Второй день прошёл, а на третий… грянула война.

Красноармейцы приняли бой. Вместе с братом пошла в атаку. Страшно было перевязывать раненых бойцов под обстрелами немцев и разрывами снарядов. Её тяжело контузило и слегка ранило в ногу. Лечилась, а после отправили в Саратовскую область – в небольшой город Балашов. Оттуда, оказавшись в стрелковой дивизии, уже в должности санинструктора, их быстро перебросили под Москву, где шли бои и немцы рвались к нашей столице. Под градом пуль и снарядов выносила на себе раненых, не зная роздыха, лишь бы спасти человека.

Когда наглый и коварный враг в битве под Москвой был разбит и отброшен, фронтовые пути повели Варвару Мазурину дальше. И при освобождении Старого Оскола получила второе ранение, снова в ногу. Посчитала это за везение.

Когда рана зажила, попала в новую дивизию. Здесь познакомилась с фельдшером Асей Трофимовой, хорошей, смелой девушкой, с которой было находиться рядом как за каменной стеной. Они крепко сдружились и были не разлей вода. Вскоре она оказалась в сапёрном батальоне, там за отличие получила орден.

Труд медсестёр на фронте был очень опасен. Ведь они находились, как и солдаты, всегда на передовой и спешили к раненым под вражеским градом снарядов и пуль, пробирались к ним под взрывы бомб и в любую погоду.

Очень переживала гибель начальника штаба полка Михаила Манина, погибшего в атаке при контрнаступлении Центрального фронта в августе сорок третьего года. Это был хороший и отзывчивый товарищ, и его не стало. И, как могла, проклинала войну. Столько бед и несчастий она принесла людям.

Не счесть, сколько она вытащила раненых, когда их передовая группа, приданная батальону, вступала в бой. И каждый раз тот или иной раненый говорил или шептал ей: «Спасибо, сестричка…» Даже трудно сказать, сколько выживших раненых обязаны ей, что остались жить. И опасности подстерегали на каждом шагу, особенно на заминированных полях.

Со своим полком Варвара Мазурина прошла тяжёлыми дорогами войны до Западного Буга. И там дала о себе знать контузия. Мучили страшные головные боли. Положили в госпиталь. После лечения оказалась в специальной школе при штабе партизанского движения Войска польского. И только в мае 1946 года она вернулась в родной городок Полоцк. И от новостей, какие обрушились на неё дома, можно было потерять разум и обезуметь, свалиться под их тяжестью.

Не могла поверить, что на фронте погибли все трое её братьев. Оплакивала их гибель навзрыд. Замучена сестра в фашистском концлагере. Отец с матерью и пятилетней сестричкой также побывали в немецком лагере смерти и только чудом остались живы. Освободили их и всех, кто находился в лагере, наши красноармейцы.

Придя в себя и немного отдохнув, пошла работать в больницу. И там, где лечились и долечивались фронтовики, тоже слышала от них, как и на фронте, перевязывая раны или помогая кому-то подняться: «Спасибо, сестричка…»

2020 г.

Бывают же встречи, которые западают тебе в душу, и ты носишь их в себе всю жизнь. Вот и эта встреча выплыла, словно из тумана, и захотелось о ней поведать людям в надежде, что вдруг кто-то из них вспомнит, мол, подобное было и с ним, как и с моим героем.

В середине 60-х годов прошлого века произошла эта встреча. Стояло бабье лето. Прекрасная пора осени! Теплынь раскрашивала листву и освежала голову. Железнодорожный вокзал во Владимире гудел и пестрел пассажирами. Ехали кто куда: одни в западную сторону, другие – на восток. Я ехал в Нижний Новгород. Замедляя ход, подходил мой поезд. И было слышно, как шпалы под рельсами отдавались вздохом облегчения, что сейчас, во время стоянки, немного отдохнут.

Я не спеша занял своё место у окна. Напротив меня сел интеллигентного вида рыжеватый мужчина, лет сорока пяти, как мне показалось, на обеих щеках и лбу у него красовались шрамы.

– Подарки войны, – произнёс он, заметив, как я рассматриваю его лицо. И он коснулся рукою лба.

Сидели мы вдвоём и, когда поезд тронулся, разговорились. Ехал Артём Золотов, как и я, в Нижний Новгород, где трудился в одном научном институте. А родился он в Сибири, там и вырос. Оттуда в октябре 1941 года в составе группы сибиряков приехал защищать Москву.

Столица была опоясана оборонительными сооружениями, всюду стояли зенитки. Ночью огни гасили, и стояла непроницаемая тьма. Ребята его части дали клятву сражаться до последней капли крови и не пропустить врага к родной Москве.

Оборону заняли на станции Бородино.

Какое-то время молчали, и был чётко слышен стук убаюкивающих колёс, погружающий в состояние свободного мышления о нашем существовании. И тут мой собеседник вспомнил, к моему удивлению, Лермонтова:

Отбивали в сутки до 15 атак с танками. Силы бывали на исходе, но никто и не думал отступать. Немцы их окружили, но бойцы не растерялись – прорвались и вышли из окружения, нанеся урон врагу.

Вспомнил бой за деревню Кукарино. Здесь у немцев имелось огромное количество орудий, танков, мотоциклов, машин и снарядов. Нашим всё это предстояло уничтожить. Заняли оборону в лесу. Наступала ночь. Никто не спал. Напряжение нарастало. Ждали сигнала посланных вперёд разведчиков, которые должны были снять часовых. И вот в небе загорелась ракета. Артём со связкой гранат рванулся к дому, где находился фашистский штаб. Бросил. Послышался звон стекла, раздался взрыв. И тут же заговорили наши пушки. Деревня пришла в движение, началась суматоха. Немцы не ожидали такого, выбегали из домов, кто в чём был одет, и попадали под огонь наших бойцов. Бросались к своим машинам, мотоциклам, а они уже пылали, что огонь трещал, докрасна раскалялся металл…

Бой был не на живот, а на смерть. Чуть ли не весь немецкий гарнизон перебили, много уничтожили машин. Овладели деревней, и тут врагу пришло подкрепление. Снова завязался жестокий бой, пошли врукопашную. А драться русские умеют! В дыму даже огонь блестел и визжала картечь…

Тут мой путник вздохнул и стал смотреть в окно, за которым на голубоглазом небе катилось солнце, припекая землю и подкрашивая звенящий свод неба.

Деревья стояли, не шелохнувшись. Воздух казался прозрачным, и невольно думалось, что вновь вернулось лето. По тропинке вдоль полотна железной дороги шли люди в лёгкой одежде. Виднелась какая-то речушка. И невольно передавалась с улицы теплынь – загорай. Неужели снова лето вернулось? Даже на лбу выступили капельки пота.

Бабье лето! Какая прекрасная пора! Да, пора эта прощальная, но у кого не радуется душа, как теплынь раскрашивает листву на деревьях, которые росли вдоль дороги.

Когда-то, в старину, на Руси в эту пору женщины сучили пряжу и ткани. Мяли лён с коноплёй. Нелёгок был этот труд. Горел воздух от их работы, потел и парился день. И если бабье лето начиналось с ясного дня, то люди знали, что осень будет тёплой. Потому что наблюдение народа за погодой велось исстари. Из поколения в поколение. Будет ли, думалось, тёплой эта осень, мелькавшая за окном мчавшегося поезда, через которое виделось, как паутина стлалась по растениям. А это, по народным наблюдениям, означало, что быть теплу, и почти отсутствие ягод на рябинах указывало на то же самое – осень к тому же грядёт сухая.