Лысый препод пододвинулся ближе к Ирэн и уставился ей прямо в глаза.

– Кто? – Он схватил ее за плечи. – Кто велел тебе это передать?

Но девушка лишь удивленно моргнула, испуганно взглянула на преподавателя и попыталась отстраниться.

– Что? Я не понимаю…

Он отпустил ее.

– Ясно. Придется поработать с ней в другой обстановке. – Препод словно завис на несколько секунд – явно отправлял кому‑то ментальное сообщение. – Ирина Алексеевна, сейчас за вами придут.

Он поднялся. Ирэн порывалась было тоже встать на ноги, но я усадил ее обратно.

– Посиди пока здесь. А лучше – полежи. Сейчас придут лекари.

– Миш, я в порядке. Побило немного, конечно, но… Просто помоги подняться.

– Сиди! Хватит геройствовать! – раздраженно бросил я. – Что ты, что Сперанский, блин. Сплошная головная боль…

Лысый направился к остальным, и я нагнал его.

– Ваше превосходительство, – обратился я. – Девушка вымотана и тоже пострадала. Ее сейчас нельзя допрашивать!

Он обернулся и смерил меня снисходительной улыбкой.

– При всем уважении, ваше сиятельство, вы еще даже не студент Аудиториума. Все, что случается на Полигоне, проходит под юрисдикцией нашей внутренней службы. Прошу, оставьте эту работу для нас. – И словно желая добавить ложку меда в бочку дегтя, он протянул мне руку для пожатия. – От лица всего преподавательского состава благодарю вас за помощь. Тем не менее прошу в будущем воздержаться от подобного героизма. Вы продемонстрировали великолепный потенциал, Михаил Николаевич. Тем обиднее будет вас случайно потерять.

Я рассеянно пожал его руку, и Лысый тут же переключил внимание на других сотрудников.

Значит, наверняка отчасти поэтому Корф хотел кого‑то заслать в Аудиториум. Если вуз расследовал происшествия и преступления собственными силами, не исключено, что кое‑то могло и вовсе не выходить за стены этого Хогвартса. Но, видимо, что‑то все‑таки просочилось наружу, раз Пистолетыч развернул целую спецоперацию по моему поступлению.

Тем временем до нас добежала группа медиков и помощников с отличительными знаками Аудиториума. Я узнал нескольких людей в халатах, которых видел на выходе с Восточного Полигона.

Сперва забрали истекавших кровью и тех, кто был без сознания. Я помог уложить нескольких на носилки. Затем увели “средних” – тех, кто был ранен, но мог передвигаться самостоятельно. Я оказался в последней группе – просто шел сам под присмотром руководившей операцией по спасению седой лекарки.

Обоих Сперанских унесли на носилках. Ирэн тоже уложили. Почти насильно. И Лысый в довершение ко всему приставил к ней конвой.

– Идем! – скомандовала дама в белой шапочке. – Старайтесь не отставать. Если чувствуете, что не можете идти, сразу говорите.

Не успели мы покинуть пятачок, на котором развернулся бой, как туда уже заспешили уборщики с метлами, ведрами и тряпками – убирать последствия происшествия. Мне это показалось очень странным: ведь обычно место преступления стараются сохранить в первозданном виде до прибытия криминалистов или как там должна называться аудиториумская служба правопорядка.

Почему Лысый так торопился все убрать? И если в Аудиториуме хотят скрыть подробности случившегося, то как они свяжут языки абитуриентам?

– Ой!

Я остановился и согнулся от резкой боли в голове. Словно в висок воткнули раскаленную спицу. Боль была такой силы, что я едва не упал.

– Юноша! – вскричала медичка. – Что с вами?

Я хватал воздух не в силах ей ответить. Голова горела так, что я не ощущал ничего, кроме этой адской боли. Сила внутри меня тревожно закипала, не зная, как реагировать.

Ко мне кто‑то подбежал – но я увидел лишь ноги в ботинках. Кто‑то схватил за плечи, удерживая от падения. Перед глазами все поплыло, серый асфальт и желтые листья превратились в грязные пятна…

Стало темно.

***

Мрак начал понемногу отступать. Откуда‑то с периферии сознания доносились голоса: несколько женских – взволнованных, один мужской – спокойный, низкий. Кто‑то торопливо куда‑то бежал: топот каблуков бил по ушам как набат.

Я осторожно открыл глаза и поморщился. Голова гудела. Дрожащий свет люминесцентных ламп на белом плохо прокрашенном потолке.

Осторожно, стараясь не делать резких движений, я повернул голову. Какое‑то подобие палаты. Слева, справа и впереди – белые шторки. Я лежал на кровати в собственной одежде – сняли только куртку и ботинки да закатали рукав левой руки, из вены торчала игла катетера. От катетера тянулась трубка капельницы – мешок уже наполовину опустел.

Справа за шторкой кто‑то тихо постанывал, и вокруг больного мелькала едва заметная тень медсестры. Слева – видимо в той стороне был то ли пост, то ли вход – переговаривались люди. Судя по площади потолка, помещение было немаленькое.

– Что с Денисовым? – прогудел низкий мужской голос.

– Еще не пришел в сознание, – ответила ему женщина. – Исчерпал резерв, множественные легкие физические повреждения. Перелом лучевой кости правой руки – уже сращиваем. Что с разумом, пока не ясно: менаталисты до его сиятельства еще не дошли.

– Ясно. Как прибудут, ставьте Денисова первым из студентов. Нам не нужны проблемы с его семьей.

Женщина тяжело вздохнула.

– Есть и более тяжелые…

– Но менее знатные. Вы же понимаете, Ольга Юрьевна… К слову, как Сперанские?

– Братьев сможем отпустить на домашнее лечение – успеем подлатать здесь. А девушку придется транспортировать в стационарный лазарет. Или подержать у нас пару дней.

– Братья в сознании? – уточнил мужчина.

– Да, оба. Готовы перевести в соседнее помещение.

– Хорошо. Пригласите к ним менталистов. Пусть начнут работу по подготовке… К выписке.

Значит, я был прав. Они будут обрабатывать абитуриентов ментально, чтобы держали языки за зубами? Интересно, как именно? Просто сотрут часть воспоминаний или поставят блок, чтобы об этом невозможно было рассказать?

Кто‑то приблизился к моему отсеку, и я уронил голову на подушку, закрыл глаза и притворился спящим. Лучше пока не высовываться.

Я услышал движение шторки на карнизе, кто‑то заглянул, помедлил несколько мгновений, а затем вышел.

Продолжая лежать с закрытыми глазами, я судорожно соображал, как выйти отсюда, сохранив память. Рано или поздно они поймут, что я очнулся. Или сами меня разбудят – в конце концов, я не особо‑то и пострадал. А вырубился наверняка просто от усталости. Да и резерв выскреб до дна.

Притвориться, что ничего не запомнил? Вряд ли поверят и полезут проверять. Поставить блок на память самому? Наверняка сломают. Менталисту уровня Радаманта это бы удалось, но мне – едва ли. Все же я сам до конца не понимал принципа того, что творил с мозгами той же Ирэн. Против обученного менталиста противопоставить нечего.

– Соколов еще не очнулся, – доложил тонкий женский голосок.

Мужчина зашелестел бумагой.

– Как проснется, немедленно доложите. О нем его превосходительство особенно интересовался.

– Что нам сказать родственникам?

– На территорию их все равно не пустят. И пусть этим вопросом занимается администрация, – проворчал мужчина. – Нам не до этого. Могу предложить сообщить, что некоторые абитуриенты пострадали в ходе прохождения испытания, и заботу об их состоянии на себя берет лазарет Аудиториума. К слову, мы не особенно и солжем.

– Хорошо. Передам.

– Спасибо, Юленька.

Снова застучали каблучки – шаги удалялись. Я аккуратно приоткрыл один глаз и попытался встать. Забыл о капельнице и чуть не вырвал иглу резким движением. В голове начинало понемногу проясняться.

Ботинки стояли под кроватью – уже хорошо. Но только вряд ли я смогу уйти незаметно. Перед выходом пост, и просто так меня не выпустят. Еще и паспорта не было – наверняка забрали, когда поместили в палату. Так что даже если уйду сейчас, вычислят и найдут быстро.