В голове неприятно зудело. И хотя мозг не мог чесаться, мне очень хотелось его поскрести. Но на этот раз хотя бы обошлось без острой боли. Неужели я пообвыкся?

– Спасибо, Михаил.

Корф отнял руки и отстранился от меня. Я открыл глаза и поморщился от дневного света – почему‑то всегда после ментальных процедур глаза начинали болеть от всего яркого.

– Стало понятнее? – с надеждой спросил я.

– Жаль, что ты не смог как следует разглядеть того мужчину из Аудиториума.

– Шляпа закрывала лицо…

– Но теперь у нас есть хоть что‑то. Попробую дернуть за ниточки.

– А нападавший?

– Я его не знаю. А шерстить всех обладателей третьего ранга в империи проблематично и займет много времени. Но будем работать.

– Рад, что помог. Как понимаю, сперва вы начнете трясти связи Васильева?

Алексеев оторвался от телефона.

– Мы уже потрясли эту яблоньку. И она дала первые интересные плоды.

– Излагай, – приказал тайный советник.

Алексеев с сомнением покосился на меня.

– Уверены?

– Говори.

– Игорь Николаевич Васильев оказался дальним потомком знаменитого графа Васильева. Древний боярский род, возведенный в графское достоинство при императоре Петре Алексеевиче. Что занимательно, в гимназии он числился под фамилией Сильев, что позволяет предположить, что наш Игорь Николаевич имел… скажем деликатно, внебрачное происхождение.

– Когда он сменил фамилию?

– При поступлении в Московский университет. В этот момент он превращается в Васильева, успешно проходит вступительные испытания и зачисляется на факультет управления Благодатью.

Я озадаченно уставился на кофейник.

– Выходит, он был внебрачным сыном, которого позже узаконили. Но тогда, получается, его не отрезали от рода?

– Полагаю его отец, Николай Федорович, сможет пролить свет на эту историю, – ответил Алексеев.

Интересно девки пляшут…

Радамант – бастард Романовых, Васильев был бастардом… Понятно, что Радамант не мог провернуть все свои теракты один и у него наверняка должны были найтись помощники. Другой вопрос, добровольные или нет. Идейные противники установленного порядка или такие же пешки вроде меня, пока что не осознавшие своей роли в этой игре?

Выборка пока была маловата. Я знал всего о двоих, включая зачинщика. Но если предположить, что Радамант собирал вокруг себя незаконнорожденных, не отрезанных от родов, это превращалось в гигантскую проблему. Начиная с того, что о многих одаренных ублюдках государство могло попросту не знать, заканчивая теми, кого тайно узаконили.

– Михаил, что с тобой?

Я встрепенулся и непонимающе уставился на Корфа.

– Ничего.

– Говори, что придумал. У тебя на лице написана догадка.

– Да ну, маловато пока сведений.

– Говори.

Вздохнув, я поделился с ним соображениями и догадками. Корф, хвала ему за такт, выслушал меня внимательно.

– Интересная версия, – откинувшись на спинку диванчика, сказал он. – Но ты прав, у нас мало сведений, чтобы делать столь громкие выводы.

– А если аудиториумец – тоже бастард? – предположил я. – Туда пустят только узаконенных, ибо… Ну, порядки, нравы, сами понимаете. Это ведь можно проверить?

– Можно попытаться, – кивнул Алексеев. – Я отправлю запрос.

– Не запрос нужно направлять, а самим копаться в их архивах.

– Ну, разрешение у вас есть, – улыбнулся я.

Корф наградил меня тяжелым взглядом.

– Судя по голосу, там был вовсе не студент, – добавил я. – Это может сузить круг поисков.

– Может. Но трясти придется всех. Мне начинает надоедать эта игра.

Двери библиотеки отворились с тихим скрипом. Лакей пропустил Ирэн и лекаря. Мы поднялись при появлении дамы, и я заметил, что щеки подруги были мокрыми и красными от слез.

– Ир, что случилось? – отбросив все приличия, спросил я.

Она не ответила. Лишь снова зашлась в рыданиях.

Мы с Корфом переглянулись. Лицо тайного советника вытянулось и побледнело. Придворный лекарь императрицы выдавил из себя улыбку.

– Полно вам, Ирина Алексеевна. Это еще не окончательный приговор, – он потянулся было к ее плечу, чтобы утешить, но не решился дотронуться до плачущей девушки.

Ирина еще раз всхлипнула, затем яростным жестом вытерла слезы прямо рукавом и направилась к креслу.

– Судя по всему, появилась конкретика? – озадаченно спросил тайный советник.

Лекарь неуверенно переминался с ноги на ногу.

– Ваше превосходительство, по долгу своей работы я связан врачебной тайной…

– От этих людей у нас нет тайн, Григорий Сергеевич, – тихо, но с нескрываемой злостью непонятно на что отозвалась Ирэн. – Прошу, присядьте и поделитесь с господами выводами об увиденном. Это может иметь значение для Вальтера Макаровича.

Лекарь кивнул.

– Как пожелаете, ваше благородие.

Он присел на самый краешек дивана, словно чувствовал себя не в своей тарелке. Впрочем, если он принес плохие новости, он не зря нервничал. Гнев Корфа был холодным, но тяжелым. Да и слезы Ирэн явно смутили мужчин. В высшем обществе проявление подобных эмоций не приветствовалось.

Я опустился в кресло подле Иры и без стеснения взял ее ладонь в свою. Она осторожно пожала мои пальцы и снова всхлипнула.

“Держись, Ириш”, – я послал ей короткий ментальный сигнал. – “Что бы ни случилось, все переживем”.

Салтыков прочистил горло и уставился на тайного советника. Возможно, он уже был в курсе, что в случае недееспособности Матильды опекуном Ирэн до ее совершеннолетия станет Корф.

– Увы, Матильда Карловна еще так и не проснулась, поэтому я не смог провести тщательный осмотр, – начал лекарь. – Тем не менее мои ментальные способности позволили добраться до источника проблемы…

– Не томите, прошу, – жестом поторопил его тайный советник.

– Состояние Матильды Карловны действительно значительно ухудшилось. Ирина Алексеевна показала мне предыдущие записи, я изучил карту… С момента прошлой диагностики жизненные показатели снизились.

Пистолетыч казался смущенным.

– Какие именно показатели? Есть ли понимание, что послужило причиной? Я ведь осматривал ее благородие с пару недель назад и не заметил серьезных ухудшений.

– Боюсь, вы, ваше превосходительство, смотрели не туда, – покачал головой Салтыков. – Ментальная проекция пациентки практически не изменилась. Последствия травмы заметны, объем резерва Благодати все так же скачет, да и ранг дестабилизирован, но пока в пределах пятого. Изменения затронули органику.

– Физическое тело? – уточнил я.

– Да. Ее благородие на протяжении длительного периода испытывала тяжелые ментальные нагрузки, что на фоне и без того нестабильного фона отразилось на ее физическом здоровье. И отразилось значительно.

– Масштаб поражений? – спросил Корф.

– Мозг, Вальтер Макарович. Органика мозга. А это означает, что…

– Что скоро посыпется и все остальное, – мрачно закончил за лекаря Корф. – Что можно предпринять для исцеления?

Салтыков тяжело вздохнул.

– Боюсь, о полном излечении говорить уже невозможно. Травма старая, полного восстановления не будет. Приоритетная задача на ближайшее время – остановить регресс. В первую очередь ее благородию потребуется полный и окончательный отказ от применения Благодати. И, разумеется, и речи не может быть о том, чтобы подвергаться любому воздействию, кроме целебного. Никаких боев, никаких ментальных вмешательств за исключением восстановительных.

– Значит, отныне ей придется жить как обычному человеку? – спросил я. – И долго?

– Сложно сказать, ваше сиятельство. Кроме этого, важно полностью исключить любые переживания и эмоциональные потрясения. Нервничать ей категорически нельзя! Никаких бурных эмоций. Никаких встрясок. Режим дня, точный распорядок, специальная диета – никаких отклонений от графика.

– Да как вообще возможно заставить человека не нервничать? – воскликнула Ирина. – Она же живой человек, и все мы подвержены чувствам…