Зал собраний помещался под круглой церко­вью тамплиеров. Особенностью архитектуры это­го ордена были круглые церкви с алтарем посере­дине, и эта архитектура славилась во всем мире. Лестница освещалась дымными факелами в каменных держателях на стенах, а за залом собра­ний помещались склепы, тонувшие в темноте.

Кот прекрасно знал дорогу, и Идэйн поспе­шила за ним. Ей хотелось идти впереди де ля Герша. Когда тамплиер отворил дверь, кот метнулся вперед и оказался в центре многолюдной комнаты. Он прыгнул на руки монаха в рваном коричневом облачении, который поймал его на лету и начал внимательно разглядывать серьгу в его ушке, по­том прижал кота к себе и принялся поглаживать его головку, будто они были старыми знакомыми.

В зале было с полсотни тамплиеров. Когда Идэйн в сопровождении де ля Герша вошла в не­го, то заметила, что взгляды всех обратились к ней. Командор стоял возле монаха в коричневом облачении. Голова его была покрыта белым остро­конечным капюшоном, а лицо маской, в которой были прорези для глаз и рта.

Идэйн и прежде случалось видеть командора в этой белой маске. Никто ей не объяснил, почему он, бывший также и магистром ордена, надевал маску, появляясь в этом подземном зале собраний, и она решила, что это часть ритуала, предшество­вавшего ее допросу.

– Она очень красива, – заметил монах в коричневом. У него был глубокий выразительный голос. Не выпуская из рук кота, он сделал Идэйн знак приблизиться.

Идэйн протиснулась к нему сквозь толпу ры­царей-тамплиеров. Когда она подошла к монаху достаточно близко, то заметила на его груди ог­ромный золотой крест и золотое колесо – символ солнца. Идэйн почувствовала, как в ее сердце зашевелилась слабая надежда, и она смотрела на монаха во все глаза. Идэйн припомнила, что монахини в монастыре Сен-Сюльпис говорили, что монахов ирландого ордена Калди осталось немного. За все долгие годы, что она провела в Сен-Сюльписе, только двое из них посетили монастырь. Это были двое стариков, державших путь из Ирландии, и провели они в домике для гостей всего одну ночь, прежде чем снова отправиться в путь.

Сестры много дней судачили о том, что стало с орденом Калди, некогда бывшим могуществен­ным оружием святой матери-церкви. Папа Рим­ский не жаловал немногие из оставшихся монас­тырей ордена Калди и не поощрял некоторые их странные обряды, например, то, как они праздно­вали Пасху и другие святые праздники, которые совсем не совпадали у них с римским календарем.

И это было только одно из различий. Суще­ствовало глубокое убеждение, что у ирландских монахов есть жены и любовницы. Ходили даже слухи, что епископ Клонмакнуаза служил мессу с помощью своих пяти взрослых сыновей!

Судя по тому, что рассказывали сестры, сотни лет назад, когда варвары захватили Рим и держа­ли святейшего отца в плену, ирландские монахи процветали в молитвенных домах и монастырях в своей мирной, далекой островной стране. В конце концов Ирландская церковь набрала такую силу, что в то время как Римская ослабела от нашествия варварских орд, только отцы Ирландской церкви и были в состоянии посылать своих миссионеров и ученых богословов ко двору франкских королей и даже к самому Карлу Великому, а также в Саксо­нию обращать в христианство германцев. В боль­шинстве славных и процветающих мужских мо­настырей Ирландии обучали греческому и латыни, изучали Виргилия и Аристотеля, а также выпус­кали великолепно иллюстрированные и раскра­шенные святые книги в золоченых переплетах. И церковь в Ирландии стала почти такой же мо­гущественной, как в самом Риме.

Но, как всегда бывает, все изменилось. Рим­ская церковь наконец обрела прежнюю силу с по­мощью тех самых королей, которых ирландские монахи Калди наставляли в вере.

Отцы Калди согласились, подчиняясь реше­нию синода, отказаться от своих древних обрядов и следовать канонам Римской церкви, совершая литургию по римскому образцу, ибо за долгие де­сятилетия они далеко отошли от требований святой Римской церкви.

Идэйн засмотрелась в странные, янтарного цвета глаза ирландского монаха. Он был не так стар, как те монахи Калди, которых она помнила. Скорее среднего возраста, с длинным, несколько плоским носом и широким ироничным ртом. Высокий, довольно плотный широкоплечий мужчина.

Особое внимание Идэйн привлекла его тонзу­ра, ничуть не похожая на тонзуры римско-католи­ческих монахов. У тех было принято выбривать ее на темени, и она имела круглую форму. Монахи же Калди следовали манере древних друидов, выбривавших голову от уха до уха. У этого монаха тонзура была именно такой.

«Откуда тамплиеры раздобыли его? – удив­лялась Идэйн. – И, Матерь Божия, зачем?»

Идэйн смотрела, как его большая рука с шиш­коватыми пальцами продолжает поглаживать серьгу в ухе белого кота.

– Ах, Фомор, – бормотал он коту, – как же ты ухитрился найти последнего из своих ста­рых друзей?

Тишина в зале собраний нарушалась беспо­койным шепотом, пробегавшим, как рябь на воде, по рядам тамплиеров. Идэйн почувствовала, как за ее спиной Асгард де ля Герш шагнул в ее сто­рону. Кот уселся у ног монаха и терся об его одежду, прикрыв глаза, ставшие теперь похожими на щелочки.

Ирландский монах огляделся по сторонам свои­ми острыми проницательными глазами. И в зале наступила тишина.

– В Книге Вторжений написано, – сказал он, – что дети Фир Болг пришли в Ирландию из земли древних греков и жили в Эйре в мире и до­вольстве. Они возделывали земли, насаждали са­ды, и каждый из них носил с собой кожаный ме­шок, в который собирал землю. Позже они делали из нее террасы, огромные террасы, и выращивали великолепные плоды. Урожаи у них были огром­ными. Земля их была, как земной рай, и при них Ирландия стала зеленой, в ней было множество каменных святилищ, где они молились своим древ­ним богам. Фоморцы ставили стоймя огромные камни и выстраивали из них кольца, какие можно видеть и теперь.

Когда он смолк, тишина, казалось, эхом отра­зилась от каменных сводов. Кот с мурлыканьем продолжал тереться о его ноги.

– Потом пришли племена, поклонявшиеся богине Дану, – продолжал свой рассказ ирлан­дец. – Их звали Туата де Данаан. Они были вы­сокими и светловолосыми и одарены необычайной красотой. Они спустились в Ирландию на туман­ном облаке, поэтому фоморцы их не видели, пока эти светловолосые Туата де Данаан заполонили всю их землю и захватили все их королевства.

Командор, лицо которого было скрыто мас­кой, зашевелился и что-то сказал монаху Калди, чего Идэйн не расслышала.

Ирландский монах не отрываясь смотрел на Идэйн и начал медленно декламировать что-то на звучном языке, показавшемся Идэйн чем-то зна­комым. Закончив, он помолчал немного, потом повторил только что сказанное на французском:

– «Волосы ее были цвета летнего ириса, буд­то из чистого золота… Руки белы, как снег, ее прекрасные ланиты были нежны, округлы и румя­ны, как цветы горной наперстянки, брови черны, как жуки, зубы, словно два ряда перлов, а глаза синие, как гиацинты… Бедра ее были белы, как пена, стройные, нежные, как мягкая шерсть, чрес­ла ее теплые и мягкие, а колени маленькие и креп­кие… и про нее говорили, что те, кто прежде, до нее, считались прекрасными, были ничто по сравнению с Идэйн, и ни одна из светловолосых и прекраснейших в мире женщин не шла с ней ни в какое сравнение…»

Идэйн, будто прикованная, смотрела на него, не отрывая глаз. Она тотчас же поняла, что он го­ворил о ней. И шепот тамплиеров громко отдавал­ся в ее ушах. Она протянула руку, ища опоры, но не нашла ее.

Идэйн, принцесса Ольстера, как пели в ста­ринной песне…

Идэйн была богиней, похищенной злым Мидиром. Идэйн, стоящая сейчас в зале собраний тамплиеров, не могла бы сказать, откуда ей это известно, но она это знала.

Шепот тамплиеров эхом отдавался от камен­ных стен, сводов и арок. Зал заседаний начал вдруг вращаться. Идэйн услышала мяуканье кота. Ей становилось дурно, в глазах у нее потемнело. Происходило что-то ужасное. Она почувствовала тошноту и солоноватый вкус во рту. И откуда-то издали до нее донесся голос командора, сказавшего: