— Оригинальная сценка, — улыбается Леша, — болгарские монахи и русская девушка-Герой хором поют «Катюшу»!
— Потом ездили в какую-то воинскую часть. Там нас буквально носили на руках. Вместе с машиной. Даже крылья погнули, мы еле смогли выйти потом.
— В общем, с триумфом проехала по Болгарии, — заключает Леша.
— Это был триумф нашей победы.
9 августа
Переночевали в поле за Белогорском. Карловки еще не встретили.
Мы с Руфой долго не могли заснуть — очень много впечатлений принес нам прошедший день. Один Эльтиген чего стоит.
Где-то, затерявшись в звездах, летел самолет. Я смотрела на густую россыпь небесных огней и думала: вот так и мы гудели в ночном военном небе. Но тогда оно освещалось всполохами взрывов, заревом пожаров, беспокойными взмахами прожекторов. Звезды меркли перед огнем войны.
В воображении встала картинка из прошлого. Как-то лунной ночью летели мы с Полиной Гельман на задание. Маршрут проходил недалеко от горы Ай-Петри с отметкой высоты 1233. Наш мотор отрабатывал положенный срок и поэтому капризничал — не хотел поднимать нас выше 1 ысячи метров. Прибегая к различным хитростям, я заставила его набрать тысячу двести. Но на этой цифре стрелка высотомера замерла. Что делать? Страшновато лететь, когда где-то поблизости торчит вершина горы, за которую можно зацепиться. И возвращаться обидно. Идем. До боли в глазах всматриваемся вперед. С минуты на минуту ожидаю услышать «характерный треск», как говорят в авиации. «Вон она. Ай-я-яй!» — говорит с облегчением штурман. Гора недалеко, но раз мы ее увидели, значит, не столкнемся. И в тот момент мне припомнился запах духов «Ай-Петри», первых в моей жизни духов, которые я держала в руках, — приз на костюмированном вечере в школе. Они пахли горным воздухом, южными цветами и еще чем-то неведомым. Пролетая же тогда около вершины Ай-Петри, я почувствовала, как от нее пахло еще и опасностью, реальной угрозой поломать свои крылышки об эти экзотические камни. Мы осторожно обошли гору стороной…
Руфа, выбросив руки из спального мешка, вспоминала вслух (любопытно, авиаторы не могут разговаривать без жестов);
— Карловку я очень хорошо помню. Она расположена среди невысоких медовых гор. Прилетели мы туда на пасху, жители понатащили нам к самолетам пирогов, крашеных яичек, сдобных булок и прочей вкусной пищи. Но, по-моему, они не столько воскрешение Христа отмечали, сколько праздновали свое избавление от врага. Мы удивлялись — откуда у них такое богатство, ведь немцы совсем недавно ушли? Потом узнали, что село было партизанским и жителям удалось надежно припрятать продукты.
С жителями Карловки у нас с первых же минут встречи установились самые доброжелательные, теплые отношения.
— Ты помнишь тот налет на наш аэродром в Карловке? — помолчав немного, опять заговорила Руфа. — Вы, летчицы, сразу же улетели тогда с техниками, а всех остальных «мамочка» увела в горы.
Я живо представила себе, как Евдокия Яковлевна ведет девушек в укрытие, словно заботливая наседка своих цыплят.
— Как сейчас помню этот случай, — говорю. — Я находилась в тот момент в воздухе, проверяла мотор. Вдруг вижу: откуда ни возьмись, вынырнул истребитель со свастикой, прошелся низко-низко вдоль стоянок самолетов и выпустил длинную пулеметную очередь. Один самолет загорелся. Почему «мессер» не тронул меня — ведь прямо под носом у него была!
— Для него самого наш аэродром был, наверно, неожиданностью.
— Поднялись мы тогда по тревоге, но едва отлетели от Карловки, как видим, мчатся несколько «мессеров». Это тот привел, первый. Они шли, конечно, громить нас.
— И кто знает, чем бы все кончилось, если бы их не встретили наши «ястребки». Завязался воздушный бой…
— Да, проучили нас за беспечность… Незаметно для себя мы наконец уснули.
Проснулись сегодня рано. Наскоро позавтракали. Беспокоимся, найдем ли Карловку.
— Сердцем чую, где-то рядом она, — говорит Руфа.
— Отыщем, не беспокойтесь, это ж не иголка, а целое село, — успокаивает Леша, — садитесь в машину, поехали. По дороге несколько раз останавливались, спрашивали.
— Карловка? — люди пожимали плечами. — Что-то не слышали.
Наконец один дед сказал, нам:
— Это совсем рядом. Вот сейчас сворачивайте вправо и приедете прямо в Карловку. Только она теперь так не называется.
Оказывается, два села объединили одним названием — Меловое.
Стоило проехать после поворота несколько минут, как сердце подало сигнал; мы на верном пути.
— Нашли, нашли! — в радостном возбуждении шумим все трое.
Едем по Школьной улице. Высматриваем, конечно, старожилов. Из дома № 11 выходит немолодая полная женщина, глядит из-под ладони на машину. Останавливаемся, здороваемся.
— А я дывлюсь, к кому ж это «Волга» приихала? — с мягкой улыбкой говорит Мария Емельяновна Мотуренко.
— К вам приехали, ко всем жителям Карловки. Помните, в войну здесь женский полк стоял?
— Как же не помнить? Вон там был аэродром, — обрадовала она нас. Теперь-то он засеян. А у меня в доме жили две летчицы, кто-то из начальства.
Она упомянула и про налет на наш аэродром.
— Ранило у вас тогда одну девушку, — со вздохом говорит Мария Емельяновна.
Подошла соседка — Китаева Екатерина Ивановна. Высокая, худощавая, с живыми молодыми глазами, хотя лет ей, наверно, побольше, чем нам. Охотно вступила в беседу.
Женщины вспоминают те годы с большим волнением. Чувствуется, все сохранилось в памяти, только острота горя о погибших сменилась глубокой затаенной печалью.
Муж Марии Емельяновны погиб в партизанах. Четверых детей вырастила одна.
— Ох, как трудно приходилось! Самой старшей-то дочке, было 14 лет. Теперь мне полегче живется, дети давно встали на ноги.
Екатерина Ивановна Китаева тоже немало пережила в годы войны. Когда все мужчины села, в том числе и ее муж, ушли в горы, у нее дома сделали пункт сбора продовольствия для партизан. Женщины незаметно сносили к ней продукты, а по ночам связные приходили и забирали. Она вывешивала для них в окне белую тряпочку — немцев, мол, в доме нет. Нашелся предатель, донес. Вместе с грудным ребенком Екатерину Ивановну повезли в Балаклаву.
— Оказывается, нас, целую машину женщин, хотели сбросить в море. С впереди идущей машиной так и сделали. Но тут налетели самолеты, стали бомбить. Охранники разбежались по укрытиям. Мы тоже попрыгали с машины и спрятались. А потом начался артобстрел, паши пошли в наступление. Немцам было самим до себя. Так вот и спаслись. Но дочка умерла у меня на руках от истощения…
Екатерина Ивановна смахнула краем фартука слезу и умолкла. Мы тоже молчали — слова утешения теперь ни к чему.
Я вспомнила про одно свое письмо, которое писала домой из Карловки. В Саратовском музее мне теперь показывали его — выпросили, говорят, в свое время у мамы. Письмо это мне не отдали, но копию сделали. Вот отрывок из письма:
«…Люди рассказывают о том, как они жили при немцах. О, сколько черных дел натворили здесь фашисты! Сколько проклятий шлют жители на их головы! Еще хорошо, что немцы в этом районе быстро отступали и не успели перед уходом совершить всего того, что делали в других деревнях. Например, в одном селе вырезали 800 человек, большинство детей и стариков. А младенцев они брали прямо за ноги и били головками о стены».
— Когда я вернулась в село, — продолжала Екатерина Ивановна, — то пошла было напрямик, через площадку, где стояли ваши самолеты. Меня остановили и попросили пойти другой дорогой. Смотрю — а возле самолетов девчушки ходят… Удивилась я тогда…
— А вот один житель вашего села был страшно огорчен, когда увидел нас, — говорю.
И рассказала такой случай. Заместитель командира полка Амосова, приняв все наши самолеты на площадку в Карловке, зашла в одну хату напиться воды. В этот момент во двор вбежал мальчуган лет пяти, сынишка хозяйки. Он уже успел побывать около самолетов. «Ну, как, видел летчиков?» — спрашивает мать. «Яки там летчики! — разочарованно махнув рукой, проговорил сын. — Там сами бабы!..»
