— Вот и твой Саратов! — сказал Леша, когда въехали на возвышенность и город открылся весь сразу.

Он лежал будто в огромной неглубокой чаше, отчеркнутой с одной стороны светлой каймой Волги.

Сердце сладко сжалось. Как волнительны эти первые минуты свидания с родными местами! Встреча приятна вдвойне тем, что меня привели сюда теперь прошлые фронтовые дороги.

Издали, с холма, я не заметила почти никаких изменений. А вот когда въезжали в город, то увидела, что он сильно разросся. Шагнул далеко за прежние окраины новостройками, заводами.

Едем по широкому шоссе. С удовольствием смотрю на новые светлые дома, легкие корпуса какого-то предприятия, зеленый сквер с клумбами цветов, на бесшумно мчащийся троллейбус. Лицо города молодое, красивое.

Остановились у моей хорошей знакомой Елены Павловны Горшковой.

Еще в самом начале войны ее муж, офицер, погиб в боях под Киевом, а она с маленькой дочкой успела эвакуироваться. Доехала до Саратова, поселилась у моей мамы. Думала, что не надолго, но чем-то понравился ей город, и она так и осталась в нем. С мамой они жили дружно, Светланка была как бы их общей дочерью. Внезапная смерть мамы в 1951 году очень сблизила меня с Еленой Павловной, и с тех пор мы с ней как родственницы.

В Саратове мы намерены пробыть три дня. Нужно повидаться со своими однополчанами, побывать в аэроклубе, в областном музее. И обязательно съездить в Энгельс.

Сегодня с утра идет дождь. Решили, не теряя времени, отправиться в областной музей — для такого мероприятия дождь не препятствие.

Женская авиачасть № 122 выехала из Москвы не полностью укомплектованной, а в дальнейшем пополнение осуществлялось в основном за счет саратовских девушек-добровольцев. В нашем полку воевали многие мои землячки — Ира Дрягина, Лида Демешова, Тамара Фролова, Лида Целовальникова, Ольга Клюева и другие. Естественно, что в музее нас прежде всего и больше всего интересовал материал, посвященный женщинам — участницам Великой Отечественной войны.

Уголок, отведенный этой теме, выглядел скромно.

— Не вижу здесь фотографий некоторых однополчанок-саратовцев, замечает Руфа.

— Мы уж не раз просили-просили у них — молчат! — вздыхает экскурсовод.

— Не хотят, наверно, попадать в музейные экспонаты, — смеется Леша.

На стенде привлекает внимание портрет летчицы Валерии Хомяковой. Милое, симпатичное лицо. Вот такой она была и в жизни, я хорошо ее помню по Энгельсу. Валерия москвичка, но сражалась в небе Саратова. 24 сентября 1942 года в ночном бою Валерия Хомякова обила немецкий бомбардировщик Ю-88, который шел бомбить железнодорожный мост через Волгу. За подвиг ее наградили орденом Красного Знамени. Но смерть, наверное, как и люди, тоже обращает внимание в первую очередь на красивых, хороших людей. 5 октября того же года Валерия Хомякова погибла при ночном вылете на патрулирование. Обстоятельства гибели до сих пор остались не совсем ясными, насколько мне известно.

Прошлись по другим залам. В музее много интересного, но чувствуется, что помещение маловато. Тесно здесь такому обилию экспонатов.

Наш визит был, разумеется, полной неожиданностью для сотрудников музея. Но вскоре фактор внезапности потерял для нас преимущество: нас радушно пригласили на беседу в небольшую комнатку. Там я узнала, между прочим, что на меня в музее заведено целое «дело». В папке оказались такие документы и фотографии, которых и у меня самой нет.

— Нельзя ли кое-что взять? — попросила я.

— К сожалению, нет. Но можем сделать копии. В обмен на такую любезность я пообещала выслать что-нибудь из своего личного «архива».

— В общем, сделка состоялась, — пошутили мы. Из музея поехали в аэроклуб. Тут фактор внезапности сработал не в нашу пользу.

— Все теперь живут на аэродроме, — сообщил нам сторож. — Сюда заглядывают редко. Сейчас горячая пора — полеты.

Мне никак не хотелось сразу же уходить из клуба. Ведь именно здесь, в этих стенах, я познавала основы авиации. Вот в ту дверь вошла тогда, в сентябре 1938 года, и, робея, подала заявление с просьбой зачислить в летную группу. А вот из этой двери вышла через год с удостоверением пилота. В той комнате был самолетный класс, где впервые, как большое откровение, увидела крыло в разрезе…

— Может, вы зайдете в «комнату славы»? — предложил сторож.

Комната оправдывает свое название. Здесь рассказывается о славных делах и подвигах воспитанников аэроклуба. Подошли к широкой, почти во всю стену, фотовитрине Героев Советского Союза, которые получали путевку в небо в Саратовском аэроклубе. В центре, на почетном месте — Юрий Гагарин. Улыбается своей неотразимой, «гагаринской» улыбкой, которая покорила весь мир. Как не гордиться клубу таким воспитанником — первый человек, поднявшийся в космос!

Галерея портретов довольно большая — 25 человек. Нелегким путем пришли эти парни в комнату славы своего аэроклуба. А некоторые погибли со славой. Вот Виктор Рахов. В 1939 году участвовал в боях на Халхин-Голе, сбил семь японских самолетов. В воздушном бою был смертельно ранен, но сумел привести самолет на свой аэродром.

Посадил и скончался. Василий Рогожин сражался с первых дней Великой Отечественной войны, сбил семнадцать самолетов противника. Погиб при обороне Киева, устремившись в неравный бой с врагом. Иван Поляков преградил своей жизнью путь немецкому бомбардировщику — когда кончились боеприпасы, пошел на таран.

«Но мертвые, прежде чем упасть, делают шаг вперед», — припомнились строки Николая Тихонова. У героев этот последний шаг — в бессмертие. И не будь таких шагов, не было бы и взлетов в космос.

Вечером, несмотря на проливной дождь, отправились к Лиде Демешовой. Не ломать же планы из-за капризов погоды! Тем более что Лида ждала нас. Приехала туда и Ольга Клюева — тоже, как и Лида, из бывших штурманов. Засиделись допоздна. Расспросам и рассказам не было конца. И было много «а помнишь?..»

Ольга Клюева работает инженером. Она все такая же, как и раньше, немного флегматичная, острит с самым серьезным видом, говорит без всякой дипломатии. За последние годы несколько раз была за границей.

— Поездить, посмотреть — это полезно, — говорит она. — Но мне потом мой Саратов становится милее во сто раз.

Во время беседы я обратила внимание на то, что у Лиды левая рука менее подвижна, чем правая. Поймав мой пристальный взгляд, Лида пояснила:

— Ранило меня в Белоруссии, помнишь? Сухожилие повредило…

— Это тогда, днем, при перелете на новую площадку?

— Вот, вот… Мы летели с Клавой Серебряковой. Курс лежал вдоль Минского шоссе. И вот, где-то в середине маршрута на нас свалился «фоккер», дал очередь и ушел в сторону солнца. Изрешетил весь гаргрот, а мне в руку осколок попал. Мы сразу изменили курс и сели на полянке. За нами летел самолет из другого полка, и его тоже клюнул фашист. Поджег. Так больно было смотреть на гибель товарищей… Когда мы прилетели в полк и начали выгружать из гаргрота вещи, то они оказались все посеченные. Пострадала и Клавина мандолина. Клава так переживала! «Лучше бы, — говорит, — ранило меня, чем мандолину».). Вот с тех пор левая рука у меня почти бессильна.

— А как же ты дергала потом за шарики бомбосбрасывателей?

— Правой.

— Это ж неудобно — правой рукой с левого борта!

— А что делать? Меня могли бы отстранить от полетов, если бы призналась.

И вот так многие у нас — скрывали свои недуги из-за опасения, как бы не отстранили от полетов.

Лида и Ольга много расспрашивали нас об однополчанках, которые живут в Москве. Интересовались, как будет организована «большая встреча» всего полка в будущем, юбилейном 1965 году.

— Мы обязательно приедем. Хочется повидаться с девчонками.

— Какие же мы теперь девчонки? — смеемся.

— Возраст определяется не годами, а насколько сам себя чувствуешь, говорит Ольга. — Когда же я встречаюсь с однополчанками, то, ей-богу, чувствую себя девчонкой.

— Значит, почаще нужно встречаться!