– Джонатан Смолл! – присвистнул Холмс. – Так он и есть калека, напугавший майора до смерти? Кто бы мог подумать!
– Вы его знаете? – удивился Тадеуш.
– Не далее как сегодня мисс Морстен познакомила нас. По счастью, он еще об этом не знает.
– Мисс Морстен? – пролепетал Тадеуш, окончательно сбитый с толку. – Вы шутите?!
– Нисколько. У нее сохранился документ, похожий на тот, что вы нашли в кабинете после смерти отца.
– "Знак Четырех"?
– Именно. Там присутствовало это имя.
– Господи! Я уж было подумал…, – Тадеуш оперся руками о стол и свесил голову. Казалось, его покинули последние силы. Он обмяк, спина его сотрясалась то ли от ужаса, то ли от того, что ноги готовы были подкоситься и отказывались поддерживать тело.
– Что нам известна его наружность? – докончил за него Холмс. – Это было бы слишком щедрым подарком с учетом того, что следствие еще толком не началось. К сожалению, так не бывает. Хотя наличие протеза оставляет кое-какие шансы…
– Что ж теперь, переловить всех одноногих?! – истерично взвился Тадеуш. – Я вам скажу, как бывает. В первую очередь, полиция берется за родственников. Вам это и без меня известно. Я наследую имение, это вполне достаточный повод отправить меня на виселицу.
– Собственно, мы еще не убедились, что тут побывал именно он, – расставшись с надеждой ободрить Шолто, рассуждал уже больше с собою Холмс. – Кто бы объяснил мне, каким образом калека проделал то, что здоровому не по зубам!
Я посмотрел на Холмса, и мне стало неловко. Пока несчастный мистер Тадеуш хныкал и вздыхал, утирая слезы, Холмс, стоя в неподобающей атмосфере смерти позе возле покойника и чуть ли не облокотившись на него, светился от счастья. И если бы даже я не понял, что к чему, Холмс вырывающимися из него восклицаниями разъяснил бы мне секрет такого приподнятого духа. То и дело до меня доносилось (слава Богу, приглушенное):
– Нет, ну кто бы мог подумать! Когда мы уже думали, что все…тут такое! Вот это да!
И действительно. В самый последний момент, когда уже не оставалось никаких надежд, мы получили, наконец, то, о чем могли только мечтать. Загадка, приз за раскрытие которой – ларец с драгоценностями и сердце богатой невесты. Дело оставалось за малым. Раскрыть преступление, поймать преступника и найти сокровища.
Мы зажгли несколько свечей и расставили их так, чтобы осветить всю комнату. И сразу же нам стали попадаться всевозможные улики, доказывающие, что к версии о самоубийстве или несчастном случае следует относиться весьма скептически. Очень быстро было обнаружено слуховое окно, ведущее с чердака на крышу, и таким образом определен способ, которым убийца проник в дом. Бартоломью располагался в кресле спиной к дыре в потолке, и если кто-то, как рассуждал я, подкрался сзади с горшком в руках и прислонил ядовитый кактус к затылку несчастного, а то и вовсе заехал что есть мочи ему по темени тяжеленным горшком… Холмс раскритиковал мою версию, по его мнению, жертва была поражена с дистанции бесшумным выстрелом.
– Можно подумать, в школе вы никогда не плевались горошинами через трубочку, Ватсон.
– У нас не было такого предмета.
– Значит, вы получили воспитание в женском пансионе, – улыбнувшись Холмс взял со стола небольшой сплетенный из соломки мешочек, полный таких же шипов. – Ага! А вот и наши стрелы. Не удивлюсь, если они пропитаны…бисульфатом бария, например.
Там же на столе лежал клочок бумаги, в котором каракулями была выведена уже знакомая нам надпись – «Знак четырех». Следующее вещественное доказательство высмотрел Тадеуш Шолто.
– Глядите! – вскрикнул он, указывая трясущимся пальцем себе под ноги. – Я же говорил вам!
Весь пол был усеян круглыми размером с крупную монету отпечатками.
– Протез, – коротко заключил Холмс. – Значит, это действительно Смолл. Но как он со своей деревяшкой сумел залезть по стене? У него должен был быть сообщник, надо искать еще следы. Ой! Смотрите-ка, Ватсон!
Он остановился в том месте, где было пролита какая-то вонючая жидкость. На краю этой густой лужи отпечатался след очень маленькой ноги. Пальцы ее были странным образом оттопырены.
– Вот те раз! Неужели ребенок?
Втроем мы недоуменно поглядели друг на друга.
– Вот что я вам скажу, – нашелся первым Холмс. – Не будем прикидываться шокированными святошами и изображать уверенность в том, что на всем свете не найти детишек, которые согласятся принять участие в преступлении. На всем остальном свете, может, и не найти, зато в Лондоне их предостаточно.
– В краже или хулиганстве – да, но в убийстве?! – воскликнул я недоверчиво.
– Ваше недоумение, Ватсон, объясняется тем, что вы слишком поверхностно осведомлены о том, что творится в районах вроде Спиталфилдз, а об Уайтчепеле узнали самую малость, и то лишь благодаря Джеки Рипперу. В нежном возрасте из чувств развито лишь любопытство. О том, чтобы поставить себя на чье-то место и представить себе чужую боль, не может быть и речи. В таких условиях лишение жизни представляется увлекательным приключением, чем-то вроде игры. Этим Смолл нашего сорванца и завлек, вдобавок, посулил денег. Вы бы отказались?
– Надеюсь, да, – с жаром отозвался я. – Надеюсь, у меня бы хватило…
– Меня смущает другое. Мальчуган не робок даже по меркам любителей подобных забав. Он сумел взобраться на крышу, тихонечко проникнуть на чердак так, что Шолто ничего не заподозрил. Что было дальше? Ясно, что он сбросил веревку Смоллу и помог ему взобраться. Так же на веревке они спустили ларец вниз.
– Вы забываете, Холмс, об одной маленькой детали, – поправил я его, так как меня порядком покоробил бесстрастный тон, с которым он взялся уделять внимание далеко не первостепенным вещам. – Возможно, вы опустили ее как незначительную. Между делом они прикончили несчастного Бартоломью!
– Это само собой.
– Но кто из них стрелял? Разве вас не интересует, взрослый или ребенок посмел поднять руку на чужую жизнь?!
– В настоящий момент это не важно. Ясно и так, что мы имеем дело с убийцами. Главное, напасть на их след.
– Ничего себе "не важно"! Надо молиться, чтобы выяснилось, что это не неразумное дитя пролило кровь! Как вы не поймете, что от этого будет легче всем нам!
– Лично мне будет легче, если вы это возьмете на себя, Ватсон, – отрезал Холмс, не поведя и бровью. – Ну, что ж, мистер Шолто, давайте вернемся в комнату экономки, где нас дожидается мисс Морстен, и, прежде чем вы отправитесь за полицией, я сделаю небольшое заявление.
Так мы и сделали. Экономка выглядела все такой же перепуганной, да и мисс Морстен смотрела на нас встревожено, предчувствуя нехорошие известия. Лицо Холмса, неподобающе оптимистичное для такой ситуации, вдохнуло в нее надежду, и я невольно сжался, предвидя, что ей предстоит услышать. Вдобавок ко всему Холмс не сумел вовремя удержаться от любимого жеста, коим обыкновенно выказывалось его удовольствие, и взялся потирать руки, но спохватился и гуманно изобразил присутствующим, как пытается стереть, таким образом, грязь с ладоней.
– Итак, дамы и господа. Бартоломью Шолто, которого нам предстояло склонить к такому же благородному отношению, какое проявил его брат, не возразил нам ни словом. Но хорошие новости на этом закончились, ибо предмет спора исчез, и спорить не с кем и не о чем. Да, да, мисс Морстен. Вы ограблены, а мистер Шолто лишился еще и брата. Трагедия, что и говорить. И посему я от всей души вам сочувствую. Но, с другой стороны, у нас с доктором появилась возможность доказать вам, что мы не зря едим свой хлеб. Мы беремся за это запутанное дело немедленно. А вы, мистер Шолто, отправляйтесь в участок в Норвуде и известите полицию о случившемся.
Тадеуш послушался и бегло застучал каблуками по лестнице, а Холмс отвел меня в сторону.
– Холмс, умоляю вас, – зашептал я, не дав ему открыть рта, – сделайте что-нибудь с этим нездоровым блеском в ваших глазах! Поймите же, что светиться восторгом при таких обстоятельствах просто неприлично.
