Сталливан не шелохнулся, а господарь продолжал:

— Ты знаешь, кто это? — спросил он, указывая на лежащего юношу.

Старик пожал плечами:

— Не имел чести быть представленным. — дерзко ответил он, даже не взглянув на несчастного.

— Этот юноша должен жить. — тихо, но властно сказал господарь, вставая с места. — Я наслышан о твоих деяниях. Так спаси же его. Спаси, а не то я прикажу тебя казнить.

Уульме подумалось, что любой человек в таких обстоятельствах, неважно, господарь или простой смерд, должен не требовать, а просить, но Сталливан и тут ничего не ответил. Подойдя к кровати, он сдернул с умирающего одеяло и покачал головой.

— Слишком поздно. — сказал он, подхватывая полы халата и собираясь возвращаться домой.

Телохранители преградили ему путь.

— Я потому и послал за тобой! — шепотом взревел государь. — Потому что испробовал все!

Уульме напрягся. Сталливан вел себя не так, как обычно. С него разом слетела молодецкая удаль, он сгорбился, почернел и, казалось, постарел на тысячу лет.

— Я попробую. — примирительно сказал Сталливан и, протиснувшись к юноше, сел рядом с ним. — Пусть все выйдут вон. Я буду молить богов о его спасении, а они не любят, когда нас подслушивают.

— Я останусь. — решительно возразил господарь.

Сталливан кивнул. Телохранители гуськом вышли из комнаты. Уульме хотел было тоже выполнить приказ старика, но тот жестом его остановил.

— Ты мне нужен.

И, наклонившись к самому лицу юноши, едва слышно зашептал:

— Красно да жарко, ковко да плавко, красная лошадь копытом ударь-ка…

Что было дальше, Уульме не помнил. Время, словно, замерло. Он заснул, прислонившись к стене. А когда очнулся, то увидел, что бледное лицо юноши порозовело, а тусклые, подернутые вечным сном глаза ясно смотрели на мир вокруг.

— Еще поживет, — заключил Сталливан, вставая с места.

Господарь, услышав такие вести, встрепенулся:

— Ты уверен в этом? Уверен?

Сталливан аж фыркнул от возмущения.

— Сам погляди. Лежит, румяный, точно пряник.

— Если ты солгал мне, старик, если ты решил меня обмануть, дав ложную веру в твою силу, то клянусь всеми богами этого мира, я вырежу твое сердце! — закричал господарь, хватая своего спасителя за ворот халата.

Сталливан высвободился от захвата господаря и сказал, чеканя слова:

— Юношу зовут Бенен, правда? Твой сын, рожденный вне брака и закона. Самый любимый из твоих детей. Умный, к народу добрый, лицом пригожий, отца чтящий и трон его не хотящий.

У господаря глаза на лоб полезли. Эту свой тайну он оберегал пуще своей жизни. Никто не мог выдать ее Сталливану, никто! И как старик сумел тогда о ней узнать?

А Сталливан, удовлетворенный произведенным впечатлением, продолжал, отступая назад, к двери:

— А есть и Раталки, первенец твой. Злой, завидущий, драки любящий да новым правителем мнящий себя. Он и отравил Бенена, так? Никак не мог стерпеть того, что ублюдку достается больше твоей любви! А после твоей смерти, государь, братоубийца сядет на трон.

-Да я вырву тебе поганый язык! — зашипел господарь, дернувшись к Сталливану.

Уульме телом почувствовал, что нужно делать. Выхватив меч, он с силой дернул дверь, одним ударом отшвырнул от себя ничего не подозревающих дремавших телохранителей и побежал вниз по лестнице:

— Сталливан! — закричал он.

Но старик и сам сообразил. Подхватив полы халата, он, перепрыгивая через ступеньки, последовал за своим телохранителем.

На их счастье, во дворике никого не было, только давешний возница, сидя на козлах, клевал носом.

— Бежим! — выкрикнул Уульме и, удостоверившись, что Сталливан не отстал от него, бросился к воротам.

Но дружинники, которые совсем не зря считались лучшими государевыми воинами, больше не спали: они выскочили во двор и теперь догоняли Уульме и преступного старика.

Времени раздумывать не было — Уульме перехватил меч другой рукой, вытащил свой драгоценный кинжал и на бегу метнул его, применив давно, казалось, забытое умение. Острый клинок пронзил одного из телохранителей, и тот замертво рухнул на землю.

Ворота были совсем близко, но и двое других телохранителей не отставали. Им со Сталливаном обоим нипочем не спастись, а вот один еще сможет.

— Сталливан! — крикнул Уульме. — Я их задержу!

И он побежал назад, навстречу телохранителям и своей смерти. Меч, выкованный умелым кузнецом, слушался его, как не слушалась собственная рука. Он будто играючи ранил первого телохранителя и вступил в схватку со вторым, не давая тому нагнать Сталливана. И пока оба противника отчаянно бились, один стараясь одолеть другого, раненый телохранитель, привстав, обрушил всю силу своего меча на спину Уульме.

Уже падая на землю, юноша услышал скрип отпирающихся ворот.

— Прости меня, Лусмидур. — проговорил Уульме. — Я иду к тебе.

И он повалился навзничь.

Уульме не знал, жив ли еще его друг, но был уверен, что такие, как Сталливан, не могут просто так умереть. Но если старик жив, то почему не дает о себе знать? Ведь в столице Нордара тот бывал тысячу раз и, прибыв сюда снова, сразу бы услыхал о мастере Уульме, способным оживлять стекло.

В первый день зимы, едва холодные лучи коснулись стылой, запорошенной снегом земли, Вида уже был на ногах. Он еще с вечера приготовил то, что могло понадобиться ему в обходе, но перед самым выходом решил проверить свою поклажу еще раз. Все было на месте: огниво, соль, длинные сухие щепки, моток веревки, бутыль с водкой и иголка с ниткой.

Он накинул на плечи длинную шубу, проверил свои охотничьи ножи, коих было у него три — один за голенищем, другой на поясе, а третий в рукаве, обулся в теплые высокие сапоги и нахлобучил на голову меховую шапку.

Окинув себя взглядом в зеркало и убедившись, что все, как надо и ничего он в спешке не забыл, Вида вышел из своих покоев и стал спускаться по темной высокой лестнице.

А во дворе уже собрались его слуги, родители, Трикке с Ойкой, друзья, другие обходчие и охотники и угомликские крестьяне.

— Вида! — закричал Игенау, завидев друга, и подбросил шапку вверх. Он стоял рядом с Ванорой и Иверди, чуть в стороне были Баса с Грозеем — соперники Виды на выборах, а верхом на тяжелом низком коне восседал Икен из Шонерей — старик, к чьему совету прислушивался даже Ванора.

Мелесгард стоял, прижимая к себе Зору, и с гордостью смотрел на среднего сына. Трикке топтался рядом, уже основательно замерзнув, а Ойка, одетая в огромную для ее роста шубу, осталась рядом с Армой и Майнаром.

Вида подошел к отцу с матерью и поклонился.

— Все в сборе, — улыбнулся Мелесгард, оглядывая присутствующих. — Когда меня выбрали, такой толпы не было.

Вида и сам не ожидал такого успеха — почти все обходчие увала явились идти под его началом.

Слуги поднесли ему мешок, доверху набитый припасами.

— Благодарю, — сказал он, прилаживая мешок за спину. С такой горой еды он проживет в лесу год, а то и два.

Трикке смотрел на брата с нескрываемой завистью. Как ему бы самому хотелось быть Видой, таким сильным, веселым и храбрым, хотелось доказать, что и он не лыком шит, что он тоже взрослый и опытный в лесу муж.

— Надо идти, — важно сказал Вида. — Дни нынче короткие. Сейчас выйдем — к ночи только будем.

— Пусть боги даруют тебе опасностей и врагов, — выпалил Трикке. — Вернись героем.

Вида засмеялся. Когда он был таким же маленьким, как и Трикке, он тоже думал, что лес кишмя-кишит врагами, да только сейчас он знал, что главные его враги — это мороз да потухший костер.

— Возвращайся скорее, Вида, — пропищала Ойка, когда он чмокнул ее в белый лоб. — Мы будем ждать тебя назад.

— Оружие-то при тебе? — спросил Майнар.

— При мне, — заверил его Вида. — Всегда при мне.