Ей хотелось еще раз пересказать Уульме эту встречу, не упустив ни единой подробности. Пусть он гордится ее храбростью.

— И если он еще раз забудет свое место у ног Иркуля, то клянусь всеми богами, на одного телохранителя в этом мире станет меньше.

Уульме не грозил, но все равно Иль похолодела.

— Он больше не подойдет, — сказала она. — Он трус.

И она пошла спать, недовольная тем, что ее муж не обрадовался тому, как она дала отпор самому злобному телохранителю Иркуля.

А Уульме крепко задумался. Он боялся не за себя, ибо уже очень давно — с того страшного побега из Низинного Края — отучился бояться всего в этом мире, он тревожился за Иль. Несмотря на то, что юная кера убеждала его, что счастлива жить жизнью простой нордарки, сам Уульме был уверен, что его дом для нее не место. Но еще меньше смешливой, ребячливой и веселой кере подходили застенки государева дворца.

— Эх, Сталливан! — обратился Уульме к стеклянному старику, стоящему на самом видном месте. — Присоветуй чего…

Уульме сидел вместе со Сталливаном за столом и играл с ним в кости. Было уже далеко заполночь, но юноша только вошел во вкус и потому даже не думал о времени.

— Ты хорошо играешь, Уульме, — сказал старик после того, как вновь обыграл его. — Но я все же лучше.

— Да ты все делаешь лучше! — в сердцах воскликнул Уульме, ударяя по столу так, что все кости посыпались на пол.

— Правда твоя, — согласился Сталливан.

Он сложил кости в кожаный мешочек и потянулся за чашей с вином.

— Я тебе уже говорил, Уульме, но ты мне не поверил. Я живу на этом самом свете куда как дольше тебя.

— Ты старик, — буркнул Уульме.

Сталливан захохотал.

— Я живу уже тысячу лет. И еще столько проживу. И еще тысячу раз по столько.

— Такого не бывает, — не унимался Уульме. — Люди так долго не живут.

— Люди не живут, — согласился Сталливан. — Но то люди.

Уульме махнул рукой. Старик, видать, стал выживать из ума.

— А ты все никак не поверишь, Уульме Мелесгардов из Низинного Края, — хихикнул Сталливан и сделал глоток.

Уульме поднял на него глаза. Никогда он не говорил имени своего отца.

— Уульме, Вида да самый малый, Трикке, — перечислил Сталливан всех детей Мелесгарда, загибая пальцы на руке.

— Кто тебе рассказал обо мне? — осипнув от потрясения, спросил Уульме.

— Никто. Мне соглядатаи не нужны.

Он оправил на себе халат и продолжил, как ни в чем ни бывало:

— Нордарское платье куда как удобнее узких оннарских штанов. Но я оннарец. Как и ты. Родился я в Хумлай-Оне. Далече от Низинного Края будет. Ты, сидя в своем Угомлике, поди, и не слышал про него. А послушать тут есть чего. Знаешь, кто живет в Хумлай-Оне?

Этого Уульме не знал и поэтому мотнул головой, зачарованный речами Сталливана.

— Колдуны всего Восточного Прая. Живут тысячу лет и даже больше. И всегда видят, когда ты им лжешь.

— Но я тебе не лгал! — вскричал Уульме, задетый тем, что его заподозрили во лжи.

— Ты — нет. — согласился Сталливан. — А вот другие — да. И лгут, и наушничают, и строят козни, и делают пакости, и всячески портят себе жизнь.

Уульме показалось, что старик разыгрывает его, и он обиженно буркнул:

— Тебе, поди, про меня кто рассказал. Кто-то из Низинного Края. Не верю я тебе.

— Рассказал. Лусмидур, дружок твой.

Нет, Сталливан не смеялся над Уульме, не подшучивал над ним. Он говорил правду. И Уульме это понял, хотя и не сразу ее принял.

— Лусмидур лег в сырую землю не по твоей вине, малец, — тихо сказал Сталливан. — Не прибили б его рийнадрекцы, так свалила бы оспа, или задрал бы в лесу медведь, или напоролся бы на гвоздь, или слетел бы с коня да сломал шею. Ты не виноват.

И Уульме впервые в жизни разрыдался. Произнесенное вслух имя Лусмидура сковырнуло коросту, которая только начала затягивать его рану.

— Виноват! — закричал он. — Пусть бы и гвоздь, но не я! Не по моей вине он должен был погибнуть!

— Лусмидур на тебя не в обиде. — попытался утешить юношу Сталливан.

— Я никогда себя не прощу! Никогда! Чтобы я ни сделал, а этого не хватит, чтобы смыть с себя его кровь!

Сталливан отечески похлопал его по плечу:

— Полно тебе, Мелесгардов, горевать. Сделанного не вернешь назад, как бы ты ни хотел. Уж я-то знаю, о чем говорю.

Но Уульме продолжал трястись от рыданий. Из-за своей глупой выходки, безрассудной преступной храбрости он потерял все, что имел: Лусмидура никогда больше не увидят отец с матерью, а он, Уульме, не переступит порог родного дома.

— Я — убийца… — прошептал он, всем телом содрогаясь от таких слов.

Стук в дверь прервал его рыдания.

— Открывай, Сталливан! — закричали снаружи. — Государь призывает тебя к себе!

Уульме вскочил, смахнул с лица слезы, в один миг пристегнул к поясу ножны и открыл дверь:

— Кто вы такие? — спросил он троицу незваных гостей, с ног до головы закованных в броню и с клеймом личных телохранителей господаря Южного Оннара. Уульме иногда видел их в городе, но никогда не думал, что столкнется с ними лицом к лицу в дешевом постоялом дворе на окраине Опелейха.

Ответа он не дождался, так как Сталливан, оттолкнув его, вышел в переход.

— Что случилось? — полюбопытствовал он, зевая.

— Пошли, старик! — требовательно сказал один из телохранителей, поднимая забрало. — Государь требует, чтобы ты сей же миг проследовал во дворец!

Сталливан, как знал Уульме, не терпел такого свойского обращения ни от кого, потому было странным, что обычно вспыльчивый и крикливый старик вдруг смиренно согласился:

— Дай сумку хоть возьму. — почти попросил он, ныряя обратно в комнату.

Навьючив на себя короб со своим добром, он стал спускаться по лестнице вниз, взятый в кольцо как при осаде. Во дворе уже стояла крытая повозка. Сталливан и Уульме залезли внутрь, дружинники сели на коней(,) и возница нахлестнул лошадей.

Дорога до дворца заняла немного времени. В ночное время улицы Опелейха были почти пусты, а крики личных государевых дружинников и их длинные плетки разгоняли редких полуночников.

Они проехали городскую темницу Дорат, сам дворец и остановились у ворот Болодаровых садов, обнесенных высоким забором.

— Приехали, — сообщил им тот первый телохранитель и подал знак открыть ворота.

Повозка въехала вовнутрь.

Уульме, который никогда не бывал в этой части города, не без высокомерия заметил, что самые чахлые деревья в Угомлике выглядели настоящими исполинами по сравнению с нарочно взращиваемыми садами.

Возница остановился у ворот небольшого дома, увитого диким плющом, и открыл дверцу повозки. Двое других стражников, ожидавших Сталливана, выступили из темноты.

— Следуйте за мной. — приказали они, звякнув оружием.

Сталливан пошел первым, а за ним, тоже обнажив меч, проследовал Уульме. Он не боялся стражников, не думал, что они могут навредить Сталливану, но решил, что, будучи его личным телохранителем, обязан быть готовым к бою.

Они пересекли двор, толкнули неприметную дверь и стали подниматься по слабо освещенной винтовой лестнице наверх.

— Объявите владыке, — отдал новый приказ дружинник, когда все шествие оказалось перед входом в покои господаря. — Колдун Сталливан прибыл. А ты, — обратился он к Уульме, — спрячь меч, если не хочешь, чтобы я отобрал его силой.

Уульме хотел было воспротивиться, но Сталливан одними губами приказал ему согласиться с требованием дружинника. Он вложил меч обратно в ножны, хотя и не убрал ладони с рукояти.

Двери распахнулись, и Уульме вместе со Сталливаном втолкнули внутрь, в небольшую, освещаемую парой свечей комнатенку.

Невысокий мужчина, одетый в простую белую рубаху и черные штаны, сидел у постели юноши, на лике которого отчетливо виднелась печать смерти.

— Господарь? — почтительно позвал владыку Южного Оннара телохранитель.

Мужчина медленно обернулся к присутствующим.

— Колдун Сталливан, — горько усмехнулся он, вглядываясь в лицо старика. — Кудесник и лекарь.