— Госпожа? — окликнула ее служанка, поднося на большой серебряной тарелке засахаренные кусочки дыни, возимые в Северный Оннар из самого Нордара.

— Угощайтесь, — милостиво разрешила Бьиралла, надкусывая дыню.

Вида сунул кусок в рот и проглотил, даже не почувствовал его сладости.

— Я недавно вернулась из Неммит-Сора, — заворковала она, поправляя на себе шелковые юбки. — Вместе с отцом мы остановились во дворце господаря. Видел ли ты внутреннее убранство, Вида? Аильгорд потом показался мне жалкой лачугой.

Она так сказала нарочно — Аильгорд ничем не уступал дворцу владыки Северного Оннара, но Ойке о том знать было совсем не обязательно.

— Я ездила верхом с самим господарем. — продолжала Бьиралла. — И он сказал, что не встречал еще девушек, которые так умело бы управлялись с лошадьми, — она пожала плечами. — Но ведь мы, кто из Низинного Края, все такие, верно, Ойка?

Ойка, испуганная этим неожиданным вопросом, лишь покачала головой.

— Ойка не ездит, — за нее ответил Вида. — Она ж из Олеймана, а там в конях нужды нет — пешком дойти можно.

— Ах, вот как? — колокольчиком зазвенела Бьиралла. Она ожидала услышать в словах юноши брезгливость к такой неумехе, а не ее оправдание. — Неужто ты и лошадей не отличаешь одну от другой?

Эта пытка длилась бы еще долго, если бы Бьиралле не наскучило куражиться над своей маленькой соперницей.

Зевнув, она кликнула служанку и, напоследок одаривая спутницу Виды самой прекрасной своей улыбкой, сказала:

— Коль захочешь, Ойка, так я тебя поучу ездить верхом.

И, едва кивнув самому Виде, Бьиралла удалилась.

Уже глядя из своего окна на то, как Вида помогает маленькой оборванке сесть на коня, Бьиралла разозлилась еще больше. Этот дурень Мелесгардов, видно, не понял, что, покуда она не даст ему своего дозволения, то он даже смотреть на других девок не может.

Иль уже давно не вспоминала Иркуля и свою прежнюю жизнь во дворце, да и сам кет, казалось, тоже давно о ней позабыл. Но то, что ни разу все время она не услышала о нем ни слова, совсем не означало, что гордый и властный Иркуль смирился с бегством своей своевольной сестры. Он подсылал к ней соглядатаев и подслушников, которые незаметно ходили за ней по базару, провожали домой и выспрашивали торговцев о ее жизни с Уульме.

— Они, вроде, не как муж с женой живут. — докладывали они государю. — Вроде, как брат с сестрой.

Эти вести и успокаивали, и расстраивали Иркуля разом. То, что Иль не понесла от чужака, было, конечно, делом хорошим, но ведь обратно во дворец она не просилась! Никто не знал, что Иль самовольно сбежала от него темной ночью — на следующий же день после ее побега кет объявил, что сам выгнал ее за неповиновение и дурной нрав. В этом не было ничего необычного — муж, брат или отец мог отказаться от жены, сестры или дочери даже и просто так, поэтому нордарки, зная, что никто в целом свете не примет их обратно, с самого рождения и до самой своей смерти им прислуживали и угождали. Вернись Иль домой, испроси она прощения и пообещай никогда не прекословить Иркулю, не идти против его воли, он бы ее, так и быть, бы принял назад. Но дерзкая девчонка, по рассказам его приспешников, даже не выглядела расстроенной, живя с этим пришлаком в его захудалой избе!

— Восемь лун, как она притулилась к пришлому оннарцу! Восемь лун! — в бессильной ярости цедил он после очередного доклада о жизни Иль на свободе.

Его приближенный телохранитель Цей, знавший Иркуля еще с тех самых пор, когда он был совсем ребенком, а не гордым правителем Нордара, был готов пойти на все, лишь бы стереть тоску с лица государя.

— Разве нельзя укоротить земные дни чужака? — однажды осмелился спросить он. — Ведь оставшись вдовой, кера Иль будет вынуждена искать помощи и защиты у своего возлюбленного брата.

Эта мысль показалась Иркулю толковой, но он быстро отказался от ее воплощения.

— Я правитель, а не убийца. — ответил он Цею. — За оннарцем нет никакой вины, за которую его можно было казнить, а марать руки в крови невинного я не стану.

Тогда Цей решился самовольно встретиться с Иль и убедить ее вернуться во дворец. Он был уверен, что керу удерживает только страх наказания за свой поступок, но как только она узнает, что Иркуль готов простить ее и помиловать, то тотчас же забудет о своем оннарце.

Дождавшись вольного дня, Цей, сменив доспехи личного телохранителя кета на простой нордарский халат, направился прямиком на базар, где, как он знал, кера бывала каждый день. Еще издали он увидел, как Иль, не спеша, шла по торговым рядам в сопровождении ворчливой Беркаим и мальчонки-носильщика, толкавшего перед собой тележку с покупками, а торговцы, которые готовы были задарма отдать ей свой товар, лишь бы потом говорить, что сама кера носит их платья и платки, на все голоса зазывали ее в свои лавки:

— Госпожа! Красный бархат!

— Золотые наручни!

— Сахарные петушки! Попробуйте!

Даже Беркаим теперь тоже перепадали маленькие подарки — на все шли лавочники, чтобы заполучить себе Иль.

Цей протиснулся сквозь толпу и, когда Иль остановилась возле прилавка с петушками, негромко ее позвал:

— Кера Иль!

Иль обернулась и обмерла. Цей всегда наводил ужас, таким сильным и решительным он был. Телохранитель славился тем, что не раздумывая бросался исполнять любой приказ Иркуля, каким бы жестоким он ни был, лишь бы ему угодить и порадовать.

И сейчас, когда Цей стоял так близко от нее, Иль задрожала и отступила назад.

— Кера Иль, — повторил Цей, кладя руку на висевший на поясе меч.

Уульме много рассказывал ей о Северном Оннаре, о стране, где женщины говорят на равных с мужчинами и никогда не боятся смотреть им в глаза. Что ж, раз она теперь жена Уульме, то должна во всем следовать обычаям его народа.

Иль откинула черные волосы назад и сказала, стараясь чеканить слова:

— Чего тебе нужно?

Цей, если и смутился таким дерзким ответом, то лишь на миг:

— Я пришел за тобой! Пришел вернуть тебя домой!

Иль высокомерно поджала губы.

— У меня уже есть дом, а во дворец я не вернусь!

Телохранитель сделал еще шаг и, склонившись над керой, зашептал:

— Вернись и попроси прощения у кета. Он простит тебя. Он тебя ждет.

— Это кет должен просить прощения у меня! — дерзко ответила Иль, даже не стараясь говорить тише.

Лицо Цея исказилось от гнева.

— Да как ты смеешь! — рявкнул он, выходя из себя. — Как ты смеешь даже думать о таком! Возвращайся и кайся!

— Ни за что! — выкрикнула Иль, отступая еще на шаг.

Цей, удивленный такой непокорностью, схватил ее за руку и дернул к себе.

Торговый шум стих. Все, не отрываясь, смотрели на них.

— Не смей меня трогать! — прошипела Иль, выдергивая покрасневшую. ладонь. — Не смей касаться меня!

И, видя, что Цей смешался от такого напора, надменно добавила:

— Возвращайся ты, верный Иркулев холуй!

Не глядя на телохранителя, она кивнула Беркаим и медленно удалилась.

Ее трясло, как от озноба, но одновременно она почувствовала, что одержала первую в своей жизни победу. Она не смолчала, не испугалась. Она отвечала смело и прямо, так, будто была воином или же настоящей оннарской женщиной.

А когда Уульме под вечер вернулся домой, она рассказала ему об утреннем происшествии.

— Я помнила о том, что в Оннаре жены равны мужам! — гордо сказала она. — И я говорила с Цеем на равных.

— Он тронул тебя хоть пальцем? — перебил ее Уульме, и глаза его налились кровью.

Иль частенько рассказывала Уульме о нравах, царящих при дворце правителя Нордара, поэтому он знал, что Цей был самым преданным государю слугой. Словно пес, он стерег его покой днем и ночью, готовый без всяких раздумий отдать жизнь за Иркуля. И если Цей решился подойти к Иль средь бела дня, то это значило лишь одно — сам государь желал ее возвращения своей сестры.

— Нет. — замотала головой Иль. — Только схватил за руку, но если бы он ударил меня, то я бы тоже не испугалась…