Так, болтая сам с собой, к рассвету Вида добрался до приземистого деревянного домика Ваноры, укрытого сверху еловыми ветками.

Вида пришел не первым — его опередил Хольме Кьелепдаров из соседней с Угомликом Прилучной Топи. Чуть старше Виды, чуть его выше, с бледным лицом, будто выточенным из холодного мрамора, в котором не было ни оттиска юности и беззаботности, Хольме всегда держался со средним Мелесгардовым несколько снисходительно, чем повергал того в великую досаду. Но, несмотря на это, Вида считал его своим другом, пусть и не таким близким, как других.

— Привет! — еще издали прокричал Вида.

Хольме лишь вскинул бровь.

— А ты не торопишься, — насмешливо сказал он. — Только проспался, поди.

Виде захотелось кольнуть несносного Хольме в ответ, но он сдержался.

— А где остальные? — спросил он, подходя ближе.

— В доме. Иль ты не видишь, как тут натоптано?

Вида снова прикусил язык. Действительно, спрашивать о таком было большой глупостью.

Он сбил снег с сапог и вошел в Ванорину избу. Хольме втиснулся следом. В низкой деревянной избе яблоку было негде упасть — обходчие всего увала сидели на скамьях, стульях, подоконниках, полу и даже столе, каждый о чем-то громко рассказывая.

— Вот и Мелесгардов наш! — поприветствовал его хозяин дома, перекрикивая охотничий гомон. — Все в сборе.

Вида глазами поискал Игенау, своего лучшего друга, такого же, как и Ванора, сына охотника, но того среди обходчих не было. Игенау такие значимые обходы никогда не пропускал, и его отсутствие встревожило Виду.

Поздоровавшись со всеми обходчими по очереди, Вида присел рядом с Иверди, вторым, после Игенау, своим лучшим другом.

— Давно не виделись, Мелесгардов! — толкнул его в бок Иверди. — Слыхал, что ты в Олеймане шуму-то наделал. Девку какую-то спас.

— Ребенка, — поправил его Вида. — Сейчас в Угомлике.

— А что потом?

— Не знаю, — пожал плечами Вида. — Я бы ее при себе оставил. Я о сестре никогда и не мечтал, а тут она сразу готовая… А где Игенау?

— Кабы знать, — ответил Иверди. — Не пришел и все.

Когда все приготовились слушать, Ванора начал:

— Обходчие из Увинара надысь приходили, — без предисловий начал он. — Говорят, что земля под ногами трескается. Там, где раньше была твердь, теперь щели в руку толщиной. Только снегом их припорошит и прощай охотникам — оступятся и сгинут. Нужно метки проставить да тропки обновить.

Обходчие закивали. Они слышали то от одних, то от других те же вести. Такое на их памяти случалось не в первый раз — чрево земли жило, дышало и ворочалось, то и дело меняя паутину тропок снаружи.

— Вида! — обратился к Виде Ванора. — Ты с Хольме пойдешь к Сочьей тропке, по ней до перекреста, затем вглубь тыщу шагов возьмешь. Оттуда до ильмовой заросли. Проверьте капканы да медвежьи ямы. Какие не засыпало еще, забросайте снегом и лапником. Медведь нынче слабый, бить не будем. Обождем год аль другой. Как управитесь, так на заимку.

— Баса! — повернулся он к другому обходчему, жившему на самом отшибе, в Привалках. — Ты с Иверди. Двинете к среднему увалу, обойдете Аильгорд стороной. Снимете силки на птицу…

Вида уже не слушал. Он встал, поправил ножи и вместе с Хольме вышел наружу.

— Дорогу помнишь, Мелесгардов? — так же насмешливо, как и до этого, спросил Хольме. — Аль проводить?

— Помню, — отозвался Вида и первым зашагал по тропинке в лес. Хольме двинул следом.

Шли они молча, лишь изредка останавливаясь, чтобы зачистить старые метки на деревьях.

— Сюда, Мелесгардов! — вдруг махнул рукой Хольме и нырнул под ветки.

— Эй! До Сочьей тропки еще идти да идти! — крикнул Вида, останавливаясь.

— Я знаю дорогу короче, — ответил Хольме, расчищая себе путь руками. — Недавно сыскал. Охотники редко ею ходят — валежник кругом, но нам срезать путь сгодится.

— Не знал о ней, — пробормотал Вида и последовал за другом. Хотя он часто тут бывал, но ни разу не приметил эту тропку. А Хольме приметил, стало быть, здесь он его обошел.

— Летом здесь все зарастает. Ни шагу не ступить. — продолжал Хольме, чуть не ползком продвигаясь вперед. — Зимой-то полегче… А, кстати, где Игенау? Вас же обычно вместе ставят?

Вида не ответил. Кабы самому знать…

Тропинка, так удачно обнаруженная Хольме, была хоть и короче, но всяко труднее нахоженной Сочьей дороги. Древесная пыль, щедро сыпавшаяся с мертвых веток, запорошила им глаза, так, что шли они на ощупь. Может, и не зря охотники не пользовались этой тропой, мелькнуло в мыслях у Виды, и тотчас же он почувствовал, как земля под ним хрустнула и подломилась.

Вида едва успел ухватиться за ветку и повиснуть над расщелиной, до поры до времени прикрытую ковром валежника.

— Вида! — заорал Хольме, бросившись было за юношей.

— Стой там! Не наступай!

Хольме отпрянул. Сделай он шаг, полетит вниз. Он потоптался на твердой земле, думая, что делать.

Ветка, за которую уцепился Вида, едва выдерживала вес юноши. Долго ему не провисеть…

— Веревка! Зацепи веревкой! — почти прошептал Вида, боясь, что ветка подломится от одного его крика.

Хольме будто очнулся. Отвязал от пояса веревку, соорудил петлю, куда как менее красивую, чем если бы у него было достаточно времени с ней провозиться, и, прицелившись, забросил на ногу Виды.

— Теперь вяжи дерево! Да скорее! — сипел Вида.

Едва Хольме успел обмотать толстый ствол и закрепить веревку тугим узлом, как ветка, на которой болтался Вида, подломилась, и он камнем полетел вниз.

— Вида! — заорал Хольме.

Но падение Виды в пустоту закончилось так же скоро, как и началось: петля стянула лодыжку юного обходчего, и он повис под пропастью вниз головой.

Хольме начал тащить.

— Плохую я дорогу выбрал! — задыхаясь, сказал он, когда Вида оказался на твердой земле. — Идем к Сочьей тропке!

Трикке времени даром тоже не терял: воспользовавшись отсутствием старшего брата, он стращал слуг рассказами о ведьме из Олеймана.

— Я видел, как вспыхнул помост, — в который раз повторял он свой рассказ. — Словно сухая трава занялась! Раз — и всё в огне. И люди, и кони. А эта стояла и смотрела. Видно, огонь — ей отец родной.

Впервые в жизни его слушали, будто он был не ребенком, а настоящим взрослым. Воодушевленный таким вниманием, он крепил страх жителей Угомлика перед маленькой Ойкой.

Даже Майнар, который тоже был там и все видел своими глазами, не мог с уверенностью сказать, что Трикке выдумал свои страсти. Ведь пламя и впрямь вспыхнуло почти там, где стояла Ойка. Тут волей-неволей, а подумаешь о том, что так ли был неправ Перст Олеймана, вынесший маленькой ведьме смертный приговор?

“Лихая девка” подумал он про себя. — С такой нужно в оба смотреть — чуть не по ее сделаешь, как она одним взглядом тебя испепелит.

Ойку побаивался не только он. Слуги с великой неохотой соглашались сменить Зору у ее постели. Даже старая нянька Арма, вырастившая троих Мелесгардовых, по доброй воле никогда не приходила в покои Ойки.

— Бедовая она какая-то. Такой сторониться нужно, а не в дому привечать, — как бы невзначай обронила она при Зоре, когда та ненадолго покинула покои Ойки.

— Это уж почему? — строго спросила Зора.

— Так пожар, — напомнила Арма.

— Я там была, — отрезала Зора. — И все видела. Ойка, а вместе с ней и мой сын чуть не сгорели заживо. Будь она колдуньей, неужто б не смогла отвести огонь от себя?

Арма лишь пожала плечами. Хозяйка ее была слишком жалостливой и от этого слепой: любой бы увидел, что от Ойки нужно ждать беды.

Вида и Хольме вернулись к Сочьей тропке. Сердце Виды все еще бешено колотилось, стоило ему вспомнить, как он чуть было не сорвался вниз. На Хольме тоже было больно смотреть, разом сошла с него спесивость и высокомерие. Не убереги он Виду, Ванора, а потом и родной отец шкуру бы с него спустили. Да еще и дело, на которое их отрядили, было б не сделано.