Кряж молнией взлетел на ноги, одной рукой отбивая превратившийся в былинку меч, а другой вцепляясь в горло Боряте. Тот захрипел, задергался, ничего уже не в силах сказать, и затих. Кряж отпустил руку и мертвое тело рухнуло в истоптанный снег.

Настасья выбралась из саней и подбежала к гридню.

— Кряж, миленький, он тебя чуть… — голос не слушался.

— Да я ж не дите, — улыбнулся великан, — знал, что полезет. Давно его надо было удавить, не нужен он нам в живых, много напраслины на тя, хозяйка, наговорить мог бы. Да грех на душу не хотелось брать, ждал, чтоб все по-честному, сам первым напал. Вот и дождался.

— Чего ему надо-то было? — вздохнула Настасья, отворачиваясь от трупа. — Чего им всем надо было?

— Волчья кровь, никуда не денешься, — мрачно произнес Кряж, и ответом ему прозвучал протяжный вой. — Подбираются, уходить пора.

Он запряг лошадей, привязал свободную лошадь за поводья к саням. Настасья снова залезла в повозку. И они выехали в ночь, пробираясь к скованной льдом Толокше.

Прасковья с Иваном пробудились на рассвете, Настасья сунула им согретый на груди хлебушек.

— А где кметь? — удивленно покрутила головой Прасковья.

— Расхотел с нами ехать, — почти не солгала Настасья.

— Ну и хорошо, — выдохнула княжна, — он мне не нравился.

К полудню показалась заветная река. Противоположный низкий берег казался безлюдным. Поднявшийся небольшой ветерок трепал сухие камыши.

— А где же братец? — разочарованно протянула Настасья, выпрыгивая из саней и вглядываясь в пустую равнину. — Неужто не дождался и уехал?

— Поглядим, — задумчиво произнес Кряж. — Там полого, спускаться будем.

Гридень медленно повел лошадей вниз, соблюдая все предосторожности и часто останавливаясь. Настасья шла чуть поодаль, прижимая Ивана, что-то радостно воркующего на только ему понятном языке, позади след в след, подобрав тяжелый от налипшего снега подол, брела Прасковья. Беглецы обогнули заросли ивняка, спустились на прочный лед, перебрались на правый берег и оказались посреди белой, густо припорошенной снегом поляны. Ни одного следа: ни человечьего, ни копыта, ни впадин от полозьев.

— Может мы не туда вышли? — предположила княгиня. — Может они чуть в стороне ждут?

— Да здесь мы ждем, — раздался веселый звонкий голос, который не спутаешь ни с чем.

— Ростислав?! — закрутила головой Настасья.

Голая равнина. Показалось что ли?

Из камышей полетел хохот.

Большой крепкий детина, с рыжим чубом из-под сдвинутой на затылок шапки, вылез, ломая сухие стебли.

— Заждался, сестрица, уж хотел сам к Дмитрову подступать, да в малой дружине.

Вслед за князем Бежским на лед стали высыпать вои его дружины: один, второй, третий… с десяток.

Настасья, передав Ивана Прасковье, побежала к брату. Ощутила его богатырские объятья, почуяла запах дыма и бражки. Ростислав не менялся ни в медвежьих повадках, ни в привычках.

— Как ты узнал, что у нас неладно? — улыбнулась Настасья.

— Гридень твой весточку прислал, — кивнул Ростислав на Кряжа. — Я его уж и позабыл, думал в живых уж нет.

Настасья уезжала в Бежск, рядом, гарцуя на вороном коне, не переставая засыпал ее новостями Ростислав: про сыновей и жену, про урожаи, охоту, главную страсть Бежского князя; обещал сестре и притихшей Прасковье масленичные катания на салазках и блины со стерлядью. Настасья кивала, не успевая вставить ни словечка, а сама невольно оборачивалась назад. На высоком берегу Толокши, выстроившись в цепочку, стояла волчья стая. Матерый вожак, задрав морду, нюхал ветер. Знать бы кто он, этот вожак, что завертел вихрь бед.

Даже издали Настасье казалось, что она видит алчные горящие уголья хищных глаз. Не догнали, оставалось только облизываться. На это раз ушла, а дальше? Даже под приглядом брата Настасья не чувствовала себя спокойно.

Первая за несколько дней ночевка под крышей, в теплой избе — неизреченное блаженство. Отряд добрался до земель Ростислава и заночевал на небольшой заставке. Настасья, с удовольствием прижавшись к печке, прикрыла очи. Сразу перед мысленным взором потянулись заснеженные поля, цепи камыша, чахлый мерзлый кустарник. А ведь они все время ехали среди болот. Если бы случилось удирать летом, то через эту топь ни за что не удалось бы пробиться, но матушка-зима бывает и милосердна, открывая непроходимые пути.

Отогревшись, Иван довольно бойко принялся хвостом ходил за Кряжем, тыкая пальцем то в богатырский меч, то в болтавшийся на кушаке охотничий нож, быстро лопоча и пытаясь, что-то объяснить.

— И у тебя будет, подрасти, — улыбался великан.

Настасья немного ревновала к такому вниманию.

— Иваша, иди молочка попей, — окликнула она сына.

Тот подбежал, сделал глоток и опять с удовольствием принялся хлопать по пустым ножнам, которые гридень сунул ему поиграть.

— Воин растет, — улыбнулся Ростислав.

Князь Бежский недавно явился с мороза, густо покрытый налипшим снегом:

— Вовремя добрались, метель бушует. Подождать придется, пока не распогодится.

Настасья заметила, что Прасковья, стойко державшаяся все время поездки, вдруг раскисла, загрустила, задумчиво уставившись в яркое пламя.

— Ну, ты чего, Прасковьюшка? — приобняла ее мачеха. — Теперь-то все хорошо будет. Приедет батюшка, накажет ворогов, за нами явится.

— А коли не явится? Я домой хочу, — всхлипнула девочка.

— Попадем мы домой, обязательно попадем, — с уверенностью проговорила Настасья, хотя в душе был такой же разлад, как и у падчерицы.

Долго не представлялось возможности переговорить с Ростиславом с глазу на глаз, все время был кто-то рядом. И только здесь, на заставе, брат с сестрой смогли выйти в клеть. Без очага в маленькой комнатенке сидеть было не так уютно, как в горнице, но зато можно обойтись без лишних ушей. Настасья разучилась доверять людям.

— Скажи, ты поможешь нам? — спросила она, напряженно вглядываясь в лицо брата.

— Нам, это кому?

Простой вопрос, а поди ж ты, ответь. Кому же нужна помощь в первую очередь?

— Черноречь Давыд осадил, туго им, помочь бы… матушка там и братья, малые еще, — выбрала Настасья.

— Не требуй от меня невозможного, — неожиданно довольно резко отозвался Ростислав. — Я со всеми в мире живу, о своих людях думать должен.

— Но у Давыда Залесского рот большой, он после и твое княжество заглотнет и не подавится, а вместе может и отбились бы, — Настасье казалось все очевидным, почему же брат того не замечает?

— В том то и дело, что после, не сейчас, — непреклонно покачал головой Ростислав, — Димитрий может с войском и не вернуться, а мне с моей дружиной нешто против Давыда идти? Где он, а где я? Пустое, только людей погублю… И за Дмитров-град не проси, не пойду, сразу говорю, — опередил он и другой вопрос сестры. — То не мое дело. Случись чего, сильно я сомневаюсь, что твой Всеволод за меня бы вступился.

— Вступился бы, он хороший, — горячо отозвалась Настасья.

— Да сорока на хвосте уж принесла, как этот «хороший» с моей сестрой обходился, за него и пальцем не пошевелю, уж того достаточно, что детей его привечаю.

Ростислав отвернулся, разглядывая трепетный свет лучины.

— Не знаю, чего там тебе какая сорока приносила, — обиженно тоже отвернулась Настасья, — а с мужем у нас все ладно и дальше так же было бы, коли б не вороги князя моего. Не хочешь помочь, я не в обиде, не вправе обижаться, но только об одном молю — пошли гонцов в степь, Всеволода разыскать, он должен знать, где его семья… Ежели приедет, а ему наплетут, что мы сгинули… — дальше она не могла договорить, не желая даже представлять, что бы было.

— В степь пошлю, — коротко согласился Ростислав.

— Благодарствую, — чуть успокоилась Настасья. «Пусть хоть так».

Надеялась ли она получить военную помощь от брата? Нет, но попробовать же можно было, успокоить совесть тем, что сделала все возможное.