— Ну уж нет, мадемуазель, вы заставляете меня страдать, насмехаясь над моими неприятностями, — с деланно серьезным видом вздохнул он, комично вращая округлившимися глазами.

Изабо отвернулась от него, больше не пытаясь подавить вырывающиеся из нее прысканья.

За неделю общения с Жаком де Шабаном она ощутила, как в ней просыпаются чувства ее молодости. Постепенно, во время ежедневных посещений магазинчика он приручил ее. Она улыбалась при виде его, а щеки ее пунцовели, когда он устремлял свой сластолюбивый взгляд на ее корсаж. Изабо позволяла соблазнять себя, страшась и радуясь, восставая и покоряясь одновременно. И все потому, что мужчина был обольстительным, пылким, но особенно — терпеливым и почтительным.

В каждое посещение он осыпал ее знаками внимания, принося сладости, расхваливая ее манеру одеваться, ее жесты, ее усердие. Рюдегонда для вида поругивала его, упрекая в том, что он пренебрегает ею и — что хуже всего — отвлекает помощницу от работы, а это может отрицательно сказаться на делах. Ла Палис заливался звонким смехом, бесцеремонно обнимая ее, звучно чмокал в щечку и вставлял золотую монету в ложбинку между ее пышными грудями. Рюдегонда продолжала делать вид, что сердится, а он весело подкреплял свой жест словами:

— Видите, портниха, я плачу за время, которое у вас отрываю, а если этого вам недостаточно, сшейте мне нижнее белье и воротнички!

Рюдегонда прятала деньги и просила Изабо снять мерку. Та принималась шнурком обмерять икры, талию или шею дворянина, а хозяйка только посмеивалась, видя, как она смущается, когда ее пальцы касаются кожи или сорочки.

— Поживее, милая моя, иначе этот красавчик разорит нас! Научитесь не поддаваться лести, а то у вас все будет валиться из рук.

Она прижимала пальцы Изабо к ноге де Ла Палиса.

— Вот так! Это совсем не страшно. А если он станет вам досаждать, уколите его иголкой.

Ла Палис смеялся, шутливо щелкая зубами и умоляюще обращался к Изабо:

— Не слушайте ее, она просто завидует вам. Честное слово, я получил от нее уколов иглой больше, чем шпагой, и, признаюсь, гордиться тут нечем!

— Помолчите-ка, мессир, или я обошью каймой ваш язык! — парировала Рюдегонда.

Эта постоянная пикировка помогла Изабо разговориться. А ведь она была остроумна, только до сих пор не подозревала об этом. Кончилось тем, что она стала смеяться вместе с ними, подшучивать над собой, злословить, так как при королевском дворе злословие, сплетни и пикантные слухи служили основной темой всех бесед.

По мере того как продвигался фасонный пошив нижнего белья Жака де Шабана, Изабо все больше расслаблялась и смелела, остроты ее стали более тонкими, взгляд увереннее, смех непринужденнее. Она втянулась в игру и уже не краснела, отвечая красавцу-маршалу. Ее товарки в задней комнате, сменявшие друг друга, чтобы заниматься другими клиентами, если те приходили во время примерки, не упускали случая вечерами отмечать изменения, мало-помалу происходившие на лице Изабо. В конце концов Франсуаза, однажды перед закрытием нежно обняв ее, прошептала на ухо:

— Счастье твое близко, если только ты согласишься вновь испытать любовь в объятиях другого.

Изабо побледнела. Оказавшись одна в своей комнате, после того как рассталась с товарками, она осознала случившееся. Она уже не сомневалась, что влюблена в мессира де Ла Палиса, но ей пока невозможно было представить его руки на своем теле. Она знала, что подруги хранят ее тайну. Должна ли она довериться и Рюдегонде, не пора ли отвергнуть этого мужчину, да и хотелось ли ей этого? Когда она думала о плотской любви, ей вспоминались лишь развращенное насилие, боль и мучения. Все пятнадцать лет она ежедневно купалась — еще и еще, — чтобы смыть с себя нанесенное душе и телу оскорбление. А здесь дышалось легко, царила безмятежность и все согревало ее душу и тело.

В изысканных платьях, которые она теперь носила, она вновь научилась любить себя. Чувствовалось, как возрождается ее тело под восхищенными взглядами де Ла Палиса. Сможет ли она со временем стереть с него все шрамы? Особенно то клеймо де Шазеронов, выжженное сеньором в Воллоре на ее груди?

В конечном счете она доверилась цыганке Лильвии. Та поведала ей, как приятно проводить время с любимым человеком, насколько ласки усмиряют сомнения и укрепляют чувства и что ей не стоит бояться того, что в тайне созрело в ней.

В результате Изабо выбросила из головы все вопросы и день за днем продолжала учиться наслаждаться жизнью.

Накануне Ла Палис пришел забрать готовую работу. На этот раз улыбался он печально.

— Увы, милые дамы, я скоро вынужден буду с вами попрощаться. Долг призывает меня к королю. Я уезжаю послезавтра и не знаю, надолго ли.

Изабо почувствовала, как сердце ее оборвалось. Однако она заставила себя улыбнуться и выпалила раньше хозяйки:

— Вас будет не хватать нам, мессир. Возвращайтесь побыстрее!

Она не заметила понимающего взгляда, которым обменялись Ла Палис и Рюдегонда. Та притворно закашлялась. Ла Палис взял Изабо за руку, вдруг похолодевшую из-за отхлынувшей из нее крови. Она подняла на него свои миндалевидные глаза, не пытаясь скрыть появившееся в них огорчение.

— Я не осмеливался, милая Изабель, сказать, сколь приятно мне общение с вами. Но ваши слова отбросили прочь все мои сомнения. Завтра у меня последний свободный день, подарите мне ваш! Уверен, вы еще не видели всего Парижа, позвольте мне быть вашим гидом. И тогда я увезу в моем сердце воспоминание о вас, разлука будет не такой печальной.

Изабо почувствовала, как все в ней тает.

— Но, мессир, у меня здесь столько дел!

— Я обойдусь без вас, Изабель. Мессир де Шабан прав: вы работаете, едите, спите и ничего больше. А город наш красив! Я отпускаю вас, воспользуйтесь случаем! — бросила ей в спину Рюдегонда.

Изабо могла бы, точно девочка, захлопать в ладоши, но лишь выдохнула: «Мерси, дама Рюдегонда!» Жак де Шабан добавил:

— Я зайду за вами сюда к десяти часам.

Затем он вышел. Может быть, чуть быстрее, чем надо, чтобы она не передумала. А Рюдегонда и не позволила бы ей это сделать, как и три подруги, которые, как только закрылась дверь, бросились обнимать ее. Изабо отдалась своему счастью, а они потащили ее в примерочную подбирать платье, подходящее к завтрашнему особенному дню.

— Без компаньонки, вы выйдете без компаньонки! Полноте, Изабель, такое в высшем свете не принято! — воскликнула Бертилла, стоя на своих маленьких ножках перед Изабо, удобно устроившейся в кресле в своем жилище.

Изабо ошеломленно глядела на нее. Почему карлица заботится о соблюдении приличий, тогда как во Дворе чудес и понятия о них не имели?

— Но я не принадлежу к высшему свету…

— А он — да! Видишь ли, Изабель, он тебе нравится, ты нравишься ему, от этого никуда не денешься! Но он оценит тебя, если только ты предстанешь перед ним слабой и в то же время сильной. Кем ты хочешь быть для него — простой любовницей или любовницей завоеванной?

Изабо от удивления раскрыла рот. Такого вопроса она себе не задавала, поскольку вообще решила обойтись без вопросов.

— Тысяча тысяч чертей! — выругалась Бертилла, прикрыв рот своими маленькими ручками. — Да если только Крокмитен узнает, что я разрешила тебе гулять с этим маршалом без компаньонки, он убьет меня, хотя он и муж мне! Тебя буду сопровождать я!

— Но…

— Никаких «но»! Я буду с тобой, останусь в карете, если надо, зато никто не скажет, что ты пришла на первое свидание без компаньонки.

— Мне ведь тридцать лет… — начала уступать Изабо.

— Можно быть тридцатилетней и оставаться молодой девушкой, — отрезала Бертилла.

— В тридцать лет девушка — уже старая дева! Я пойду одна, а если Крокмитен так беспокоится, пусть велит нищим незаметно следить за нами. Передай ему также: если он тебя хоть пальцем тронет, я больше не буду крестной матерью ваших детей, вот!

— Изабель!

Карлица закатывала глаза, переминалась с ноги на ногу, душераздирающе вздыхала.