Она встала, прижав к груди свой дневник, выдвинула один из ящичков секретера, положила его туда и, задвинув, закрыла, вставив в узкую замочную скважину маленький ключик, который всегда носила на груди.

Она ненадолго опустилась на молитвенную скамеечку, прочитала вечернюю молитву, потом задула свечи и со вздохом легла. Дверь она не закрыла на засов. Этим вечером, как и в предыдущие, она будет ждать Гука, хорошо зная, что он не придет. Оба они мучились от воздержания, но ей понятна была его осторожность и она уважала его за это. Она долго еще прислушивалась, не раздадутся ли знакомые шаги в коридоре, потом уснула, погрузившись в грешные сны.

Убедившись, что Франсуа де Шазерон спокойно спит, Гук закрыл за собой дверь. Комнату охранял один из самых преданных ему стражников. Караульного прево оставил по привычке, так как отдавал себе отчет в бесполезности охраны. Ведь тайна Монгерля уже разгадана, тому помогли найденные останки врача. Отныне все прояснилось. Этот самозванец предположительно встретил Франсуа в Клермоне, когда тот находился там, и потом прибыл вслед за ним. Случайно он обнаружил подземный ход или ему подсказали? Как бы то ни было, если уж Филиппус смог исчезнуть, значит, ему известна была потайная дверь и как ее открыть. Он же дал Франсуа какое-то лекарство для оправдания необходимости своего присутствия. Возможно, он не нашел золото во время первых посещений замка. Тогда он прибыл сюда с немым слугой, который не мог бы предать его, представился доктором и ловко отвел все подозрения, заговорив об отравлении, а сам отравлял их еду. Действительно, на следующий день после его исчезновения Гук обнаружил следы вылитой за сундук похлебки. Это доказывало, что Филиппусу известно было ее содержимое.

Филиппус убедил Франсуа, что интересуется алхимией, заставил его разоткровенничаться, потом похитил золотой брусок и скрылся, покинув ставшего бесполезным слугу. Но божья кара все-таки настигла его. Голодные волки завершили дело. Филиппус фон Гогенхайм получил то, что заслуживает каждый вор.

Казалось, Гук должен был бы почувствовать облегчение после разгадки этой тайны, но он был зол на себя. Альбери по праву восстала против него. И все из-за Антуанетты. Он предал все пятнадцать лет доверия и сейчас терзался угрызениями совести. Он желал Антуанетту, но с тех пор как узнал, что его жене все известно, больше не сближался с ней.

В эту ночь он рассчитывал загладить свою вину. Потому что было полнолуние. Потому что потом он нужен будет Альбери. Потому что он хотел, чтобы она поняла, что ничего еще не потеряно. Потому что он сам слишком поздно осознал, что любовь жены к нему была сильнее ненависти к палачу ее семьи. На это он прежде не смел и надеяться. Когда она вернется, он убедит ее стать настоящей женой, дабы боязнь навсегда покинула ее. Гук хотел доказать ей, что она не внушает ему ужас и что он принимает ее такой, какая она есть. Полностью. Конечно, он, без сомнения, продолжит любить Антуанетту, сближаться с ней, но больше себя не выдаст.

Он без угрызений совести прошел мимо комнаты любовницы и толкнул дверь жены. Пусто. Только веселое пламя потрескивало в камине. Гук заставил служанок постоянно топить его. За пламенной завесой ему представлялось медленное превращение, слышались крики отчаяния, тоска. И отчетливей, чем в прошлые такие же ночи, он ощущал себя соучастником действа. Сложив молитвенно ладони, лицом к полной луне, светившей в окно, он ждал рассвета.

Филиппус мирно спал, но внезапно проснулся от угрожающего воя. Врач приподнялся, прислушался, невольно обегая взглядом пещеру. Ситар спокойно лежал у его ног. Он всегда находился при нем, словно собака у постели больного хозяина. Однако не столько вой встревожил Филиппуса, сколько смутная уверенность, что он мог исходить как от человека, так и от животного. Вспомнилось, что подобное он уже слышал один раз в замке. Здесь же понятие времени отсутствовало. Он протянул было руку к теплому телу Лоралины, но не нашел его.

— Лоралина? — окликнул он ее, но только эхо, отскочившее от стен, было ему ответом.

Разбуженный его голосом, Ситар встал, потом опять лег, положив свою темную голову ему на грудь. Спокойствие зверя приободрило. Причин для беспокойства не было. А Лоралина, наверное, ушла за лекарственными травами. Некоторые знахарки, с которыми он был знаком раньше, уверяли, что ночной сбор — самый целительный. Так что и за Лоралину нечего было беспокоиться. Он снова растянулся, посмеиваясь над собой. Уж кто-кто, а Лоралина в его защите не нуждается!

Погрузив пальцы в густую шерсть на шее Ситара, он задремал. Однако через какое-то время опять резко приподнялся. Грозное рычание раздалось совсем рядом. Ситар на этот раз поднял голову. Филиппус огляделся и наконец увидел: в нескольких шагах от него стоял серый волк, пристально глядя на него отливавшими металлическим блеском глазами, в которых явно читалась ненависть: вздернутые верхние губы обнажили страшные клыки.

Холодным потом покрылся Филиппус. Ситар вскочил на ноги и заскулил. Филиппусу не доводилось видеть такого мощного волка в этих краях.

«Не двигаться, не проявлять страха, — мысленно повторял он. — Ты живешь среди ему подобных, сам пахнешь волком».

Он зажмурился. Когда же вновь открыл глаза, зверя уже не было, но Ситар продолжал скулить, скулили и остальные волки, забившиеся в дальние углы пещеры. Филиппус не решился позвать Лоралину из страха выдать ее пришельцу. Может быть, голодный волк отбился от другой стаи? А вдруг он уже повстречался с девушкой? От этой мысли Филиппусу невыразимым ужасом сковало грудь.

Несмотря на раны, он вынудил себя сесть. Но боль пронизала все тело, когда он оперся ногой о пол, пытаясь встать. Цепляясь за стену, он поднялся, дотянулся до фонаря. Теперь нужно было добраться до костра, который Лоралина поддерживала в одном из углублений в стене. Волки никогда не приближались к огню. Он нащупал рукой затылок Ситара и изо всех сил вцепился в шерсть.

— Веди меня, — шепнул он ему, показывая на горящие угли.

Ситар двинулся вперед, таща за собой Филиппуса, подпрыгивающего на одной ноге. Они уже проделали полпути, когда грозное рычание за спиной заставило его пожалеть о своем намерении.

— Быстрее! — приказал он Ситару.

Но волк застыл на месте и тяжело дышал, будто повинуясь другому, более важному приказу. Филиппус обернулся. Непрошенный зверь подобрался, приготовившись к прыжку. Почувствовав, как дыбом встала шерсть Ситара, Филиппус невольно отнял руку. Ситар мгновенно оказался между ним и пришельцем. Какое-то время оба волка смотрели в глаза друг другу.

«Огонь… Нужен огонь», — стучало в голове Филиппуса. Ужасно болела нога. Усилием воли он заставил себя отодвинуться, оставив Ситара наедине с озлобленным серым волком. И чем ближе придвигался он к огню, тем больше казалось ему, что Ситар покоряется рычанию врага. Словно в подтверждение этого Ситар вдруг опустил морду, попятился и убежал. Филиппус понял: партия проиграна. Зверь сделал к нему несколько шагов. Его холодный, жестокий взгляд уперся в глаза врача.

«Еще бы немного… до костра совсем близко», — лихорадочно думаа Филиппус.

Зверь напружинился. И тут, вся в поту, вбежала Лоралина вместе с Ситаром. Она закричала:

— Стельфар, нет!

Но зверь уже прыгнул. Могучее тело опрокинуло Филиппуса на камни пола, клыки вонзились в руки, которыми он успел закрыть горло и лицо.

— Отпусти, Стельфар! Отпусти! — приказала Лоралина и издала вой-клич, собравший вокруг нее попрятавшихся волков.

Филиппус и не пытался отбиваться, он лишь защищал горло. Доберись до него зверь, тогда конец. Неожиданно тот поднял голову и попятился под угрожающее рычание волков.

На этот раз Ситар прыгнул на него, и Филиппус стал свидетелем странного, неистового танца ненависти, а Лоралина обхватила его за талию и подтащила поближе к костру.

— Не двигайся! — приказала она. По лицу ее текли слезы, черты исказила ярость.