— Неужели Амальтея — средоточие многовековых интриг «свободного духа»? Является ли могущественный Комитет Космического Контроля участником этого грандиозного заговора? Я верю в это, и хотя я не могу доказать этого сегодня вечером, — Мэйс отступил назад, выпрямляя свое худое тело, — я даю вам честное слово, что найду нить, связывающую эти события, которые я довел до вашего сведения. И сделав это, я открою эти древние тайны свету разума.

По экрану покатились финальные титры.

— Выключи, — громко произнесла Ари.

Изображение померкло, и видеоплата сложилась на обшитой панелями стене.

Дождь непрерывно стучал по крыше, кирпично-красные угли крошились в камине.

Командор нарушил молчание:

— Немного разочаровывает.

— По крайней мере одно предположение его ошибочно — Эллен Трой нет на Амальтее.

По доскам крыльца заскрипели шаги. Командор встал, насторожившись. Ари отбросила халат и пошла открывать дверь.

Человек, вошедший в комнату, был в мокром твидовый костюме. Его редеющие седые волосы торчали мокрыми прядями, придавая ему вид птенца, только что вылупившегося из яйца. Он заключил Ари в объятия, она засмеялась и погладила его по мокрым волосам. Они хорошо смотрелись вместе, он в твидовом костюме, она во фланелевом. — И не скажешь, что были женаты уже несколько десятилетий. 

— Чего-нибудь согревающего, Йозеф? Мы пьем чай. 

— Спасибо. Кэп рассказал тебе о моих приключениях?

— Не успел, мы смотрели разглагольствования Мейса, последнюю серию «Сверхразума». — Пояснил Командор.

— О нет, неужели я так поздно?

— Не волнуйся, посмотришь в записи, хотя смотреть там нечего.

Йозеф тяжело опустился на диван. Ари протянула ему чашку с чаем и уточнила:

— Смотреть там конечно нечего, ничего нового для тебя там нет. За исключением одного. Мейс связал Линду со «свободным духом». Да, еще — он отправляется к Амальтее на «Гелиосе». 

— Ну, последнее вряд ли может иметь существенное значение. Половина репортеров Солнечной системы, похоже, уже там, — жаждут новостей.

Ари положила руку ему на колено: 

— Расскажи мне о своем путешествии.

— Это было просто замечательно. — Глаза Йозефа восторженно загорелись. — Если бы я был ревнивцем, я бы завидовал тому, что Форстер пришел к своим великим открытиям без посторонней помощи. Он зажег меня своим энтузиазмом — я считаю, что он героическая фигура.

— Как это без посторонней помощи. — Не согласилась Ари. — Ты, Кип и я — наша помощь была решающей.

—Да, но у него не было такого знания, как у нас. Он сам расшифровал венерианские таблички, а затем марсианскую табличку  и сделал вывод о природе Амальтеи.

— О ее предполагаемой природе, — уточнила Ари.

— И все это без помощи древних тайн, — настаивал Йозеф, — что подтверждает нашу веру в то, что истина не нуждается в тайнах.

Ари выглядела смущенной, но, как и Командор, ничего не сказала, не желая противоречить Йозефу.

— Но позвольте мне рассказать вам, что я видел, — продолжил Йозеф с прежним пылом.

Он поудобнее устроился на диванных подушках и начал говорить в непринужденной манере профессора, открывающего еженедельный семинар.

— То, что мы, жители Земли, называем Ганимедом, живущие там поэтически называют «Безбрежным Океаном», я бы добавил к этому названию эпитет«зимний», поскольку  поверхность этой луны Юпитера почти полностью состоит из замерзшей воды. Город Ганимед местные называют также «Безбрежным Океаном» — это название написано над входными порталами на полудюжине языков.

Я почувствовал к себе неприятное внимание еще до того, как попал в город. — Только я прошел въездной контроль, как странный молодой азиат настойчиво поманил меня из-за барьера. У него были монголоидные глаза, блестящие черные волосы, стянутые сзади в конский хвост, доходивший до пояса, и довольно дьявольские усы. В этом костюме, состоящем из туники, брюк и мягких сапог, он мог бы сойти за Тэмуджина — молодого Чингисхана. Я старался не обращать на него внимания, но как только я прошел через ворота, он последовал за мной сквозь толпу, пока я не повернулся к нему и громко не потребовал объяснений.

Он также громко, в расчете на окружающих, заявил, что является лучшим и наименее дорогим проводником, которого может найти незнакомец в «Безбрежном Океане», а по-тихому, настойчивым шепотом приказал мне перестать привлекать к себе внимание.

Как вы уже догадались, это был Блейк. Его удивительная маскировка была необходима, потому что, как он живописно выразился, свора газетчиков загнала профессора Форстера и его коллег под землю, в логово. Блейк, единственный из них, кто говорит по-китайски, и только он, и только в таком виде мог передвигаться по городу.

Я, конечно, считал, что мне не нужна маскировка — никто не имел ни малейшего представления, кто я и как сюда попал, поскольку Комитет Космического Контроля позаботился об этом.

Блейк взял мой багаж, который весил очень мало, потому что, хотя Ганимед больше Луны, он все же меньше Марса.

Городу меньше ста лет, но он выглядит таким же экзотическим и многолюдным, как Варанаси или Калькутта и вскоре мы затерялись в толпе. Пробираясь по коридорам, которые с каждым поворотом становились все уже, громче и вонючее, я старался не отставать от Блейка. Затем он подозвал велорикшу и что-то шепнул поджарому парню, сидевшему за рулем. Блейк затолкал туда мои вещи, потом меня и сказал, что встретит меня там, где меня высадит такси. Мне не нужно ничего говорить водителю, так как плата за проезд уже оплачена.

Такси везло меня по коридорам, которые становились менее людными по мере того, как мы удалялись от коммерческих и жилых кварталов города. Последний долгий спуск по тусклому, холодному туннелю, стены которого, видимые сквозь пучки сверкающих труб, были покрыты льдом, а может быть и не покрыты, а просто были льдом. Место назначения — простая пластиковая дверь в простой пластиковой стене. Над дверью светится красный прямоугольный фонарь и все, ни какой таблички указывающей, что это за место. Как только я вылез из кабины вместе со своим багажом, парень помчался прочь, выдыхая перед собой облачка пара, стремясь поскорее укрыться от холода.

Несколько минут я дрожал в одиночестве, вглядываясь в огромные стальные коллекторы, образующие потолок и стены плохо освещенного туннеля. Наконец дверь открылась.

 Блейк протянул мне тяжелую парку, я ее надел, защищаясь от холода, и он повел меня внутрь, — по щелкающим пластиковым сетчатым мосткам и лестницам, через другие двери, другие комнаты. Герметичные люки и герметичные дверные проемы предупреждали о возможном вакууме.

Через маленький люк мы попали в огромную трубу из блестящего металла, судя по виду, титанового сплава, и, поднявшись по ней, оказались в огромной пещере со стенами из черного льда. Мне вспомнились мокрые ледяные пещеры, те, в которые я входил во время альпийских походов моей юности. В отличие от тех пещер, эти ледяные стены не отражали свет, он полностью поглощался их замерзшими черными поверхностями.

И вдруг я понял, что пещера результат не естественных процессов, а образовалась под действием огня и перегретого пара. Мы находились внутри камеры отражения газов ракетных двигателей при наземных стартах. — Внутри стартового комплекса.

Высоко над нами герметичный купол закрывал вид на яркие звезды и Юпитер. Внутри купола, нависая над нашими головами, как грозовая туча из стали, находился юпитерианский буксир. Судно стояло на прочных стойках. Тройные сопла главных ракетных двигателей и три выпуклых сферических топливных бака. Прямо под ними расположились профессор Форстер и его команда, укутанные в теплые одежды.

Там были воздвигнуты каркасы из углеродистых стоек и досок, вокруг стояли столы для инструментов и стеллажи с электроникой, а кто-то повесил на токарный станок большую печатную схему.

Когда Блейк подвел меня к ним, Форстер и его люди склонились над этой схемой, что-то оживленно обсуждая. Форстер повернулся ко мне со свирепым видом, но я быстро понял, что он улыбается, а не гримасничает. Конечно, я был знаком с его голограммами, но видеть воочию, это совсем другое. Его лицо тридцатипятилетнего мужчины в расцвете сил — результат реставрации, которую ему сделали после покушения Мерка на его жизнь. Видно было, что среди присутствующих он пользуется авторитетом, рискну предположить, что его авторитет основывался главным образом на опыте, накопленном за несколько десятилетий работы с аспирантами.