Хокинс услышал стук люков и шипение газов. Смена уже началась. Было пора собираться на работу. 

Внутреннее море Амальтеи кипело полное жизни и не хотелось думать, что пройдет немного времени и весь лед растает, и вся эта жизнь погибнет в вакууме.

Проникнув в корабль «Манта» легко скользила в воде, всегда находясь рядом с исследователями, облаченными  в белые брезентовые скафандры, подсвечивая им своими прожекторами. Они были самыми удачливыми археологами в истории человечества — им удалось найти громадный космический корабль.

Корабль представлял собой как бы несколько сфер, тонких, как воздушный шар, вложенных одна в другую. Все пространство внутри было заполнено водой. Замороженный почти до абсолютного нуля в течение миллиарда лет, этот корабль-большой-как-мир прекрасно сохранился.

Он казался совершенно пустынным, нигде не была заметно ни одного из тех существ, которые роилась в воде снаружи. Тысячи огромных камер производили впечатление естественных подводных образований, за исключением того, что в них не было жизни, но никто не мог сказать, что ее не будет прямо за следующим поворотом.

Находилось множество артефактов — орудий и инструментов, и то, что могло быть мебелью, и надписанные предметы простые и сложные, некоторые, назначение которых можно было угадать, некоторые сбивающие с толку… слишком много всего, чтобы несколько людей могли начать каталогизировать.

Форстер вместе со Спартой, пилотировавшей субмарину, обнаружил «художественную галерею» утром второго дня. Этот термин пришел ему на ум спонтанно, и действительно, лучшего названия для этого места нельзя было придумать, казалось, нельзя было ошибиться в его назначении.

— В этих отсеках мы можем надеяться найти ключ к душе культуры X. — Заявил Форстер.

Им потребовалось шесть драгоценных часов, чтобы перебазировать «Майкла Вентриса», поставив его на поверхности Амальтеи прямо над входом в корабль. Затем они использовали «Старого Крота» в последний раз, чтобы пробить еще одно отверстие в заметно более тонком льду.

Форстер разделил своих людей на три группы. Для археолога он был неплохим психологом, поэтому Мэйс, Марианна Митчелл и Хокинс попали в разные группы. Мак-Нил и Гроувз всегда оставались на борту, один спал, другой бодрствовал. С ними по очереди оставались Мэйс или Марианна Митчелл. Внутри корабля-мира, один человек всегда должен был оставаться в «Манте», в то время как двое других работали в скафандрах.

В первую смену работали Спарта, Хокинс и Форстер. Во вторую — Блейк,  Уолш и Марианна или Мэйс. Это был хороший план, и он сработал — по крайней мере, в первые два дня.

Затем у «Вентриса» возникла проблема со сверхпроводящим радиационным экраном. Даже в тени Амальтеи щит был жизненно важен для их безопасности, и если бы он вышел из строя, потребовался бы их немедленный отлет на Ганимед — так что Уолш и Мак-Нилу пришлось основательно потрудиться. А расписание Форстера пошло прахом и он набирал команды из тех, кто был достаточно свеж, чтобы работать.

Помещение, которое он называл «художественной галереей», было огромным даже по меркам расы, создавшей корабль-мир. Как и другие конструкции корабля-мира, оно было из того же блестящего материала, что и марсианская табличка. Пик самого высокого  здания поднимался на половину расстояния между двумя внутренними уровнями — самое большое открытое пространство во всем корабле. Здание было гораздо выше Эйфелевой башни и напоминало Нотр-Дам — контрфорсы и все остальное.

Сэр Рэндольф Мэйс настоял на том, чтобы назвать это здание «храмом искусства» и название прижилось.

После целого дня исследований Форстер пришел в восторг: «Опустошите лучшие музеи Земли, избавьте их от всех их законных, собственных сокровищ, а также от всей их злополучной, украденной добычи, и у вас не окажется такого количества предметов, которое находится здесь». По его приблизительной оценке, количество экспонатов в храме составляло от десяти до двадцати миллионов. Какую часть культурного разнообразия инопланетной цивилизации они представляли, естественно, никто не мог знать. А такое количество экспонатов указывало на то, что история исчезнувшей расы была намного длиннее, чем история людей на Земле.

Прошло еще два дня. Поскольку первоначальное расписание Форстера не работало, то Тони Гроувз находился в субмарине, а Билл Хокинс — в воде с Марианной. Первый раз после катастрофы он остался с ней наедине. Они болтали по гидрофону, не затрагивая щекотливые темы. Хокинс был благодарен ей за то, что она охотно с ним общалась. Работу, которую они выполняли, она освоила быстрее его.

Они фиксировали длинный фриз, изображавший океанское дно с богатым скоплением морских существ — сцена из природы похожая на коралловый риф у берегов Австралии. Рядом со многими растениями и животными были вырезаны слова — возможно названия. Хокинс их читал, пытался переводить, подсвечивал, чтобы лучше рассмотреть, фонарем, закрепленным у него на лбу, потому что прожектора «Манты» часто не хватало и не заметил, как заблудился. Свернул в проход налево, потом направо, а когда вернулся, как ему казалось назад, то не увидел ни «Манты, ни Марианны.

— Тони, ты где? Я тебя не вижу. — Ответа не последовало. Скафандры не были оснащены гидролокаторами, а гидрофоны плохо работали среди сильно отражающих поверхностей.

Хокинс не волновался: он не мог уйти слишком далеко. Но, после нескольких минут поисков, оказавшись в маленькой круглой комнате, из которой расходились в разные стороны шесть коридоров, он почувствовал первый укол беспокойства. В этот момент луч его фонаря упал на статую. Ее вид ошеломил Хокинса.

 Хокинс был первым человеком, увидевшим, как на самом деле выглядит представитель культуры Х.

Два глаза безмятежно смотрели на него — глаза, сделанные из хрусталя, как греки делали глаза из бронзы  Но эти глаза были в тридцати сантиметрах друг от друга, на лице, в три раза больше человеческого, на лице без носа и с ртом, который не был человеческим, возможно, вообще не был ртом, а скорее замысловатой складкой плоти.

В лице и теле не было ничего человеческого, но эта фигура глубоко тронула Хокинса, ибо художник удивительным образом преодолел барьеры времени и культуры. «Не человек, но все же человек» — подумалось Хокинсу. Почему-то сразу было ясно, что это высокоинтеллектуальное создание. От лица существа исходила спокойная, уверенная сила, мудрость и власть. И еще там была печаль, печаль расы, которая сделала какое-то колоссальное усилие и обнаружила, что все  оказалось напрасным.

Хокинс завороженно парил перед существом, которое казалось закутанным в собственную плоть. Как у гигантского кальмара, над его лицом возвышалась высокая мантия, и он был опоясан щупальцами, но в отличие от кальмара его тело было длинным, узким эллипсоидом, его нижняя половина была снабжена мощными плавниками. Жабры отмечали его мантию шевронами; их водозабор находился над лицом, отдельно от кажущегося рта, венчая «лоб» существа, как диадема.

Хокинс подумал, что эта статуя установлена здесь специально, чтобы перекинуть мост через время, чтобы приветствовать любые существа, которые могут однажды войти в большой корабль.

— Билл, это чудесно, — послышался голос Марианны.

Вздрогнув, он сделал неуклюжую попытку повернуться. Она плыла всего в трех метрах позади него.

— Как ты оказалась здесь? — резко спросил он.

— Я заметила отблеск фонаря в этой стороне. Ты напугал меня до смерти. Я была совсем одна…  наверно, целый час.

— Скорее пять минут, но я должен извиниться. Нам придется быть осторожнее. Я… боюсь, я просто увлекся.

Сияющий взгляд Марианны был прикован к статуе:

— Только подумай, что он ждал здесь, в темноте, все эти миллионы лет.

— Больше нескольких миллионов. По крайней мере, тысяча миллионов… миллиард, как вы говорите в Северной Америке.