— Ты, черт малахольный, ударил мою жену?! — проорал он, заикаясь.

— Грешники! Горите в аду! — выкрикнул Агафон, сверкая глазами, пока Томас дергал его за плечо, пытаясь успокоить.

В руках Горина сверкнул металл, и прогрохотал выстрел — прямо старику в лоб. Тот свалился, обрызгав кровью лейтенанта с негром.

— Поговори мне теперь! — загоготал вояка, брызгая слюной.

Все застыли, потеряв дар речи и не зная, как реагировать.

— Илья! Илья Андреевич, зачем?! — Крез подскочил к полковнику, прося опустить пистолет.

— А что я? Я ничего, — ответил Горин, прищурившись, и посмотрев на жену. — Да, Лена? Этот скотина ударил тебя… — он оказался рядом, и положил руку на ее шею, придавливая. — Да, любимая? Это только я могу тебя отшлепать… только я могу тебя…

Он провел пистолетом воображаемую линию по людям, заставив их отскакивать, как ошпаренных, с траектории потенциального выстрела. Крылова испуганно взглянула на Менаева, тот — не отводил глаз от Горина, пытаясь понять, что у того на уме. Успокоили полковника Сидоров и Шпигин. Что-то нашептывая командиру, они увели его в сторону штаба.

— Чего стоите-то? Идите за мной! — послышался сладкий голос Ливанова, который повел в медчасть Афродиту и окровавленного Томаса.

Люди быстро, как по команде, разошлись, оставив там Менаева, Крылову и труп Агафона. Даже отец Киприан испарился. Лена поджала губы, пытаясь совладать с эмоциями. Муж запил, и это было плохо. Почему он сорвался? И можно ли его остановить?

— Тетрадь сама себя не прочитает, — вдруг сообщила она Грише. — Иди работай, будем спасать человечество — если еще осталось, что спасать, — она посмотрела вслед Горину. — А мне нужно поговорить с мужем — СРОЧНО!

Она побежала, догнав полковника в дверях Куба. Менаев с грустью глядел, как она взяла мужа под руку. Даже издалека было видно ухмылку пьяного вояки, когда он обхватил жену за талию… или за округлые бедра, стянутые юбкой? В голове у Гриши стучал набатом один и тот же вопрос: «С МУЖЕМ? А Я КТО?!». Оказывается, и его можно было заставить ревновать…

****

Гермес соврал, что они с Томасом — пара, а на самом деле им просто нужно было остаться вместе, иначе они оказались бы в разных палатах. Вместе с тем, этот ход повлек и негативное последствие — несмотря на показное отвращение к межрассовому интиму, солдаты первое время буквально оккупировали пространство под дверью, надеясь услышать звуки развратного совокупления. Слава Богу, вскоре их разогнал начмед, правда, оставив одного охранника.

Гермесу и самому было противно делать вид, что они с Томасом влюблены друг в друга — его мужская сущность грубо протестовала против этого. Но появилось и еще кое-что, ужаснувшее его.

Сначала он переоделся в чистое синее платье, белье и колготы, естественно, не придав этому значения, и сделав это прямо перед ошеломленным чернокожим. А уже когда Томас переодевался, Гермес случайно провел рукой по бедру, ощутив нежное тепло и шелковистость капрона. В животе странно заныло — болезненно, и в то же время, приятно. Мелькнула мысль, что он давно не пользовался набором, полученным в поезде. А ведь обязательно нужно было поддерживать вагину в порядке. Взгляд застыл ниже пояса богобрата, а затем синдик отвернулся, встряхнув головой — ЧТО ЗА ХРЕНЬ?!

Он категорически не желал превращаться в женщину, но организм, физиология и еще что-то непонятное внутри непреклонно склоняли психику на другую сторону весов. Это встревожило его, но он отмел переживания — его уродство было ужасно, но сейчас были более насущные задачи.

Ливанов провел диагностику, взял анализы — и вскоре принес брюнетке таблетки. Пей регулярно, в одно и то же время! — строго приказал начмед, «на глаз» определивший у девицы эпилепсию, отягощенную шизофренией. Врач не сводил с нее маленьких, заплывших жиром глазенок, поэтому Дита была вынуждена все выпить — открыв затем рот, чтоб Ливанов удостоверился в ее приверженности лечению.

Как только Ливанов ушел, Гермес вырвал проглоченное — таблетки подавляют нервную систему, а ему нужен был трезвый ум. А вот египетскую микстуру пора пригубить…

В руке как раз была фляжка, когда заявились выродок с Межника и рыжеволосая ученая. Они представились и сначала расспрашивали о каких-то малозначимых вещах: кто такие, откуда родом, как выжили после Вспышки. И Гермесу пришлось бесстыдно врать — к примеру, шрамы после операции он списал на пытки в банде Пирата. И так далее. Не мог же он, на самом деле, рассказать о Синдикате Божьего промысла? Затем, устав от вопросов вокруг да около, Крылова спросила напрямик:

— Что значит кулон, который был у Агафона? У вас тоже есть такие?

Гермес-Дита повел плечами и с недоумением взглянул на африканца, застывшего на койке в роли молчаливого статиста.

— У нас такого нет. Да, Томас? — и получил в ответ невозмутимый подтверждающий кивок. — Кажется, у деда эта побрякушка была всегда — мы с ним проскитались около года. Нашел где-то, может быть. Или семейная реликвия. Или просто красивая штука. А что не так с этим кулоном? — он смотрел невинным взглядом.

— Все так, — сказала ученая, и положила на тумбочку кулон Агафона. Пристально посмотрела на Томаса и положила рядом еще один. — А что вы делали в Межнике?

— Где? — Томасу даже не пришлось разыгрывать удивление. — Я там не был.

— А ботинки на Афродите? — она повернулась к девице. — Ты ведь была в Межнике?

Гермес был озадачен. Откуда она знает? Что не так с его ботинками, кроме того, что они мужские?

— При чем здесь ботинки? — ответил он вопросом на вопрос.

— Они ведь мужские, — отметила Крылова. — И они фирменные — на подошвах саламандры. Точно такие же, как Гриша нашел в Межнике, — при этих словах лапоухий брюнет снял ботинок и показал им — вместе с подошвой.

Точь-в-точь, как у Гермеса.

— У меня чувство, что мы с тобой уже встречались. Именно с тобой, — вклинился в разговор Менаев, таращась на синдика. — Не пойму откуда…

— Жизнь состоит из множества пересекающихся дорог, — улыбнулся Гермес.

— Вы знаете, кто такой Мчатрян?! — неожиданно ученая пошла напролом. — Следы от твоих ботинок были обнаружены на месте катастрофы самолета, на котором он летел. И такой точно кулон, — она показала на два кулона, поблескивающих на тумбе рядом с нетронутой из-за их визита флягой.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — ответил Гермес, внезапно почувствовав себя плохо.

Перед его глазами сгустился туман, и он свалился, снова погружаясь в галлюцинации. Менаев попытался подхватить девицу, но упал тоже. Лена изумленно смотрела, как в конвульсиях трепыхались два тела. Неужели Гриша чем-то заразился от этой суки?!

Я провалился под лед, захлебываясь замерзшей водой, а открыв глаза — оказался в другом месте. Это так реалистично, что я ощутил на веках солнечные лучи, пробивающиеся сквозь жалюзи, уловил запахи пряностей и грейпфрута, лежащего на столе…

В кресле сидит обычный мужчина с короткими темно-русыми волосами. Ему под 30, и он недавно устроился работать охранником на важном объекте. Его продолговатое лицо идеально, как для человека, упорного в достижении целей: небольшая залысина, визуально увеличивающая и так высокий лоб, пронзительные серые глаза, крупный нос с горбинкой, узкие губы и крепкий, четко выделенный подбородок. Сейчас его цель — набить татуировку.

— Надо было все же разбить на несколько сеансов, — констатирует бородатый татуировщик, устало сопя. — Уже четыре часа делаем. И что это значит — ХТК? Конечно, клиент всегда прав. Но я дорожу репутацией, и хотелось бы знать, что я набил.

— Не думаю, что вы поймете, — отвечает мужчина в кресле. — Делайте свою работу.

Бородач вздыхает и добивает последнюю букву. А еще нужно сделать скрипичный ключ — красиво вписать его между вычурных литер.

Мужчина откидывается в кресле, прикрыв глаза. Жизнь успела его потрепать, когда он познакомился с Марго — очаровательной девушкой из денежной семьи. Он влюбился с первого взгляда, она стала его богиней, манией и фетишем. Естественно, Громовы не желали и слышать, чтоб дочурка что-то имела с неудачником, только недавно с трудом выкарабкавшимся из зависимости. Они, наверняка, проклинали тот день, когда она решила поволонтерить в клинике для наркоманов. И было ясно, что не удастся заполучить ее просто так — придется потрудиться.