— Тем не менее, он не предлагал мне выходить за него замуж и вообще… даже ни разу не сказал, что любит, — Оля пожала плечами, умело пряча боль и растерянность в голосе. — Я была всего лишь приятным развлечением для него во время этой поездки, но она закончилась. Рус, возможно, даже будет вспоминать меня некоторое время после возвращения… Но… ни о каких серьёзных отношениях между нами и речи быть не может.

— А ты спрашивала его об этом?

— О чём? — Оля начала злиться. — “Рус, не хочешь ли ты, случайно, жениться на мне?!” Если он рассмеётся мне в лицо, я… я этого просто не переживу.

— А если бы он сам предложил — ты бы согласилась?

– “Если бы” — это не разговор, — отрезала Оля. — В России его ждут друзья, семья, работа… У него там… совсем другой круг общения и интересов, куда я просто не вписываюсь. Сейчас он увлечён, не спорю, но он… очень быстро утешится. И давай прекратим, прошу тебя. Мне и так нелегко даётся этот разговор.

— Влюбилась, девочка? — Лейла понимающе вздохнула.

Оля сердито отвернулась к окну.

— Влюбилась, — резюмировала Лейла с непритворным сочувствием.

— Допустим. Но если ты посмеешь хотя бы заикнуться ему об этом…

— Разве я когда-нибудь лезла в чужую личную жизнь?

— Да ты постоянно это делаешь!

— Я ведь и обидеться могу, птичка моя, — Лейла печально моргнула. — Не стану я ему ничего говорить, не бойся. Но… если ты профукаешь этого парня, честное слово… это будет самый идиотский поступок в твоей жизни.

— Мало их, что ли, было в моей жизни — идиотских? — Оля криво улыбнулась. — Ну, пусть будет ещё один.

У Лейлы тоже были новости: сегодняшним утром на ферме в Монтане скончался её отец. Одна из старших сестёр каким-то непостижимым образом нашла её через соцсети и написала. Возможно, нашла не только что, а уже давно — и наблюдала за жизнью Лейлы исподтишка, просто до этого не было повода выходить из тени.

— Ну… я знаю твоё отношение к отцу, — осторожно сказала Оля, — поэтому, наверное, выражать соболезнования будет не слишком уместно?

— Соболезнования? — Лейла пренебрежительно искривила губы. — Да я принимаю поздравления и намереваюсь вечером открыть шампанское!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Вероятно, твоя семья хочет, чтобы ты приехала на похороны?

— Представляю, какой восторг испытают тамошние кумушки, если я заявлюсь, — Лейла улыбнулась. — Во всей своей красе, так сказать!

— Но ведь родные всё-таки связались с тобой. Значит, они не вычеркнули тебя окончательно из сердца. Значит, для них ты всё ещё родственница.

— Если даже они и любят меня до сих пор… где-то в глубине души… то скорее уж как Лестера, а не как Лейлу, — покачала головой та.

— Дай им шанс узнать тебя именно как Лейлу, — предложила Оля. — А что, если они всё это время скучали и тосковали по тебе?

— Хрена с два! Ох, прости, дорогая. Ты не представляешь тамошних ограниченных типов, их образ мышления… Они уверены, что люди нетрадиционной ориентации — тупо результат неправильного воспитания. Мой папашка, клянусь, считал, что просто был недостаточно жёстким, когда пытался вырастить из меня “настоящего парня”, надо было больше и чаще меня пороть… А мне это поперёк горла, понимаешь? — лицо Лейлы перекосило. — Все эти узколобые непоколебимые убеждения…

— А вдруг отец оставил тебе какое-то наследство?

Лейла от души расхохоталась.

— Наследство? Мне?! Да он скорее указал в завещании, чтобы я не смела приближаться к его могиле ближе, чем на расстояние пушечного выстрела… Нет уж, мне не нужны его наследство, его деньги, его имя… вообще ничего не нужно. Я вполне самодостаточная личность и не нуждаюсь в душещипательных сценах всепрощения и раскаяния. Рыдать в коленки матушки у изголовья отцовского гроба я уж точно не стану.

— И всё-таки я считаю, что тебе нужно поехать, — Оля упрямо тряхнула головой. — Именно потому, что ты самодостаточная личность и не нуждаешься ни в чьём одобрении. Ты должна появиться у себя дома с высоко поднятой головой… и заткнуть рты всем вашим “кумушкам”. Больше никто не вправе причинить тебе вред, насмехаться и издеваться.

— Кто бы говорил, — Лейла иронично покачала головой. — Что мешает тебе, моя птичка, вот так же с высоко поднятой головой вернуться в Россию и показать своему говнюку-отчиму, что он не имеет больше никакого влияния на твою жизнь?

Оля почувствовала, как по спине ледяной волной пробежали мурашки. Её передёрнуло.

— Я… боюсь… — выговорила она еле слышно, борясь к подступающей к горлу тошнотой.

— Но ведь это совершенно иррациональный страх, — Лейла прижала голову Оли к своему плечу, погладила по волосам. — У отчима нет на тебя никаких прав, ты — не его собственность! Вполне можешь начать новую жизнь — но уже по своим правилам! Можно вообще уехать в другой город!

— Это… не так просто, — выговорила Оля с заминкой. — Мне нужно там чем-то заниматься, на что-то жить… ты же помнишь, что у меня нет даже законченного среднего образования? На работу меня никто не возьмёт.

— Кем-то — да возьмут, — покачала головой Лейла. — Хотя бы курьером. Дорогая, если ты отказываешься принимать помощь от своего русского мачо, я сама готова помочь тебе финансово… чтобы ты смогла продержаться на плаву хотя бы первые несколько месяцев, прежде чем встанешь на ноги.

— Ты собираешься мне помогать? — Оля отшатнулась. — Опомнись, Лейла! У тебя-то откуда лишние деньги? Ты же копишь на операцию!

— На операцию… — эхом откликнулась та. — Кому она нужна, эта моя операция? Так… всего лишь давняя несбывшаяся мечта, которую уже смешно — да и поздно — осуществлять.

— Почему поздно-то? — Оля покачала головой. — Ты ещё не старая.

— Думаешь, кто-то клюнет на сорокалетнюю тётку не первой свежести?

— Между прочим, в России говорят, что в сорок лет жизнь только начинается.

— Решено, — Лейла грустно усмехнулась, — меняю пол и переезжаю в Россию. Глядишь, и встречу там свою судьбу…

— Ты заслуживаешь счастья, — Оля обняла её.

— Ты тоже, детка. Заслуживаешь как никто другой. И твой красавчик из России мог бы…

— Пожалуйста, — перебила Оля, — не надо об этом. Я привыкла в этой жизни рассчитывать только на себя и ни на кого не надеяться. И вообще… ты обещала, что в случае чего прикроешь меня по всем фронтам, даже если я захочу слинять из этой больницы.

— Не было такого! — возмущённо вскинулась Лейла. — Я категорически против твоего побега! Ты ещё слишком слабенькая.

— Чушь, я чувствую себя абсолютно здоровой. Ты ведь не сдашь меня?

— Я…

— Не сдашь, — Оля погладила её по руке. — И ничего не расскажешь Русу! Вот это ты мне точно обещала. Обещала же?

— Обещала, — буркнула Лейла, крайне недовольная этим обстоятельством.

— Вот и молчи. Ни слова ему! И… никому другому.

Рус

Сиэтл, наше время

Илья бесцеремонно сдёрнул с Руса одеяло и заявил командным тоном:

— Пора вставать! Валяться в постели до одиннадцати часов утра — это просто неприлично.

— Какое “неприлично”, я уснул пару часов назад, — простонал Рус. — Голова раскалывается…

— Конечно, раскалывается, — спокойно подтвердил Илья. — Ты пил крепкий алкоголь практически всю ночь, а алкогольные напитки содержат этанол, который приводит к обезвоживанию организма. Сейчас твои ткани и органы пытаются восполнить запасы жидкости и отбирают её у мозга…

— Илюха, заткнись!.. — взревел Рус.

— …который на семьдесят процентов состоит из воды. В результате твой мозг уменьшается в размерах…

— Заткнись, заткнись!!!

— …а оболочки, которые соединяют его с черепом, натягиваются. Это и приводит к головной боли.

— Лучше принеси воды, умник, — прохрипел Рус, морщась от яркого света и отрывая, наконец, взлохмаченную голову от подушки. Да, так давно он не напивался, кажется, с самого студенчества…

— Минеральная вода на тумбочке возле кровати, — невозмутимо сообщил Илья. — Там же ты найдёшь таблетку нурофена. Завтрак на столе в кухне.