Оле даже в голову не пришло спрашивать, кто там. Она беззаботно распахнула дверь… и застыла, буквально остолбенев от неожиданности.

Прямо перед ней стоял полицейский.

___________________________

* Good Night Motel — мотель “Спокойной ночи!” (англ.)

** “No mask no entry” — “Нет маски — нет входа” (англ.)

*** double bed — двуспальная кровать (англ.)

ЧАСТЬ I

Оля

Москва, прошлое

Оля с детства ненавидела будильники: яростно, неистово, отчаянно, всеми фибрами своей неокрепшей души.

Они представлялись ей чудовищами. Монстрами. Убийцами покоя и сладких сновидений, безжалостными палачами, заставляющими отрывать тяжеленную голову от подушки с раннего утра — изо дня в день, из года в год. Маленькая Оля втайне мечтала о том, что когда-нибудь случится чудо — и все будильники в их доме внезапно сломаются. О, что это было бы за счастье!..

В семье Красновых не существовало ни суббот, ни воскресений: подъём в семь часов утра был обязателен для всех и в будни, и в праздники. Отчим плевать хотел на различные биологические ритмы, а точнее — считал их чушью и вздором. Он был твёрдо убеждён, что никакого деления на жаворонков и сов в человеческой природе не существует, есть лишь “нормальные” люди и “лентяи”, которым только дай волю — и они будут дрыхнуть до обеда, а ведь так целую жизнь можно проспать!

Спать… Как же Оля мечтала выспаться, хоть раз в жизни нормально выспаться! Проснуться не потому, что тебя разбудила ненавистная трель будильника, не потому, что с тебя безжалостно стянули одеяло и жизнерадостным бодрым голосом заорали над ухом: “Подъём!”, а просто потому, что больше не хочешь спать. Это было самым заветным её желанием, но Оля понимала, что едва ли ему суждено когда-либо сбыться… во всяком случае до тех пор, пока она не станет совершеннолетней и сможет жить отдельно от родных.

Некоторое время после пробуждения она сидела на кровати в пижаме — растрёпанная, хмурая, сонная, чувствующая себя самым несчастным человеком в мире. Пока глаза были закрыты, можно было убедить себя в том, что ты всё ещё немножко спишь, и Оля отчаянно пыталась перехитрить собственный организм. Даже в ванную и в туалет она плелась с закрытыми глазами, наощупь, “досыпая” на ходу, пытаясь урвать ещё несколько секунд драгоценного сна… И просыпалась окончательно только после того, как с отвращением выливала на себя традиционное ведро холодной воды — неизменный ритуал для каждого из членов семьи, навязанный отчимом и обязательный в любое время года. Отчим был лютым адептом закаливания и часами вещал о пользе утренних обливаний: они-де оздоравливают организм, повышают иммунитет, выводят шлаки, расщепляют жиры и так далее.

Затем всё семейство дружно, чинно, до тошноты благопристойно завтракало. У Оли в такую рань кусок не лез в горло, она вполне могла ограничиться пустым чаем, но у отчима как обычно имелось своё мнение на этот счёт — утренний приём пищи должен быть обильным и сытным.

— Завтрак съешь сам, — наставительно повторял отчим избитую поговорку, — обед раздели с другом, а ужин отдай врагу! Это ещё сам Александр Суворов говорил…

— Между прочим, до сих пор не доказано, что фраза принадлежит именно ему, — мрачно буркнула как-то Оля, которую мутило от запаха и вида шкворчащей на сковороде яичницы с беконом, а голова кружилась от недосыпа — зачиталась ночью интересной книжкой, просто не смогла оторваться, и в итоге поспала всего пару часов… сама виновата, что и говорить.

За столом на мгновение воцарилось молчание. Спорить с отчимом было не то что не принято — такое никому из домочадцев никогда даже в голову не приходило. Возражать домашнему божеству?! Их светилу, их гуру?

Мама подобострастно заглядывала отчиму в глаза, только что хвостом не виляла, и называла его не иначе как “Мишенька” и “милый”, что звучало, на критический Олин взгляд, совершенно мерзотно. Впрочем, и сам отчим не отставал в проявлениях любви и добросовестном изображении семейной идиллии: “Варенька, любовь моя” было его стандартным обращением к жене, особенно на публике.

Да, на людях всё было поистине идеально. Соседи не могли на них нарадоваться, а вездесущие бабуськи с лавочек у подъезда наперебой ставили их в пример своим детям и внукам.

— Ну это ж любо-дорого смотреть, что за семейство! — умилялись они. — Всегда вместе, всегда дружно… И Михаил-то Варю постоянно под ручку поддерживает, и детки такие чистенькие и ухоженные, и всё-то они успевают: и в музыкалку, и на танцы, и в кружки! Счастливую семью ни с чем не спутаешь, её сразу видно, издалека!

Знали бы они истинную цену этому семейному счастью и мнимому благополучию…

Разведясь с отцом Оли, когда малышке было всего три года, мама довольно быстро снова выскочила замуж. У Михаила тоже остался ребёнок от первого брака — сын Лёнчик. Как уверял отчим, его бывшая жена ничегошеньки не смыслила в воспитании и ей невозможно было доверить даже хомячка. Повзрослев, Оля могла только догадываться, какими методами он действовал, чтобы отобрать сына у экс-супруги…

Когда две семьи объединились и стали жить вместе, Лёнчику было пять лет. Уже тогда он играл на скрипке, занимался в детском хоре, посещал секцию шахмат, кружок рисования и бассейн. Плюс дважды в неделю к ним домой приходил репетитор по английскому и французскому языкам.

Сводный брат походил на маленького важного профессора — полненький, суровый, серьёзный. Оля поначалу робела даже просто с ним заговаривать: он казался ей таким умным и неприступным… Да особо и некогда было болтать — день Лёнчика был расписан практически поминутно. Сам мальчишка демонстрировал обидное равнодушие к сестре — ну вертится там какая-то мелочь под ногами, только мешает… а ему некогда тратить на неё драгоценное время, у него и так дел по горло.

— С самых ранних лет ребёнку нужно постоянно организовывать досуг! — при каждом удобном случае разглагольствовал отчим. — Он не должен зевать от скуки, не должен тупо пялиться в компьютер или телевизор и уж тем более — бесцельно шляться по дворам и подворотням, не в силах придумать, чем заняться!

Постепенно отчим заразил этими идеями мать, попутно убедив её в том, что воспитание маленькой Оли требует серьёзной корректировки. Слепо доверяя любимому человеку, мама поверила и его лозунгам, позволив мужу самому решать, что лучше для Оли.

Поначалу он забрал документы девочки из детского сада, заверив жену, что ничему хорошему там всё равно не научат. Вскоре Оля уже была записана в кружок рисования, ходила в бассейн вместе с Лёнчиком, осваивая плавание (в том числе и подводное), лепила из глины и пластилина, бегло читала и писала, учила английский с педагогом, а также посещала музыкальный театр и занималась ритмопластикой. И всё это — в неполные четыре года.

Соседские кумушки восхищённо ахали и всплёскивали руками:

— Какие всесторонне одарённые и развитые дети!

— Это нормальные дети, — подчёркивал отчим, обаятельно улыбаясь — он это умел. — Подобный образ жизни доступен каждому ребёнку без исключения, было бы желание.

— Да куда там… — махали руками соседки. — Нашему вон лишь бы на самокате целый день гонять или на компьютере играть в свои стрелялки.

А Оля дико завидовала всем остальным детям, не связанным по рукам и ногам многочисленными кружками и секциями. Завидовала тому, что они были свободны… К тому же, она безумно скучала по своим детсадовским друзьям.

Как же ей хотелось иногда просто поиграть в куклы или посмотреть мультик, погулять во дворе с другими девочками или пригласить их к себе на чаепитие, да даже пусть порисовать или полепить — но не то, что надо, а то, что хочется самой, не по указке преподавателя. Какое там!.. Она даже книги читала строго из списка литературы, выданного отчимом, в специально отведённые для этого “часы чтения”.