Постоянные ссылки автора «Истории» на несуществующий текст, некую «книгу на языке бриттов», которая-де и послужила для него главным источником сведений, стали началом долгой и яркой традиции: вспомним хотя бы «Французскую Книгу» Мэлори, да и «Алую Книгу Западного Края» Толкина (Дж. Р. Р. недолюбливал Гальфрида, но, тем не менее, с удовольствием продолжил его игру в легендарную Британию – смотри повесть «Фермер Джайлс из Хэма»).

Конечно же, «История бриттов» возникла не на пустом месте (современником и предшественником Гальфрида был Уильям Малмсберийский[1]), и политический заказ на артуровские хроники имел место. Но можно, почти не преувеличивая, сказать, что труд Гальфрида оказался той книгой, которую люди XII века ждали, сами о том не догадываясь. Популярность «Истории» была невероятной. А если учесть ее эпический размах и мощное влияние, то ближайшими аналогиями будут только «Смерть Артура» и «Властелин Колец».

Уже в XII веке «История», переведенная на валлийский язык, возвращается на родину Артура «бумерангом», как сказал современный исследователь. И удар этого бумеранга был силен. Картина, запечатленная Гальфридом, столкнулась с легендами, которыми в Уэльсе «бредят и до сего дня» (Уильям Малмсберийский) – итогом встречи стал «Мабиногион», прославленный сборник легенд.

Понятно, что предания, вошедшие в него или к нему примыкающие, по своему происхождению намного древнее книги Гальфрида, а некоторые даже приобрели окончательную форму на два века раньше.

Читать «Мабиногион» – занятие столь же увлекательное, сколь головокружительное. Древний, архаичный, страшный мир. Чужой. Мир, где привратник «ходит на голове, чтоб не повредить себе ноги, и уподобляется катящемуся камню». Где человек, которого не пускают ко двору Артура, поет «три песни позора», лишающие женщин способности к деторождению. Где перечни имен бесконечны и звучат, как заклятия («Помоги мне добыть Олвен, дочь Исбаддадена, Повелителя Великанов». – И об этом он попросил также Кая, и Бедуира, и Грейдаула Галлдофидда, и Гуитира, сына Грейдаула, и Грейта, сына Эли, и Киндделика Кифарвидда, и Татала Твилла Голеу, и Мэлвиса, сына Бедана, и Книхора, сына Hеса, и Куберта, сына Даэре, и Перкоса, сына Пэха, и Ллувера Бейтнаха, и Корвила Берфаха, и Гвина, сына Hудда…» – и еще 135 строк имен и причудливых характеристик героев).

В мире этом живет воин, чьи волосы торчат, как рога оленя; и другой, который, «когда господин посылал его с поручением, никогда не выбирал дороги, а шагал прямо по верхушкам деревьев или по вершинам холмов, и трава не гнулась под его ногами из-за его легкости»; и третий, Тейти Хен, сын Гвинхана, «чьи владения поглотило море, и он сам с трудом спасся, после этого он пришел к Артуру и принес с собой чудесный нож, который, с тех пор как он появился там, ни минуты не оставался на месте; от этого Тейти Хен стал чахнуть, а потом и умер»; четвертый, который «все время просил есть и был одним из трех бедствий Корнуолла и Девона, ибо на лице его не появлялось улыбки, покуда он не насыщался»…

Неудивительно, что даже герои, которых мы как будто хорошо знаем, являются нам совсем иными – дикими, неприрученными, опасными. Не вмещающимися в привычные представления. Но такими они и должны были быть на самом деле! Хотя, конечно, не совсем такими:

«Поистине доблестен был Кай. Когда он хотел, то мог сделаться высоким, как высочайшее в мире дерево. Было у него и еще свойство. В самый сильный дождь на расстоянии вытянутой руки от него все оставалось сухим. И если его спутники страдали от холода, он согревал их лучше всякого костра».

Эти люди жили иначе, чем мы, по-иному думали и чувствовали… Но посреди мрачной феерии мы вдруг встречаем простые строки: «Там, где ступала она, расцветали маленькие белые цветы, потому ей и дали имя Олвен (Белые Следы). Она вошла в дом и села на скамью рядом с Килохом, и он узнал ее, как только увидел. И он обратился к ней: «О дева, я люблю тебя! Какой грех будет в том, что ты бежишь со мною отсюда?» – «Не могу я этого сделать. Предсказано мне, что жизнь моего отца продлится лишь до тех пор, пока я не уйду от него с моим мужем. Потому он не отпустит меня. Но я дам тебе совет. Иди к отцу и проси у него моей руки. Обещай ему все, что он попросит, и ты добьешься меня. Если же ты откажешь ему в чем-нибудь, тебе меня не видать. А я не хочу твоей смерти».

«А я не хочу твоей смерти». Таких слов не могло быть у Гальфрида; на подобных речах будет держаться колоссальная постройка Мэлори.

Представить во всей полноте картину мира, которая стоит за кельтскими легендами, пожалуй, могут только специалисты.[2] Но понимать эти легенды вовсе не обязательно, их нужно чувствовать. Снова вспомним «Властелина Колец»: эльфийские слова, как правило, не переводятся, потому что их звучание важнее значения. Так же и в кельтских преданиях: то, что не высказано прямо или утрачено за долгие века, незримо присутствует, нависает над читателем – столь огромное, что только по его тени и можно догадываться об истинных размерах.

Повествования, в которых Артур спускается в подземный мир Аннуин за котлом поэтического вдохновения и чудесным мечом; в которых Кай и Горхир поднимаются вверх по реке на спине говорящего лосося; в которых великан дает воину, посватавшему его дочь, невыполнимые поручения общим числом 38, а жених всё приговаривает: «Я с легкостью сделаю это, хоть и кажется оно трудным», – повествования эти не могли бы породить ту артуриану, которая нам известна. Да и артуриану вообще. Фэнтези же обратилась к ним много веков спустя.

Многовековая традиция завершалась. Миф исчезал. Он уже не был актуален – его вытесняли история и политика, но не поэзия. Реальный холм Гластонбери был отождествлен с легендарным Авалоном, и в конце XII века там были обнаружены могила с великанскими костями и крест, на котором сохранилась надпись «Здесь покоится прославленный король Артур вместе с Гвиневерой, его второй женой, на острове Авалоне». Артуром клялись короли, его прославляли святые.

Но миф не исчез, и даже фантастика только ожидала своего часа. «Когда-то» превратилось во «всегда»: царство Артура утратило начало и конец, так сказать, растеклось по всей европейской истории. Меньше, чем через двадцать лет после «Истории Гальфрида», в 1155 г., нормандец Вас в «Романе о Бруте» не только вспомнил о «бретонской надежде» на возвращение короля, но и впервые поведал о Круглом Столе.

Образ был найден; создание мифа почти завершено (однако Грааль всё еще сокрыт).

Три великих писателя, как атланты, держат на себе громадное здание: Кретьен де Труа, Вольфрам фон Эшенбах, Томас Мэлори. О них мы и поговорим в следующий раз.

_________________________

Здесь завершается книга о Короле Былых Времен… Здесь начинается также, — если по счастливой случайности найдется в будущем муж, который переживет эту пагубу и сможет продолжить начатую работу, — надежда на Грядущего Короля.

Т. Х. Уайт.

«Книга Мерлина» (1942 год).

Тремя именами обозначена магистральная линия развития артуровского эпоса: Кретьен де Труа, Вольфрам фон Эшенбах, Томас Мэлори. Нельзя не упомянуть и еще одного автора, вероятно, не уступавшего этим троим – безымянного «Поэта “Перла”», или «Поэта “Гавейна”» – автора знаменитых поэм XIV века «Перл» и «Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь». Обеими вдохновлялся Толкин (в стихотворениях из «Тома Бомбадила» и в «Фермере Джайлсе»), ему же принадлежит образцовое издание «Гавейна», – однако придется оставить этот замечательный образец аллитеративной поэзии в стороне: на историю фэнтези «Зеленый Рыцарь» оказал влияние разве что опосредованно. В прошлом году – не прошло и шести веков – поэму наконец-то издали на русском языке (в серии «Литературные памятники»), так что – приглашаю к чтению. А «Окассен и Николетта» – замечательно смешная и трогательная история, которая словно просится на экран: недаром ее разыгрывали перед публикой жонглеры, чередуя прозу и стихи!.. Но обо всем не расскажешь.