– Меня зовут Джордж, – сообщил он. – Джордж Макдональд.
– О, Господи! – закричал я. – Значит, вы мне и скажете. Уж вы-то не обманете меня.
Сильно дрожа, я стал объяснять ему, что значит он для меня. Я пытался рассказать, как однажды зимним вечером я купил на вокзале его книгу (было мне тогда шестнадцать лет), и она сотворила со мной то, что Беатриче сотворила с мальчиком Данте – для меня началась новая жизнь. Я сбивчиво объяснял, как долго эта жизнь была только умственной, не трогала сердца, пока я не понял, наконец, что его христианство – неслучайно. Я заговорил о том, как упорно отказывался видеть, что имя его очарованию – святость…» (пер. Н. Трауберг).
Кто же он такой – Джордж Макдональд, писатель и пастырь? Как его «очарование» и «святость» связаны с современной фэнтези? Давайте разберемся.
Есть плохие книги, которые очень любят хорошие люди. Таких книг много, но перечислять их не стану – вдруг еще обидится кто.
Книги эти читаются как бы «поверх текста». Тот же Льюис признавал, что Макдональдс не великий мастер словесного искусства – но несравненный творец мифов. А миф не столь прочно связан со своим воплощением и оформлением, как, например, сонет Китса. Если, – продолжает Льюис, – вам перескажут роман Кафки, а потом вы его прочитаете, то ничего принципиально нового не узнаете: важна сама ситуация, созданная писателем, а слова начинают казаться второстепенными.
Можно спорить о том, так ли это по отношению к Кафке (или, скажем, Борхесу), но то, что подобные «мифы» существуют, несомненно. Говоря о Макдональде и Кафке, Льюис, конечно, говорил и о себе.
Впрочем, неверно было бы представлять дело так, будто Макдональда ценят только за талант мифотворца или за христианскую проповедь, которая не во всех его книгах лежит на поверхности. Нет – многие поклонники писателя (к которым не принадлежит автор этих строк) видят его величие и в том, как именно передано то сновидческое ощущение, которое пронизывает его фантастические книги, и взрослые, и детские.
Я бы сказал – «судите сами», но судить-то как раз очень непросто. Макдональда переводили на русский мало и, как правило, плохо. Есть нижегородская группа энтузиастов, довольно удачно воссоздавших по-русски две главные книги Макдональда, «Фантастес» и «Лилит», есть переводы сказок, выполненные Светланой Лихачевой… Но сборник «Принцесса и гоблин» (М.: Эксмо; СПб.: Terra Fantastica, 2003), здание «Лилит» в серии «Предшественники Толкина» (М.: АСТ – Ермак, 2004) – ужасны. Где-то текст искажен по неграмотности переводчиков, где-то – сознательно («В русской переводческой традиции трагический конец повести [«Принцесса и Курд»], созданной Макдональдом в период глубочайшего душевного кризиса, изменен. Если в Англии издавна считалось, что ребенок должен не только радоваться, но и плакать над книгой… то у нас принято, чтобы в сказке все-таки был хороший конец»). И почти везде утрачена авторская интонация, то есть – атмосфера книг.
Поэтому, прежде чем приступить к чтению Макдональда – в оригинале или в переводах, – имейте в виду: в художественном плане его книги – квинтэссенция того, что век спустя будет писать К. С. Льюис. И если вам не по душе «Космическая трилогия» и «Хроники Нарнии», Макдональд определенно не ваш писатель; если же наоборот… вот тогда действительно – проверьте сами.
Жизнь Макдональда – так же, как жизнь Толкина – ничего не объясняет в его книгах или объясняет всё, как посмотреть.
Старинный род, небогатая семья, обучение в Абердинском университете (естественные науки и химия), работа учителем и каталогизатором частной библиотеки (вероятный прототип библиотеки в «Лилит»). Затем – теологический колледж и в двадцать шесть лет – должность приходского священника. Счастливый брак, одиннадцать детей: пять девочек и шесть мальчиков.
Но это – опять-таки, как и в случае Толкина, – только предисловие к его настоящей жизни, жизни писателя. Которая началась с краха Макдональда-священника: его проповеди о грядущем спасении всех людей, включая язычников, возмутили церковное начальство. Макдональду урезали жалование, что он воспринял со смирением, но в 1853 году – всего через три года после начала службы – вынужден был подать в отставку: жить на 150 фунтов в год было невозможно, даже при том, что прихожане помогали ему, чем могли. Добавим к этому, что у Макдональда были слабые легкие, и жизнь на юге Англии – а по возможности и поездки на итальянские курорты – стали для него жизненно необходимы. Литература оказалась едва ли не единственным способом заработать на себя и на семью, и Макдональд работал не покладая рук до самой смерти – а умер он в 81 год, в 1905-м.
Первая же его прозаическая книга, «Фантастес. Волшебная повесть для мужчин женщин» (1858), стала классикой – но о ней поговорим чуть позже: она определила в творчестве Макдональда многое, но славу ему принесла всё же не она, а детские сказки, написанные как вставные истории для трехтомного романа «Адела Кэткарт» (1864). Позже Макдональд разделил «внешний» и «внутренние» тексты: роман издавался сам по себе, а сказки стали основой сборника «Встречи с фейри» (1867).
Нет возможности остановиться на каждой из них. Достаточно сказать, что они разнообразны – и по-разному повлияли на фэнтези последующих лет. «Сердце великана», к примеру, вспомнил Толкин в лекции «О волшебных историях», говоря о сказках, в которых жизненная сила волшебного существа отделена от него, спрятана в каком-то предмете… А лекция эта была прочитана в 1938 году, когда начала разворачиваться первая книга «Властелина Колец». Пропускаю знаменитую «Легковесную принцессу» – одну из самых изящных сказок Макдональда, которая, однако, вполне укладывается в традицию «иронической» детской сказки (см. «РФ», 2005, № 10); однажды писатель прочел ее студентам вместо лекции.
«Золотой ключ» заслуживает особого внимания. Эту сказку хвалили многие – даже Толкин, «не столь пылкий почитатель Джорджа Макдональда, каким был К. С. Льюис», оставался о ней неизменно «высокого мнения».[48] Его «Кузнец из Большого Вуттона» и задуман-то был как предисловие к переизданию «Золотого ключа». Пути литературных влияний вообще неисповедимы. Сказка Макдональда была написана еще до «Страны Чудес» – и Кэрролл, большой друг писателя, не упустил случая вывернуть ее сюжет наизнанку. «Герою сказки Макдональда, – пишет Н. Демурова, – золотой ключик, в отличие от Алисы, дается в руки сразу, но дверь, которую ему надлежит им открыть, можно найти лишь после долгих поисков. Этому он посвящает всю жизнь. Странствия в поисках Страны Золотого Ключика превращаются в сложную аллегорию жизненных странствий в поисках высшей правды… Нетрудно заметить отличие трактовки этой темы у Кэрролла: в чудесном саду, куда, наконец, с помощью золотого ключика попадает Алиса, нет места стройным аллегориям, там царят хаос, бессмысленность, произвол».[49] А много позже, в ХХ веке, сказку Кэрролла прочитал русский писатель Алексей Николаевич Толстой, вывернул ее сюжет наизнанку, вернувшись, таким образом, к Макдональду – и мы все помним, кто именно искал дверь, которую отпирает золотой ключик. Знакомство Толстого с Макдональдом практически исключено – но в «Приключениях Буратино» есть и другие переклички с английской сказкой. Скажем, Тортила – типичная героиня Макдональда, бессмертная старушка, которая возвращает заблудших детей на путь истинный («Ты совершил большую ошибку. Ты должен был немного подумать!» – «Безмозглый, доверчивый дурачок с коротенькими мыслями…»). Совпадение? схождение? влияние?..
Вернемся, однако, из двадцатого века в девятнадцатый.
«Золотой ключ» – своего рода краткое содержание всего творчества Макдональда. Вот что говорил еще один восторженный поклонник писателя, Г. К. Честертон:
«Многие набожные авторы писали аллегории и фантастические сказки, которые лишь сильнее утвердили всех нас во мнении, что ни один литературный жанр не несёт в себе так мало духовности, как аллегория, и ни в одном другом произведении не найдёшь такой скудости воображения, как в сказке. Но от всех этих сочинителей Джорджа Макдональда отделяет настоящая пропасть глубочайшей оригинальности замысла. Разница в том, что обыкновенная сказка с моралью в конце иносказательно намекает нам на реальную повседневную жизнь. У Макдональда сами истории о реальной жизни уже являются аллегориями или замаскированными переложениями его сказок. Он не рядит людей или идеологические движения в костюмы рыцарей или драконов. Наоборот, он думает, что рыцари и драконы, которые на самом деле существуют в вечном царстве, в нашем мире принимают обличье отдельных людей и движений. Корона, шлем или сияющий ореол вовсе не кажутся ему причудливыми украшениями, а вот цилиндр и фрак – вещи странные, гротескные, как маски сценических заговорщиков. Его аллегорические повести о гномах и грифонах не опускают завесу, а раздирают её».
