Разноцветная, разноголосая, поднявшаяся над всеми различиями, – поэтому и семья!
Тогда только и приходит оно – самое счастливое состояние покоя.
А Ошка заснула на руках у Машки.
/ в одной лодке /
Семь дней рав Ашлаг лежал, не вставая, – кружилась голова.
Только на восьмой день он сумел подняться.
Бледный, сидел, прислонившись к холодной стене.
Погода стояла промозглая, и дом невозможно было протопить.
Ривка надела на рава Ашлага, как на ребенка, всю теплую одежду, которую нашла в доме.
Но его волновали только руки.
Он попросил дать ему перо и бумагу.
Она быстро принесла и когда увидела, что он начал писать, успокоилась.
Она знала, что если он будет писать, значит, быстро выздоровеет.
Он как будто снова учился писать, медленно выводил букву за буквой.
Сначала заглавие статьи «Поручительство», потом последовало предложение «…и был опрошен каждый: согласен ли он принять на себя выполнение заповеди «и люби ближнего, как себя»»… Он остановился. Буквы двоились.
Он прищуривался, пытаясь свести их в одну строчку.
Откинулся на спинку стула.
Ривка решительно сказала: «Завтра же мы переедем отсюда. Мы поедем в Яффо. Мы будем жить у моря, и ты сможешь свободно думать и писать».
Так всё и произошло.
И снова, на утро, старая арба, запряженная полинявшим осликом, раскачивалась по булыжной мостовой, увозя семью рава Ашлага из Иерусалима.
Он с детьми сидел на арбе, а Ривка, с ребенком на руках, шла рядом, придерживая мужа за плечо.
Жители Иерусалима могли убедиться воочию, что имущества семья Ашлагов не нажила.
Два узла детских вещей, связка книг, немного одежды – вот и всё. Они сняли комнату в старом Яффо недалеко от моря.
Здесь солнце было ласковым, ветер приветливым, не то, что в Иерусалиме. А дальний шум прибоя действительно успокаивал.
Днем они вышли на берег моря.
Было тепло.
Дети радостно играли в песке, старшие следили за младшими.
Рав Ашлаг устало сел рядом, долго смотрел, как на его глазах возникает песчаный городок.
Дети строили его сообща, не спорили, дело ладилось.
– Хотите, я расскажу вам короткую притчу? – спросил он детей.
– Да-а! – они быстро расселись вокруг отца.
Это было такой редкостью, отец был для них недосягаем, и вдруг он сам захотел рассказать им притчу. Они с нетерпением ждали рассказа.
А он хотел проверить на них новую статью, которую начал. Статью «Поручительство».
– Два моряка плывут в одной лодке, – начал он. – Они вышли в открытое море, уже не видно берегов… И вдруг один из них берет в руки сверло и начинает сверлить дырку под собой. Второй кричит ему: «Остановись! Что ты делаешь?!» А тот отвечает: «А какое твое дело, я же сверлю дыру под собой, а не под тобой!»
– Вот глупый-то! – удивилась Бат-Шева. Ей было 13 лет.
– Почему глупый? – спросил рав Ашлаг.
– Но ведь они же в одной лодке плывут, – сказал пятилетний Шимон.
– Правильно, Шимон, – отец обрадовался, как ребенок.
– И из-за этой дырки оба утонут, – пояснил Шимон.
– Умница! – рав Ашлаг погладил его по голове. Тот победно посмотрел на сестру.
Ривка улыбалось. Она сидела на песке рядом, держа на руках годовалого Шмуэля.
– Кто скажет мне, о чем говорится в этой притче? – спросил рав Ашлаг.
– О том, что мы все плывем в одной лодке, – ответила Бат-Шева.
– Кто это все?
– Все евреи! – ответил Шимон.
– Весь мир! – сказала Бат-Шева.
– Ну и что? – спросил рав Ашлаг.
– А то, что мы не понимаем, что мы в одной лодке, – пояснила Бат Шева. – И не понимаем, что зависим друг от друга… И очень зря.
– Откуда ты у меня такая умная?! – рав Ашлаг покачал головой, а Ривка засмеялась, прижав платок к губам. Её рассмешило его искреннее удивление.
– И я, и я все это знаю! – воскликнул Шимон.
– И ты умница, Шимон!.. – похвалил рав Ашлаг. Прищурился и спросил: – Вот тут и возникает вопрос, что же нам делать-то, а? – Любить друг друга, – не задумываясь, ответил Шимон.
– Понять, что в одной лодке плывем, – добавила Бат-Шева.
Рав Ашлаг вдруг обнял сына, притянул к себе Бат-Шеву…
– Ты посмотри, Ривка, каких детей мы вырастили?!
Ривка с нежностью и гордостью смотрела на них.
– Каких ты… мне детей вырастила, – поправился рав Ашлаг. И видно было, что он растроган до слез.
Он вдруг резко встал, Ривка не успела опомниться, а он уже сбросил пальто, быстро снял одежду и в нижнем белье вошел в море.
Холодная вода «схватила» ноги.
Он нырнул и надолго исчез под водой…
Прошла минута… вторая…
Ривка, затаив дыхание, всматривалась в море.
Он не появлялся.
Она подходила все ближе и ближе к воде. Волны уже захлестывали ее ноги, платье намокло.
Прошла еще минута…
Он не появлялся.
– Юда… – прошептала она. – Юда-а-а-а! – закричала, чувствуя, как страх заполняет ее.
И тут же он вынырнул далеко впереди и размашисто поплыл к дальним кораблям, стоявшим на рейде.
Ривка следила за ним до тех пор, пока он не превратился в точку.
Рав Ашлаг заплыл далеко в море, перевернулся на спину и раскинул руки.
Вода держала его.
Бескрайнее море было вокруг, высокое небо над ним, мысли были легки как птицы.
И мысленно он продолжал писать одну из самых ярких своих статей «Поручительство».
Всё выходило так, как он хотел.
/ талант /
В 1999 году приехал я в Питер на премьеру моего фильма «Точка в сердце».
Потянуло меня в Колпино, там все-таки приличный кусок жизни прошел. Приехал, дом на Павловской узнал сразу, но никакой ностальгии не испытал.
На втором этаже, там, где мы жили, торчали в горшке засохшие цветы.
Дверь подъезда оказалась железной, с кодовым замком, – не войти. Подумал: «Не судьба, ну и не надо».
И тут слышу крик:
– Сеня!
Поворачиваюсь – Полина Борисовна.
– Полина Борисовна! – обнимаю ее…
И ностальгия возвращается.
Наша соседка, одинокая учительница, которая в нас сразу почувствовала своих, только мы въехали в этот дом. Очень состарившаяся Полина Борисовна вытирала слезу, не отпускала меня. И так голову прижала к моему плечу, прямо, как с фронта встречала. Мы не виделись 9 лет.
И вот сидим у нее в коммуналке, на стенах вместо обоев – фотографии выпускных классов, и говорим, и говорим…
И выясняется, что она уже 5 лет на пенсии, живет воспоминаниями, потому что действительностью жить не хочется.
Что приходят ученики иногда, но очень иногда.
Что дочь ее уехала в Москву с мужем и не звонит…
– Не было у меня на нее времени совсем, – говорит Полина Борисовна, – все время в школе, в школе… Пропустила дочку.
– А что Паша? – спрашиваю.
– Какой Паша? – отвечает, а сама смотрит куда-то в сторону.
– Ну, Ваш вундеркинд, Ваша гордость, который у Вас тут с утра до вечера пропадал. Вы ему еще котлеты делали вкусные, мне иногда перепадало…
– Ах, Паша?..
– Да, Паша, я его еще по Вашей просьбе на съемки брал. Что с ним?
– Он в порядке.
– Вы говорили, что он-то точно прославит школу и Вас, потому что он – талант.
– У меня к чаю есть сушки, ты, наверное, давно сушки не ел…
– Вы еще в пример его перед всем классом ставили, хотели, чтобы все такими были… Это он мне сам рассказывал.
– Он талант, да, – говорит Полина Борисовна и вдруг опускает глаза. – Но я не хочу о нем говорить, Сеня.
– Ну, не хотите – поменяем тему, – я уже волнуюсь, вижу, не тот вопрос задал…
– Он банк открыл.
– Ах, вот как!
– Да, он банк открыл большой и очень процветал.
– Все-таки прославился, как Вы и предполагали…
– И я тоже в его банк деньги положила. Он мне сказал: «Не волнуйтесь, Полина Борисовна, Вы же мне как мама».
