Что есть Бог, есть!

Что говорить, мы начали обниматься, его подруга Дана визжала и разводила руками так же, как и он.

Потом мы накрыли стол, у нас оказалось совсем немного еды, но никого не интересовало, сколько там этой еды.

Потому что мы снова говорили сердцами, хотя уже и знали язык. Мы услышали всю историю наших марокканских спасителей.

Асаф, так звали парня, поведал нам о каждом в подробностях, и нам это было очень интересно.

По ходу выяснилось, что у них с Даной через два месяца свадьба. И мы были тут же на нее приглашены.

А мы, в свою очередь, рассказали им об Илюше. О нашей невестке, о наших потрясающих внуке и внучке.

Нина сразу разложила фотографии, и мы услышали рассказ о том, какой умный у нас внук, и как выговаривает каждое слово внучка… Мы говорили и не заметили, как прошло несколько часов. Опомнились в полночь, договорились, что встретимся сразу после войны.

Через неделю война закончилась, и мы поехали в гости в Ашдод.

Нас еще на въезде в город встретили Асаф и Дана, пересадили к себе в машину и повезли по знакомым улицам в тот самый дом… Я не следил за поворотами, мы все время говорили.

Приехали. Вошли в дом… Они все типовые, старые дома в Ашдоде.

Дверь открылась. Нас ждали.

Перед нами стояла огромная галдящая марокканская семья… Переступили порог. Я сразу обнялся с кем-то.

Нину обняла старушка, потом еще одна.

И вдруг я обратил внимание, что на меня пристально смотрит мужчина моего возраста.

Я его не узнал. И он меня тоже. Я огляделся.

И вдруг понял, что я никого не узнаю.

И они приумолкли, всматривались в нас, они тоже нас не узнавали. Хоть и прошло 23 года, но все-таки я многих помнил, особенно того, кто нас втянул в квартиру.

Мы с Ниной переглянулись.

Она шепнула мне: «Это не они…»

Я ответил: «Сам вижу».

А вслух произнес: «Извините… но мне кажется… мы ошиблись».

В общем, что говорить, не те оказались марокканские евреи.

Но история, вы будете смеяться, оказалась, такой же точно. То есть абсолютно такой же!

Так же точно они затащили к себе испуганную семью во время бомбежки, таким же теплом одарили, так же точно все почувствовали себя одним народом, который так и должен жить. И без всяких войн.

Короче, мы не ушли. Нас усадили за стол.

И снова повторилось это чудо объединения, когда под вкуснейшую еду, под улюлюканье, под бой дарбук и душевный разговор вспоминались те счастливые мгновения войны, которые перевернули нашу жизнь.

А еще через два месяца мы гуляли на свадьбе у Асафа и Даны.

Не было случая, чтобы предсказания Бааль Сулама не сбывались. Но кто слушает каббалистов? Единицы.

Это был 1921 год.

В России произошла революция, потом началась гражданская война – брат убивал брата.

В Германии проявился Гитлер и стал председателем национал-социалистической рабочей партии.

Наступали непростые времена.

Времена имеют запах… Это время пахло кровью.

Рава Ашлага выбрали на должность судьи, и все, даже его ярые противники, согласились с этим.

Он стал самым молодым судьей в Варшаве.

Все вроде бы устраивалось в жизни семьи Ашлагов.

Только ночами он продолжал работать как прежде – с 12 ночи до 6 утра. Забывая о сне. Подстегивая себя крепким кофе и неимоверным количеством папирос.

И вот, однажды весной он пришел домой необычайно рано.

Ривка, его жена, сразу поняла – что-то случилось. Она уже была на седьмом месяце беременности и думала, что на этот раз она родит спокойно.

Но ошибалась.

– Ривка – сказал он, садясь за стол. – Приготовься, мы едем в Эрец Исраэль.

Это было ударом для неё.

– Я хочу, чтобы мы выехали как можно быстрее, – сказал рав Ашлаг.

Две недели шумела еврейская Варшава.

Решение рава Ашлага уезжать было воспринято, как вызов. «Мы ему доверили быть судьей. Учителем. Он почитаем, известен…Чего ему не хватает?.. А тем временем он подтачивал общину, уговаривая людей ехать с ним!»

Его решение об отъезде разбиралось в раввинатском суде – высшем органе правосудия польского еврейства.

Рав Ашлаг стоял напротив длинного стола, за которым сидело десять почитаемых раввинов.

– Нам сообщили, что с тобой согласились уехать 300 семей? – спросил рав Апштейн.

– Да, это так, – ответил рав Ашлаг.

– Нам еще сообщили, что ты зафрахтовал корабль в Швеции для того, чтобы перевести всех в Эрец Исраэль?

– Да, у нас все готово. Дело только за вашим решением.

Рав Апштейн отвернулся от него. Шепнул что-то старцу, сидящему справа от него, тот кивнул, потом рав Апштейн повернулся к левому, кивнул и левый.

– Уважаемый рав Юда Лейб Ашлаг, – произнес рав Апштейн. – Мы решили сказать тебе вот что: судья, учитель не может сам, по своему желанию оставить свою общину и подняться в Эрец Исраэль. Наше решение – ты остаешься. Таково решение раввинатского суда. И я советую принять его и смириться.

– Я не могу этого сделать, потому что я не волен над собой, – спокойно ответил рав Ашлаг. – Я обязан уехать, и обязан предупредить вас, что сделаю все возможное, чтобы за мной уехали все, кто сможет. Если бы это было в моих силах, я увез бы всех.

Рав Шмуэль громко отодвинул стул, вскочил и оглядел присутствующих.

– Перед вами разрушитель, и я говорил вам об этом уже сотни раз, – торжественно произнес он.

– Евреи должны покинуть Европу как можно быстрее, – словно не слыша его, сказал рав Ашлаг. – Если они этого не сделают, они погибнут сами и принесут огромные беды всем.

– Наша община как никогда сильна, – сказал рав Зильбер. – Нас 3 миллиона евреев, и с нами считаются! Почему ты всегда идешь против всех?! Зачем нужны постоянные противостояния? Почему не смиришь свою гордыню, которая просто уничтожает тебя?!

– Ну, как мне объяснить вам это?! – в голосе рава Ашлага слышалась боль.

– Что?! – закричал рав Шмуэль. – Что объяснить!? Свою ненависть к нам, к нашим законам, к святой Торе?!

– Мы, евреи, скрываем свет от мира, – громко сказал рав Ашлаг.

Это была очередная попытка, чтобы его услышали. Он так хотел, чтобы его услышали!

– Мир не может позволить нам так жить.

– Слышите?! – закричал Шмуэль.

Но рав Ашлаг продолжил:

– Мы владеем инструкцией спасения…

– Заткните его!

– И не хотим раскрыть ее миру… И себе.

– Закрой свой рот, говорящий ересь!

– У нас в руках Книга Зоар… В ней всё! – закричал рав Ашлаг. – Поймите, мы – уже не народ, блуждающий по миру, мы – надежда мира!

Да-да-да!.. Он так хотел, чтобы его услышали! Больше своей жизни!.. Если бы они только его услышали… все могло бы сложиться совсем иначе.

Но они не слышали его.

Он замолчал.

В тишине послышался голос рава Шмуэля:

– Вам нужны еще какие-то объяснения? Перед нами преступник, и его надо судить.

– Рав Ашлаг, в связи со сказанным тобой, я прошу тебя выйти и подождать в коридоре окончательного решения совета, – сказал рав Зильбер.

Рав Ашлаг вышел в длинный пустой коридор.

Из-за дверей слышался гул голосов.

Он пошел по коридору.

И вдруг взметнулись его руки, – он начал говорить сам с собой.

Просил. Объяснял. Требовал…

Он удалялся по коридору.

А в это время, сгрудившись на пороге, за ним наблюдали члены суда.

– Я же сказал вам, он свихнулся, – шепнул Шмуэль.

Рав Ашлаг повернулся, словно услышав его слова.

– Заходи, – сказал ему рав Зильбер.

И снова рав Ашлаг стоял напротив длинного стола, за которым чернели сюртуки раввинов.

Он не ждал их приговора, начал сам:

– Я хотел бы, чтобы вы меня услышали, поэтому обязан дополнить к сказанному мной…

– Мы не хотим тебя слушать! – выкрикнул рав Шмуэль.

– Если мы не выполним то, что сказано в Книге Зоар…

– Молчи!

– Если не примем на себя закон любви к ближнему!