И вдруг дядя Илья повернулся резко и спросил:

– Подслушиваешь?

Я отстранился. Но было поздно.

Мама вскочила, быстро открыла дверь.

– Ты все слышал? – спросила.

– Нет, я только что подошел.

– Он пять минут здесь стоит, – сказал дядя Илья, – подслушивает.

– Сеня…

– Я в туалет шел, – ответил я и покраснел.

– Ну, иди в туалет – и сразу же спать! – сказала мама.

И уже по-другому добавила: «Иди, сынок!».

Я не мог заснуть долго…

Дядя Илья пугал меня.

Утро пришло неожиданно. Как всегда, я не был к нему готов, засунул будильник под подушку.

Всю школу мысли о дяде Илье не покидали меня.

Вечером прихожу домой, дядя Илья встречает меня у порога. Также в упор смотрит. И говорит:

– Я слышал, ты не можешь дать в морду?

«Ну вот, пожалуйста, – думаю, – я же просил родителей не говорить об этом никому! А особенно дяде Илье».

– Так можешь или нет? – спрашивает.

– Могу, – говорю.

– А ну-ка, дай мне! – говорит. И лицо подставляет. – Ну!

– Не хочу, – говорю.

Он вдруг толкает меня в грудь.

– А сейчас!

– Нет… Что вы толкаетесь?!

Он толкает еще сильнее, и я ударяюсь о стену.

– Почему вы толкаетесь?! – спрашиваю.

Он приближает ко мне свое лицо. Глаза эти…

А я уже чуть не плачу от страха…

– Дай! Ну?! – он шипит сквозь зубы.

– Я не могу!

– Дай! – выкрикивает.

– Я не могу! И не хочу! И не буду я!..

– Сопля ты! – и столько презрения в этих его словах.

Я не могу сдержаться, я плачу от унижения…

А он дышит мне в лицо.

– Значит, не можешь бить в морду. Не можешь?!

– Нет! – кричу я. – Не могу!.. И отстаньте вы все от меня.

Вырываюсь и бегу в свою комнату.

Я падаю головой в подушку.

Меня рвет на части – позор, обида на родителей, ненависть к этому дяде Илье.

И вдруг слышу, кто-то садится рядом на кровать. Он. Кто же еще?!

И рука его ложится мне на спину.

И он говорит:

– Слышишь? Эй, слышишь? Сеня?..

Я не отвечаю. Не хочу ему отвечать и все.

– Извини, – говорит.

Молчу. Потому что не извиню его никогда.

– Я знаю, что ты должен в жизни делать, – говорит дядя Илья.

Вот еще, откуда он это знает.

– Эй? Ну, повернись.

Он приподнимает меня легко, как подушку, и переворачивает.

Я сажусь на кровати. Но на него не смотрю. Делаю вид, что разглядываю свой портфель у стола.

– Братьев ты должен искать…, – говорит он.

– У меня нет братьев, – отвечаю сквозь зубы, – у меня сестра, Галя.

– Братья, они по сердцу. А не по родителям.

Я не понимаю, о чем он, но уже поворачиваю к нему лицо.

– Таких же, как ты, ищи, – говорит.

– Каких – таких? – спрашиваю.

– Кто не хочет другому зла. Понимаешь?

– Нет, – говорю.

– Ты хочешь, чтобы тебя унижали?!

– Не хочу…

– А другого унизить хочешь?!

– Нет.

– Ударить другого?..

– Не хочу никого бить.

– А обмануть?..

– Нет…

– Смеяться над чьим-то горем?..

– Не хочу я! Не хочу!

– А чтобы тебя любили, хочешь?

Я смотрю на дядю Илью. Я не узнаю его. И я говорю:

– Да.

– А чтобы ты любил?..

– Хочу…

– Вот таких и ищи, – говорит он и кладет свою руку мне на плечо. Она совсем не тяжелая, его огромная рука. – Кто зла другому не хочет. Таких ищи. Они – твои братья. А от других убегай. Потому что они – твои враги.

Уезжал дядя Илья через два дня…

На прощание посмотрел на меня… и сказал очень и очень серьезно: – Только помни, о чем мы говорили, хорошо?! И извини, если что не так…

Дядя Илья погиб в Мурманске в 67-м году. Мне было тогда десять лет.

Подробности я узнал, когда вырос.

Дядю Илью нашли голого на улице…

Версия была, что его раздели какие-то бандиты. Но следов насилия на нем не было.

Но я-то знал, что произошло, – не сдержался дядя Илья.

Видно причина тому была.

Не нашел он братьев своих.

А я нашел, благодаря ему.

За это вечная ему память и великое мое спасибо.

Мой друг Беня с женой Машей поселились в Ашдоде.

В России жили в коммуналке, здесь – на съеме.

Мечтали купить квартиру.

И вот купили.

Маша отличилась, по копеечке собирала. Десять лет никому дышать не давала. Десять лет они не были в отпуске, машину не меняли, детей не баловали. Экономили. И купили все-таки. Четырехкомнатную на восьмом этаже – красота!

…И вдруг пришла война. И оказалось, что ракеты легко долетают и до Ашдода, а раньше все больше на границе падали.

Моя Нина тут же позвонила Машке и сказала: «Машка, дура, срочно приезжайте!»

Маша выла в трубку, сказала, что не оставит квартиру. А Беня с детьми пускай уезжают.

Тогда мы и решили к ним поехать.

Поддержать, побыть с ними денек, а там, глядишь, и забрать к себе.

Приехали. Ребята счастливы.

Не видели мы их, страшно сказать, лет восемь.

Беня остался таким же носатым, но поседел, Машка выглядела такой же курносой, но со смешными морщинками.

Старший их, Яша, давно упорхнул из дома, а двое поздних двойняшек стреляли на компьютере у себя в комнате, даже не вышли встретить.

– Потерянное поколение, – сказала о них Машка и провела экскурсию по дому.

– Тут будет стеллаж до потолка, – говорит, – вот тут – стол я присмотрела, из темного дерева, здесь мы паркет настелем, здесь я люстру повешу с фонариками. Эти стулья мы выкинем, а на балконе качалку поставим, будем пиво пить и качаться…

Потом вдруг рассказала, что Беня сделал ей подарок – очки за сумасшедшие деньги. Она их даже надевать боится. Вот он, подарок! Сбегала, принесла. В футляре лежали очки от Диора. (Моя вздохнула, я отвел глаза).

Купил их ей Беня за самоотверженный труд по покупке дома.

Действительно, выложилась мать!

Сели. Селедка под шубой была – полный атас, холодец – без равных (теперь я на Нинку покосился). И славно катился разговор…

И представьте себе, не бомбили все это время, дали посидеть – вспомнить.

Уже вечерело, внизу галдели дети.

Тут Машка и говорит: «Вот только одно горе – соседи, – пальцем показывает вниз. – Вы знаете, что такое эфиопские соседи?!» Говорю: «Я знаю, они у меня лучшие студенты, очень талантливые ребята!»

– Ах, оставь! – машет рукой. – Ты еще не знаешь, что такое рядом жить! Когда галдят на своем птичьем языке – через стену слышно. Когда что-то свое варят – дышать невозможно! Что они там варят, хотела бы я посмотреть?! Не нашей они ментальности, – говорит, – они нас не понимают. И мы их не понимаем. И не поймем! Соседка, например, старуха, таскает на себе пятилетнюю дылду… Она не слезает с ее рук, такая, килограмм под двадцать… А говорят, они старых почитают… Ах, бросьте вы! Короче, залетели мы с соседями. Еще есть «тайманцы»[1], тоже семейка не ахти. И молодожены израильские. Откуда у них деньги?! В общем, залетели мы с соседями, залетели…

Я внутренне завелся, уж больно мне не нравился этот разговор.

Но сдерживался. Я знал: Машка – она внутри добрая, просто есть у нее ощущение, что покушаются на ее квартиру, вот она и бубнит.

В общем, мы не спорили, не возражали, мы выпивали.

И, конечно же, Беня, он знал, как это дело прекратить, взял гитару, провел по струнам…

И тут начали бомбить.

Сирена оказалась поблизости. Прямо здесь, за окном.

Машка схватила двойняшек за шкирки, по ходу – свои очки от Диора.

Беня вышел последний – герой!

Так мы оказались на лестничной площадке (указание было – до отбоя оставаться на лестничных площадках).

Там уже ютились дети разных народов – «разноцветные» соседи Маши.

Эфиопская семья – бабушка с двадцатикилограммовой внучкой на руках, мама, папа и еще трое глазастых от 3 до 7 лет.