И вдруг слышу шаги…
Уверен, это идут за мной.
Открывается дверь.
На фоне светлого коридора я вижу огромные банты и знаю, что такие есть только у одного человека – у Тани!
Сердце снова падает куда-то в ноги.
Мне хочется крикнуть ей: «Таня, я держался, как мог!»
Она подходит, садится рядом со мной.
И первая кладет свою руку на мою.
Совсем, как взрослая, заглядывает мне в глаза, и говорит:
– Знаешь, я тебя все равно люблю…
И я смотрю на нее, смотрю… и чувствую, как пережимает мне горло, впервые в жизни, не от боли, не от стыда – от счастья… от любви… Так сидим мы.
И молчим.
Два влюбленных существа.
– Откуда?! – думаю я сегодня, 60-летний, седой и вроде бы уже что-то повидавший. – Откуда, – думаю я, – откуда проявилось в этой маленькой девочке решение – найти меня и сказать самые необходимые в этот момент слова. Которые не смогли сказать ни врач, ни психолог, ни даже мой папа. Откуда она знала, что именно ее любовь согреет меня и спасет.
И куда все это исчезает потом? Когда становишься «умнее, разумнее», и уже не торопишься никого согреть – а кто меня согреет?! Пожалеть – кто меня пожалеет?! Вступиться за кого-то – кто за меня вступится?! Когда понимаешь, повзрослев, и набравшись опыта, что природа человеческая – жить для себя, и только!
И вот уже не обнять, не понять, не простить… И вот уже, любовь – не любовь, а один расчет. И это называется «повзрослел», «стал умнее»? Странные мы, взрослые…
…Тогда, 56 лет назад, пришло ко мне спасение.
Мы сидели на ступеньках чулана… И я был счастлив.
А ты, Таня?!
С этого момента я уже больше никогда не просыпался в мокрой постели.
Все прошло.
/ я все помню /
И снова о дружбе.
Дело происходит в армии. Архангельская область. Зима.
Иду я по коридору казармы, а навстречу мне сержант, уже не помню, кто это был. Я только три дня в части, зеленый еще.
Отдаю честь (у нас сержантам честь отдавали). Он командует: «Ко мне, воин!»
Подхожу. Он берет меня за ремень (роста у него 1 метр 52 см).
Смотрит снизу-вверх и начинает накручивать ремень, который у меня не по уставу отпущен. При этом зловеще так говорит: «Борзеешь, воин?» Накручивает он ремень 6 раз.
Потом приносит зубную щетку и говорит: «6 очков». Это означает, что в туалете я должен этой щеткой прочистить начисто 6 очков. Без тряпки, без мыла – зубной щеткой.
Чищу… 12 ночи, я все чищу. Туалеты грязные. Это для меня дело новое, я три дня, как из дома, мама меня этому не учила. Чищу… И думаю, что до утра не успею. Вдруг, слышу, в другом конце туалета шорох… и кто-то громко пыхтит.
Иду туда и вижу Колю Топсахалова, – я знаю его всего три дня. Грек из Ессентуков.
Он усердно чистит туалет такой же зубной щеткой.
Спрашиваю: «А тебя за что, Коля?»
А он отвечает: «Ты один тут загнешься». И улыбается.
Оказывается, он подошел к сержанту и попросил его разрешить помочь мне. А тот ему сказал: только при условии, что такой же щеткой. Коля согласился.
Так тепло мне стало.
Мы не были знакомы, от силы двумя словами перебросились до этого.
И ему от меня ничего не надо было, он мог бы спокойно спать.
Что же его заставило?! Я тогда подумал: «Я бы так не смог».
Простой парень, без всякой «начитанности», «интеллигентности» поставил меня в тупик своим, без всякого расчета, действием. Просто почувствовал меня и пришел помогать.
Прошло больше тридцати пяти лет. Понимаю, что сегодня мы другие, нам не просто дружить, а тем более любить кого-то, понимаю, что законченные мы эгоисты, и надо очень постараться, чтобы даже услышать ближнего…
Но никуда не исчезает, остается в моей памяти этот «простой» поступок Коли.
И я думаю, если я всю помню, значит, надо было, чтобы записано было это в мою память, чтобы мог я сказать – вот так хочу жить, так поступать, так дружить. Подняться над расчетами и пойти навстречу. Тяжело. Не просто. Но надо!
Спасибо, Коля. Я все помню, каждую деталь, все свои мысли.
И твое тепло.
/ почему ты такой?! /
Арик, мой близкий друг, позвонил и попросил поехать с ним в больницу.
Оказалось, что его двоюродная сестра хотела покончить жизнь самоубийством.
Наглоталась снотворного, запила виски, еле откачали.
Пока мы ехали до больницы, Арик рассказал, что у нее пневмосклероз.
– Это, когда легкие отмирают и превращаются в губку. Она задыхается, а сделать ничего не может. Она хватает воздух, как рыба – ап-ап-ап! И тонет… Нет кислорода!.. Тут только пересадка помогает. Но то ли легких не было, то ли они не подходили, – не получалось. Исстрадалась донельзя. И хотела уже закончить эти страдания. Чего тянуть?!
Мы ехали, Арик рассказывал и об ее муже.
– Он миллионер, – сказал Арик, – владелец IT компании, и не одной, а многих. Высокомерный, заносчивый, с зашкаливающей гордыней. Разговаривает со всеми «через губу». Подчиненные его боятся и ненавидят. Он их давит, как мух. Человек он без жалости и сантиментов. Ну, в общем, понятна картина.
– Так вот, – говорит Арик, – этот монстр признает только одного человека в жизни – свою жену Номи, то есть мою сестру. Поэтому для него все, что случилось – катастрофа.
Теперь я, наконец, понял, для чего меня Арик позвал.
Чтобы не оставаться с ним один на один.
Приехали.
Давид, действительно, не располагал к беседе.
– Как она? – спросил у него Арик.
В ответ молчание.
– К ней можно?
Ноль внимания на нас и на всех.
– Козел! – сказал Арик тихо.
– У человека жена пыталась отравиться, – говорю ему.
– Вот этого он ей простить и не может, – отвечает Арик и двигается в сторону врачебного кабинета.
Поговорили мы с врачом, выяснили, что Номи к вечеру выпишут.
Арик зашел ее проведать, вернулся весь возбужденный, сказал: «Какие страдания, господи!»
И мы уехали.
В этот же день я прочитал в интернете о Номи и Давиде.
Комментарии были безжалостные. О том, что это возмездие, что Давид – чудовище, и он должен почувствовать, что такое боль. Писали уволенные им, обиженные, их оказалось очень много. Я позвонил Арику, тот сказал: «Все это правда».
Я ответил: «Но она же как-то с ним живет».
Арик сказал: «Он на нее дышать боится».
Через две недели Арик снова позвонил.
– Ей пересаживают легкое, – говорит.
Тут уже я первый сказал: «Поехали!»
Приезжаем, сразу же от входа к нам бросается наш общий друг, Йоси. Йоси – эфиопский еврей, занимается с нами каббалой вот уже лет десять.
Йоси – это, действительно, история.
Он в 11 лет со всей семьей прошел сквозь половину Эфиопии и Судан.
Шли они в Израиль.
В нагрудном кармане согревала его сердце исцелованная картинка Иерусалима.
Нес он на себе поочередно шестерых маленьких братьев и сестричек.
Большой человек, очень мудрый, очень глубокий, очень любимый нами всеми.
И вот, он здесь.
Бросается к нам.
Арик спрашивает: «Что ты тут делаешь?!»
Тот показывает на своих родственников. Сидят тихонько вдоль стеночки, молчаливые, красивые люди в белых одеждах. Много их.
– Маме, – говорит, – пересаживаем легкое.
– Что? – спрашивает Арик.
– Ждали больше года, – говорит Йоси, – исстрадались, думали, не дождемся.
– Ты представляешь, а у меня… – говорит Арик, и не успевает закончить.
Йоси кого-то видит за нашей спиной и спрашивает: «Ну, как?» Поворачиваемся.
К нам приближается Давид.
Взгляд у него встревоженный, волосы всклокочены, смотрит только на Йоси, не на нас.
