И так лежали они… И я не волновалась… Все мои деньги.

– Так-так, – я уже начал понимать что-то.

– Только три месяца назад банк сгорел, – говорит Полина Борисовна. – Обанкротился.

– Деньги вернул? – спросил я и, наверно, слишком резко спросил.

– Нет, – тихо отвечает.

– Но вернет? – спрашиваю.

– Не знаю.

– А он что говорит?

– Он говорит, что все деньги сгорели.

– Все?

– Все, до копейки.

– Вы давно с ним говорили?

– Неделю назад, мне как раз пенсию задержали…

– У Вас есть его телефон?

– Не надо, Сеня, это все равно ничего не даст.

– Дайте мне его телефон, пожалуйста, я просто с ним поговорю…

– Он мне все объяснил…

– Я хочу с ним поговорить, Полина Борисовна, не волнуйтесь, все будет пристойно.

– Нет, Сеня, ну о чем мы говорим?! Мы, может быть, с тобой в последний раз встречаемся, а о чем говорим?!

– Я Вас очень прошу, Полина Борисовна, дайте мне его телефон.

Ну, что я ему сделаю, я ведь израильский гражданин, я для него не угроза.

Она встала, взяла с полки надорванную телефонную книгу и показала мне телефон.

Я сказал: «Он со мной говорить не будет, попросите Вы его к телефону».

Она позвонила. Ответила секретарша. Тут же соединила с Павлом Константиновичем.

– Скажите, что просите Вас принять, – шепнул я.

Она сказала.

И Паша на удивление быстро согласился. Даже спросил ее о здоровье.

Она положила трубку и сказала с надеждой:

– Мне кажется, Сеня, он хороший человек. Он так со мной сейчас говорил, что мне кажется, он мне деньги вернет…

Назавтра в 11:00 мы были у стеклянных дверей зеркального здания.

По вывеске это уже не был банк, это было финансовое управление.

Поднялись на восьмой этаж, прошли по стеклянным полам, я впервые такое видел – под стеклом плавали рыбки.

Перед нами открыли двери, нас усадили, угостили, не заставили ждать.

Он появился.

Он полысел, но взгляд был такой же, по-детски открытый.

Он даже обнял и Полину Борисовну, и меня. Сказал:

– Я очень рад, что Вы приехали, Семен Матвеевич.

Потом сел и произнес очень тепло:

– Слушаю Вас внимательно.

Я сказал сразу:

– Здесь какое-то недоразумение, Паша.

Клянусь вам, я был уверен, что, выслушав меня, он ответит: «Конечно же, меня неправильно поняли, я верну все деньги…».

Вернее, мне так хотелось, чтобы он ответил!

Но после моего пояснения, он сказал:

– Банк обанкротился. Такое бывает.

– Но деньги ты вернешь? – спрашиваю.

– Ну, как же я их верну? – говорит. – Полина Борисовна, дорогая моя, я же Вам все объяснил…

И вдруг Полина Борисовна встает и говорит:

– Извини, Паша, – и столько смущения в голосе. – Это Сеня приехал, он подумал… Мы пойдем…

Откуда это в нас, ну, откуда?! Это я уже сейчас по ходу написания истории разогреваюсь. Ну, откуда эта покорность перед таким откровенным, не прикрытым бандитизмом… Откуда?!

Я увидел ее, испуганную, одинокую, такую беззащитную перед всем этим. И сказал ей: «На секундочку, Полина Борисовна», – и потихоньку вывел ее из комнаты.

Повернулся к Паше, а он смотрит на меня, словно не понимает, в чем дело.

Я ему говорю:

– Она же тебе все свои сбережения отдала.

Он мне:

– Банк сегодня – это очень рискованное дело.

Я ему:

– Ты знаешь, какая у нее пенсия?

– Увы-увы, – говорит.

– Ты же настоящий бандит, – говорю.

– Не советую, – говорит, – у меня охрана не любит евреев.

– Отдай ей деньги.

– Не могу.

– Отдай. Что тебе эти ее деньги? У вас тут рыбы под полом плавают, – сказал я. И вдруг у меня мелькнула мысль, я понял, как с ним надо говорить.

– Дай по-черному, – говорю.

– Нельзя.

– Никто не узнает.

– Узнают.

– Но она же с голода умрет.

– Меня бесполезно брать на жалость…

– Паша, ты, что – с ума сошел?! Ты же для нее, как сын был! Ты же у нее с утра до вечера котлеты ел! Такого не может быть, Паша… Я действительно не понимал, клянусь, у меня не вмещалось ни в башке, ни в сердце, что он, Паша, может так отнестись к Полине Борисовне.

Все было не логично. Он же денежный мешок, это видно сразу, что ему стоит отдать деньги своей учительнице, это ведь копейки для него!

Но он был несгибаем. Смотрел на меня с очень мягкой ухмылкой и хлопал глазами.

Я развел руками.

– Ты подонок, Паша, – сказал я.

Тогда он встал и вежливо ответил:

– Наш разговор закончен, Семен Матвеевич, Вы можете возвращаться в свой Израиль. Давно хотел Вам сказать, что Ваше отношение к арабским гражданам просто возмутительно.

Пытаетесь взывать к совести, а сами?! Всего Вам хорошего!

Я вышел из здания.

Понимая, что все было зря.

Выпрямился, боялся, что меня таким увидит Полина Борисовна.

Но она ждала меня через дорогу, на скамейке, у автобусной остановки.

И на счастье, не смотрела в мою сторону, а задумчиво разглядывала свои руки.

Было все, как в кино: ветрено, пустынно, скрипели деревья, и летела над асфальтом пыль и всякий мусор.

Полина Борисовна казалась мне еще более одинокой.

Я подошел, улыбнулся.

Она меня ни о чем не спрашивала.

И я ничего не говорил.

Вечером друзья собирались в Доме кино. Я не пошел, позвонил, что не смогу прийти, они страшно удивились.

Но я ведь уезжал назавтра, не мог оставить Полину Борисовну одну в этот вечер.

И мы очень хорошо поговорили!

Я рассказал ей, что учу каббалу.

Сказал, что именно этим каббала и занимается – строит отношения между людьми. Чтобы оставались Людьми в любых обстоятельствах. Она слушала меня внимательно.

Я рассказал ей о своих друзьях, о том, что счастлив.

Она очень радовалась.

Вспомнили былые денечки. Я принес шоколадный ликер, знал, она любит. Выпили чуть. А потом она говорит:

– Не так мне надо было жить, Сеня.

– Давайте о прошлом не говорить, Полина Борисовна, все, что было, было правильно.

– Нет, неправильно, – отвечает. – Ведь я помню, как развивала им мозги, чтобы были уверены в себе, чтобы в любой ВУЗ могли поступить. И действительно, о них всегда говорили: «Это ученики Полины Борисовны, они все образованные».

– Но это неправильно, Сеня, – она говорила тихо, но очень внятно. – Это неправильно. Потому что все должно ложиться на доброе сердце, а не на развитые мозги, ты понимаешь. Это не потому, что он со мной так поступил, я не о себе, Сеня.

– Понимаю, – сказал я, – очень хорошо Вас понимаю.

– А я не думала так. И сама ими гордилась, и собой тоже гордилась, чего скрывать. Математиков растила. Вот они и выросли… математиками.

Полина Борисовна замолчала, потом сказала:

– У него ведь, Сеня, сердце каменное.

И добавила:

– Их ведь, Сеня, миллионы таких!.. И это мы их такими вырастили. Что я ей мог сказать?! Что полностью с ней согласен?! Что прежде всего – воспитай Человека, а уж потом вкладывай в него все, что хочешь. Но в Человека! Понимающего, что мы не можем быть волками друг другу… Понимающего, что именно Любовь правит миром, но не любовь к себе.

Я кивал головой, слушал и молчал.

Не хотел подливать масла в огонь.

Подливал ликера.

В этот вечер Полина Борисовна была грустна.

Не удалось мне вывести ее из этого состояния, как ни старался.

Для нее это был, словно вечер судного дня.

Я понимал, что она должна выговориться.

Потом пошли прогуляться…

Когда выходили, я ненароком оставил на столе 500 долларов, то, что у меня было… Знал, что она не возьмет, если открыто предложить, решил ее обмануть.

Назавтра я улетал.

Уже проходил контроль, как вдруг появилась она.

Подбежала ко мне, обняла и вернула деньги.

Сказала: «Этого не делай больше, мой дорогой Сеня.

И Нине передай мой самый теплый привет. Живите там с миром».