Злость сменилась непониманием и обидой. Обидой за самого себя. Как она смогла так быстро забыть его? Сколько её малышам? Почти пять? Стало быть, она выскочила замуж за их папашу, как только повстречала этого урода? А, судя по всему, повстречала она его сразу, как только переехала жить к этим своим родственничкам! Вполне возможно, что именно они и сосватали их друг другу. Недолго она помнила, лживая сучка… «Я люблю тебя, Марк. Так сильно люблю», — он видел её полные слез глаза и до сих пор чувствовал, как тоненькие пальчики касаются его щеки. Черт! Да будь ты проклята, Джейс!

Марк прикрыл веки и почувствовал, как соленая влага снова скапливается за закрытыми веками. Он не плакал с того самого момента, когда понял, что потерял её. Потерял навсегда. Понял, что она предала его. И какого же хера судьба снова сыграла с ним эту злую шутку? Зачем нужно было вот так снова встретить её и знать, теперь уже наверняка, что он не был ей нужен. Никогда. Не был. Нужен. Что вот она, живет себе где-нибудь на окраине города, в маленьком уютном коттедже, с мужем и детьми. Что придет домой и, возможно за ужином, вскользь, упомянет о нем с усмешкой на губах. «Представляешь, дорогой, я сегодня совершенно случайно встретила одного парня. Он когда-то был безумно в меня влюблен. Интересно, как сложилась его жизнь? А, впрочем, неважно». Она посмеется над ним, а потом подойдет и поцелует мужа в щеку. И снова вычеркнет его из своей жизни.

— Я ненавижу тебя, Джейс! Ненавижу! — Марк прислонился лбом к холодному стеклу смотрового окна.

Если бы она согласилась, тогда. Если бы улетела с ним в Нью-Йорк, это могли бы быть его дети. Его Габриэль и Николас. Это могла бы быть его жизнь, полная света, счастья, смеха. А не того серого беспросветного сумрака, что встречал его день за днем.

Одним своим «Прости», написанном на вырванным тетрадном листочке, она разрушила всю его жизнь. Сломала его веру. Так просто, как будто перелистала страницу в книге, которую читала. И которая оказалась ей неинтересна. Убрала её на полку, в самый дальний конец, с мыслью, передарить потом кому-нибудь. И книга покрылась пылью… Как она могла жить все это время? Совершенно не думать о нем? Так быстро переключиться на кого-то другого…

Марк сполз по стене, согнул ноги в коленях, соединив ступни, и уронил голову на согнутые в локтях руки.

«Ведь ты же любила меня, Джейсон Гордон. Любила, я знаю. Я уверен. Так что же такое могло случиться, что ты улетела? Вот так просто взяла и предала меня. Предала все то, что могло бы у нас быть. Я бы делал все, чтобы ты была счастлива. Чтобы ни в чем не нуждалась. Чтобы чувствовала мою любовь, купалась в ней. Неужели тот, кому ты подарила двух этих малышей, лучше меня? Неужели, ты смогла полюбить его? Полюбить сильнее, чем меня? И для чего тогда было все то, шесть лет назад? Для чего я был нужен тебе? и был ли нужен вообще?»

Думать, что она использовала его, было больно. Предала. Променяла на обучение в колледже заграницей от богатеньких родственников. Но еще больнее было думать о том, что она предала их будущее. Его жизнь. Его счастье. За что? за что она с ним так?

И у Марка созрела решимость, узнать всю правду. Любыми способами. Если понадобиться, припереть эту девчонку к стене, но добиться правды.

— Я имею на это право, Джейсон Гордон. Хотя, ты теперь Монро… Узнаю все, а потом вычеркну тебя из своей жизни на хрен.

Он вытер мокрые дорожки на щеках ладонями, опустил голову, запуская пальцы в волосы и пропуская сквозь них непослушные рыжеватые пряди, и уже собирался встать, как дверь в палату открылась. Мужчина в униформе врача, довольно молодой, в свободной рубашке голубого цвета и таких же хлопчатобумажных брюках, поправляя очки, что висели на самом кончике его немного длинного носа, увидел его и подошел, положив руку на плечо.

— Вы его сын? — Марк кивнул. — Я доктор Стивен Стенли. Ну-ну, молодой человек, — врач по-своему истолковал то, что застал парня сидящим на полу. — Не стоит. Ваш отец сильный, он справится. Хорошо, что миссис Эриксон вовремя позвонила и вызвала скорую. Думаю, последствия будут не так плачевны. Но дождемся утра, когда он придет в себя. Главное, он жив.

— Да, да, доктор, вы правы. — Марк поднялся и протянул руку Стенли. — Главное, жив. А с остальным мы справимся.

Разница во времени между Нью-Йорком и ЛА составляла три часа. Но Марк был уверен, что Фил еще не спит и ждет от него звонка. Он вкратце обрисовал другу и партнеру ситуацию, сказал, что управление филиалом теперь ляжет на его плечи, просил подготовить необходимые бумаги с юристами и когда все будет готово, он вернется на несколько дней в Большое яблоко, чтобы утрясти все дела. Марк рассказывал Филу обо всем, умолчав только о встрече с Джейс.

Он сидел у постели отца, задумчиво вертел в руках телефон и думал. Мысли о Джейсон и её синеглазых детях никак не хотели покидать его голову.

Стоило закрыть глаза, и яркое воображение рисовало ему картины, как они втроем приходят домой, идут по дорожке из песчаника к крыльцу, крепко держась за руки. Бри подпрыгивает, отчего вечно дергает руку Джейс. Он был уверен, что, несмотря на свою рассудительность и строгость, девчонка та еще егоза. А вот Кид… Николас. Почему Кид? Странное, совершенно не сочетающееся с его именем детское прозвище. Мальчишка должен быть серьезным и рассудительным. А тут, Кид… Ребенок, малыш… Но дело не в этом. Он тряхнул головой, представляя, как они входят в дом; как идут на маленькую уютную кухню и все вместе готовят ужин. Джейс позволяет малышам расставить тарелки и разложить приборы. Поставить на стол хлебницу. Их ужин должен быть таким домашним, таким семейный. Он усмехнулся, вовсе не таким, каким был тот самый напыщенный прием с полной сервировкой и сменой блюд в доме его предков на Рождество, когда он впервые привез Джейс в Холмби Хиллс… Он представлял, как они сидят за столом, болтают о том, как прошел их день, строят планы на выходные. Как Джейс, позже, купает детей. Укладывает их спать, читая книжку или рассказывая сказку. Во все его фантазии не вписывался только один образ. Точнее, он усиленно изгонял его: образ отца этих детишек, которые так запали в душу. Ему так отчаянно хотелось, чтобы он был мерзавцем, негодяем, кем угодно. Но только не любящим и заботливым отцом и любимым мужем. Чтобы сидел на диване, в гостиной, перед телевизором, с банкой пива в руках и смотрел футбол. Но только не позади Джейс у кроваток малышей, нежно обнимая её за талию. Не желал им спокойной ночи. Не целовал на ночь. Не выключал ночник, прикрывая дверь детской. И уж никак не уводил Джейс в спальню, страстно целуя и шаря руками по её телу. Нет! только не это! пожалуйста!

Он упрямо сжимал кулаки; запускал руки в волосы, захватывая их у самых корней до ощущения тупой боли. Уговаривал себя, что сейчас надо думать о здоровье отца, но, не мог. Понимал, что сегодня ему не удастся уснуть, потому что его фантазии грозили перерасти в ночной кошмар, который будет преследовать его всю жизнь.

Какого хера? Почему? по чьей злой шутке он сегодня завернул не в тот корпус? Почему именно в тот момент, когда он проходил мимо, открылась дверь, и голубоглазый мальчуган врезался спиной в его ноги? Минутой раньше или позже, и этого столкновения не было бы! Он бы никогда не узнал о существовании этих детей. Как и не узнал бы того, кто их мама…

— Какого черта, Джейс? — Он сидел на полу, прислонившись спиной к стене. — Какого? Ведь я почти забыл тебя. Почти смирился с этой болью. И вот ты снова повернула нож в ране. Я отпущу тебя. Я смогу. Вот только узнаю всю правду. И отпущу.

Под утро он все-таки решил хоть немного подремать. Кое-как уместился на небольшом диванчике, что стоял в нише у окна, и закрыл глаза.

Он проснулся от ласкового голоса матери, не сразу понимая, где он находится. Как будто снова вернулся в детство. Вот сейчас мама погладит его по голове, поцелует в щеку и скажет:

— Солнышко, маленький мой мальчик, вставай.