Не сводя взгляда с Вектора – и провоцируя его на отказ, – Ник ждал ответа. Шейхид продолжал улыбаться, словно уже принял единственно верное решение.

– А мне-то зачем с ним идти? – спросил Салага. – Я в двигателях ничего не смыслю, и меня никто не станет слушать.

Линд хохотнул, разряжая обстановку. Его смех походил на треск статических разрядов.

– Заткнись, Сиро, – велел мальчишке Вектор.

Он сказал это тем же тоном, каким предложил бы Салаге кофе.

– Это не то, что ты думаешь. И раз уж я покидаю корабль, тебе лучше быть со мной.

Пэстил ехидно фыркнул, но на него никто не обратил внимания.

Щека Ника подёргивалась в ритме сердцебиения, однако он продолжал усмехаться – он уже не мог управлять своими мышцами.

К тому времени, когда Саккорсо отправился на встречу с Биллом, люди, которым он не доверял, покинули его корабль. Мика и Вектор могли создать проблему для Лит. Но теперь она получила безраздельную власть над командой. И Ник был уверен, что она выполнит любой его приказ. Когда охранник-секретарь доложил о нём Биллу, у Ника в запасе была ещё одна минута.

Дэйвис Хайленд шагал по камере, словно отмерял себе могилу. Шесть коротких шагов вдоль, пять – поперёк. Мимо койки по узкому проходу. Его единственными компаньонами были стены и одиночество.

Иногда ему хотелось плакать, иногда – кричать Время от времени он удивлялся, почему до сих пор сохранял рассудок. Никакие природные ресурсы и психологические тренинги не были рассчитаны на такие обстоятельства и гнёт разума. Его ум и тело фундаментально не соответствовали друг другу. Он, мужчина, мог вспоминать только жизнь женщины. И он стал пленником, пешкой в конфликте, над которым не имел контроля, конфликте, абсолютно непонятном для Дэйвиса из-за чёрной дыры в той части разума, где должны были храниться важные воспоминания. Насколько он знал, никто не хотел оставлять его живым – никто, кроме матери, чья участь, вероятно, была ещё более незавидной.

Амнионы намеревались сделать его одним из них. Да тут кто угодно впал бы в безумный бред и сошёл с ума. Но Дэйвис сохранял здравомыслие. Несмотря на огромное давление ситуации, он продолжал борьбу за выживание. Под гранью видимой беспомощности, под толстым слоем страха каждое его сердцебиение и каждая частичка сил были готовы к битве за свободу. Из-за чёрных дыр в памяти он не понимал, что обязан этим странному и плодотворному взаимодействию генов его родителей и зонного импланта матери. Он не мог вообразить, с какой непостижимой дилеммой столкнулся в момент своего рождения.

Энгус Термопайл передал сыну стойкость и упорство – мрачное и злобное нежелание ломаться. А Морн Хайленд месяцами терпела сексуальное, психологическое и физическое насилие, которое не перенесла бы без искусственного контроля её зонного импланта В каком-то смысле Дэйвис был приучен к стрессам ещё в сё утробе. Каждая клетка его крохотного тела развивалась и привыкала к таким уровням стимуляции, от которых у любого другого человека случился бы сердечный приступ. Фактически он стал адреналиновым наркоманом, и эта зависимость сохраняла его рассудок там, где другие давно бы сошли с ума.

Дэйвис мерил шагами камеру и больше походил на заточенного в клетку хищника, чем на шестнадцатилетнего юношу. Не обращая внимания на видеокамеры и серый бетон, он шагал от стены к стене, напрягал свои странные мышцы и постепенно привыкал к мощной силе, дарованной ему отцом. Он укреплял свой торс гимнастикой: прыжками, приседаниями и стойкой на руках. Дэйвис повторял упражнения, заученные Морн в Академии, до тех пор, пока его костюм не набух от пота. Руки начинали понимать, как использовать блоки и наносить боковые удары. Ноги осваивали приёмы ближнего боя. А потом он снова шагал.

Дэйвис пытался понять логику событий. С упорством, доставшимся от родителей, он заставлял себя вспоминать. Он проводил своё сознание через бреши памяти к тому, что знал и мог анализировать.

Итак, он сказал Биллу, что Морн и Саккорсо работали вместе на полицию Концерна. Теперь Билл держал его здесь, не желая возвращать амнионам и Нику. Была ли здесь связь? Какие планы он вынашивал? Может, хотел подыграть Морн и тем самым нанести коварный и скрытый удар по амнионам? И если Билл верен только самому себе, как он будет защищать колонию от опасности? Одно дело – получать прибыль от амнионов, и совсем другое – иметь отношение к лекарству против их мутагенов.

Билл явно не хотел превращаться в амниона. Этот хитрый тип без колебаний продал бы своего пленника, но себя он продавать не стал бы. А значит, он прибережёт для себя все возможности.

Билл попытается узнать, какая ставка на кону.

«Кое-кто очень дорожит тобой, и я собираюсь узнать причину этого, прежде чем приму какое-то решение».

Но, будучи пленником, Дэйвис находился в относительной безопасности. Он понимал, что это не продлится долго. Вскоре ему устроят допрос, и Билл потребует от него дополнительную информацию о Морн и Нике. Дэйвису хотелось, чтобы это случилось скорей. Прямо сейчас. Пока выносливость и остатки сил защищали его от стрессов.

Его камера не имела санузла. А Дэйвис уже скучал о чистоте – и особенно о свежем человеческом комбинезоне. Очевидно, амнионы не потели. Комбинезон, который ему дали на Станции Всех Свобод, не впитывал влагу. После физических упражнений ткань настолько промокла, что стала натирать его кожу.

Дэйвис продолжал угрюмо ходить перед линзами видеокамер, словно не нуждался в отдыхе.

«Давай, ублюдок. Допроси меня. Потребуй рассказать о планах Ника. Дай мне ещё один шанс, пока не поздно».

И всё же ему нужно было отдохнуть. Несмотря на необычный способ развития, он был всего лишь человеком.

Наверное, Билл ждал этого момента. Потому что, как только Дэйвис уснул, дверь его камеры открылась. Сквозь сон об амнионах он услышал насмешливый голос:

– Ах, невинный сон юности.

Сначала ему показалось, что с ним заговорила амниони. Но от вошедшего исходил кисловато-мускусный запах грязного тела.

– Какое счастье уметь так засыпать и видеть светлые сны.

Адреналин, словно разряд электрошока, вернул его к сознанию. Однако Дэйвис решил не показывать, что насторожён. Нарочито медленно он открыл глаза.

В дверном проёме стоял Билл, высокий и тощий, как труп. Его сопровождала женщина, которая была с ним раньше, – красивая, грациозная, среднего возраста, с мелодичным голосом. На поясе у нёс висел штык-парализатор, и она поглаживала его ладонью, как будто была уверена, что он ей понадобится.

Дэйвис ничего не знал о ней – даже имени. Но она была союзницей Билла. На Малом Танатосе, в амнионском космосе, любой человек, имевший союзника, был уязвим.

По-прежнему разыгрывая из себя неуклюжего и испуганного пацана, Дэйвис сел на краю кровати. Потирая глаза и щёки, словно пытаясь проснуться, он проворчал:

– Что вам от меня нужно?

– Я хочу задать тебе несколько вопросов, – с притворным добродушием ответил Билл. – Будь хорошим мальчиком и ответь мне на них.

Дэйвис попытался выглядеть туповатым.

– А вы отпустите меня, если я окажу вам содействие?

Билл рассмеялся.

– Конечно, нет.

Дэйвис вздохнул и лёг на кровать.

– Тогда зачем мне отвечать?

– А чтобы было не так больно, – с усмешкой ответил Билл. – Если я сжалюсь над тобой – хотя с чего бы? – тебе введут наркотик, и ты обо всём нам расскажешь. Или я вставлю в твою упрямую башку зонный имплант, и ты потеряешь контроль над собой. Или с тобой проведут сеанс карающей хирургии, во время которого ты будешь умолять меня о пощаде.

Дэйвис оставил его угрозы без внимания.

– Конечно, вы все это можете. Но я нужен вам для продажи – вы сами так сказали. Вам невыгодно портить товарный вид продукта.

С минуту Билл пристально рассматривал Дэйвиса. Затем он обратился к своей спутнице:

– Какой злой жучок! Может, ты объяснишь, зачем ему надо «сотрудничать» с нами?