Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Согласно свидетельству его будущих тюремщиков, в конце первой недели июля Сад, Латур и Анн-Проспер находились на пути из Ла-Косты в Савой, континентальные земли, принадлежавшие королю Сардинии. Только по ту сторону границы они могли почувствовать себя в безопасности. Далее их путь лежал в Италию. Кратчайшая дорога к границе Савойи проходила недалеко от средиземноморского побережья, к западу от Ниццы. На этом и порешили. К тому времени, когда в Ла-Кост из маленького городка Апта в сопровождении офицеров приехал констебль, на узких крытых улицах деревушки его встретили молчаливые и недоверчивые жители. В самом замке, кроме слуг, в намерения которых не входило способствовать падению своего хозяина, никого не нашлось. Не солоно хлебавши констебль со своим отрядом двинулся по грубому булыжнику деревенской дороги в обратный путь, проходивший под аркой Портей де ля Шевр, вокруг гористого склона и далее — в город Апт.

Но бегство Сада, каким бы разумным оно не представлялось, погубило в Марселе все надежды на спасение. Рене-Пелажи без труда удалось убедить девушек изменить свое повествование и рассказать, вероятно, всю правду. 9 и 12 августа они предстали перед нотариусом и в единодушном порыве отказались от своих исков, выдвинутых против Сада. Однако на судебных исполнителей отказ от возбуждения дела должного впечатления не произвел, более того, остался без внимания. Как ни пыталась Рене-Пелажи воззвать к их милости, но успеха это не принесло. Дело, возбужденное против Сада и Латура, продолжало в августе раскручиваться, в то время как глашатаи на жарких улицах города выкрикивали описание внешности разыскиваемых мужчин и суть совершенных ими преступлений. Судебная машина набирала скорость, и вскоре, несмотря на отсутствие обвиняемых, суд над ними совершился. Защиты не было. 3 сентября вынесли и направили в высший суд Экс-ан-Прованса судебный приговор, 11 сентября, за исключением некоторых второстепенных деталей, его привели в исполнение.

Сада признали инициатором отравления. Оба — он и Латур — были признаны виновными в совершении содомии. Наказание, полагавшееся им по закону за первое преступление, состояло в том, что их с веревками вокруг шеи должны доставить к собору Сент-Мари-Мажор, расположенному близ гавани Марселя. Там в рубахах кающихся грешников, с обнаженными головами и босыми ногами, с длинными зажженными свечами в руках, они должны преклонить колена и перед главными воротами здания молить о прощении. После этого их должны отвести на площадь Святого Людовика. Саду предстояло взойти на эшафот, где палач отрубил бы ему голову. Латура, в силу его более низкого происхождения, ожидало повешение. Чтобы их прахом не осквернять землю, тела их подлежали сожжению, а пепел должен быть развеян по ветру.

Даже для такого крупного города, как Марсель, подобное развлечение требовало приложения значительных усилий и стоило бы кучу денег. По закону оплата издержек на проведение подобной церемонии возлагалась на главные действующие фигуры. Таким образом, суд приговорил Сада к штрафу в тридцать, а Латура — в десять франков для покрытия расходов, связанных с их казнью.

Высший суд несколько видоизменил приговор, избрав местом исполнения приговора Экс-ан-Прованс. План проведения казни имел лишь один недостаток, состоявший в том, что в руках правосудия не имелось ни одного, ни другого преступника. Вместо того чтобы отложить мероприятие до поимки его главных участников, решили провести казнь заочно. Это дало высокому суду право провозгласить, что великолепное по подготовке шоу состоялось в Эксе 11 сентября. Сада обезглавили, а Латура повесили. Только одному палачу пришлось рубить голову объемному изображению преступника, а второму — набрасывать веревку на шею соломенного чучела, которое могло нисколько не походить на настоящего Латура. Вероятно, власти посчитали, что у них будет меньше хлопот, если проведение подобного фарса состоится в более тихом Экс-ан-Провансе, чем в Марселе, где многочисленная буйная толпа может взбунтоваться из-за отсутствия возможности видеть фонтаны настоящей крови, бьющие из живых жил, и созерцать страдания живого человеческого лица, искажающегося в результате повышенного внимания палача.

Тем временем Сад, Латур и еще один слуга, известный под именем Ла Женесс, находились в безопасности в Ницце, под покровительством короля Сардинии. Из писем сардинских официальных лиц, включая губернатора Миолана, явствует, что Анн-Проспер де Лоне сопровождала своего зятя в качестве его «жены». Граф де ла Тур, губернатор Шамбери, указывал, что Сад похитил Анн-Проспер, «которую в Венецию и других частях Италии он представлял под именем своей жены и позволял по отношению к ней вольности, вытекающие из данного положения». Документальные свидетельства, собранные Морисом Гейне и Жильбе-ром Лели, дают возможность предположить, что женщиной, которая находилась с маркизом, являлась Анн-Проспер. Жан-Жак Повер высказал идею об отдельных недатированных письмах. Если их отнести к 1772 году, то она могла находиться в любом другом месте. Но все эти гипотезы являются спорными. Как бы то ни было, современники считали, что Сада сопровождала именно Анн-Проспер. 21 июля 1773 года мадам де Монтрей писала графу де ла Туру, требуя от него возвращения писем, находившихся в собственности маркиза, «потому что в них упоминается о ее младшей дочери, которую соблазнил граф де Сад, ее зять». Но еще до этого мадам де Монтрей во что бы то ни стало хотела завладеть какой-то красной шкатулкой, инкрустированной слоновой костью, которая находилась с маркизом во время его пребывания в Шамбери. Она опасалась, как бы он не сделал предметом гласности фрагменты содержавшихся в бумагах сведений. Вероятно, эти записи имели какое-то отношение к его путешествию по северной Италии. Больше всего мадам де Монтрей волновали комментарии и факты, связанные с именем младшей дочери.

Если Анн-Проспер путешествовала с Садом в качестве его жены, как писал граф де ла Тур, следовательно, она позволяла ему близость, на которую вправе претендовать муж. Сам Сад выдавал себя за графа де Мазан, носить этот титул позволяло ему владение землями в северном Провансе. Известия о судебном разбирательстве в Марселе вызвало у него глубокое чувство презрения. Тем, кто вынес ему приговор, он отправил ироничное приветствие, эмоциональный всплеск со стороны человека, для которого марсельский скандал — не более чем шум из ничего. Даже по прошествии пятнадцати лет воображение маркиза все еще разогревалось яростью, вызванной абсурдностью судебной процедуры и смехотворной нелепостью вынесенного приговора. Его презрительное отношение к председателю высокого суда в Эксе вылилось в личную месть, когда, смешивая Марсель с воспоминаниями об Аркейе, он писал о себе от третьего лица.

В своей повести «Мистифицированный судья» председателю высокого суда Сад отомстил как литератор. Указав конкретную дату, 1772 год, он представил себя в качестве благопристойного молодого аристократа, оскорбленного проституткой, которую он высек, отомстив ей «забавным образом». Так, в художественной форме, представил он события, произошедшие в апартаментах Мариэтты Борелли. «Презренный болван», как он окрестил председателя суда, болтовней об отравлении и убийстве молодой женщины наказание розгами раздул до страшного преступления, караемого смертным приговором. Его коллеги-судьи оказались слишком тупыми, чтобы оспорить вынесенное решение. Сговорившись погубить молодого дворянина, но не имея возможности увидеть «преступника» воочию, свое поведение они попытались оправдать фиктивным смертным приговором.

Очень немногие из современников Сада видели его злоключения в таком же свете, как и он сам. В официальном реестре преступлений порка Роз Келлер в сравнении с отравлениями в Марселе выглядела простым инцидентом, едва ли достойным внимания. Действительно, девушки с рю д'Обань, каждой из которых за их услуги он дал по шесть франков, наверняка почувствовали себя обойденными, если бы прослышали о двух тысячах четырехстах, которые Келлер выманила у Садов и Монтрей, согласившись на сотрудничество. Если в деле с Роз можно было бы заподозрить, что тяжесть преступления Сада оказалась несколько преувеличена, то в деле марсельских «отравлений» есть все основания говорить о явном и намеренном раздутии фактов. И причин для негодования во втором случае у него имелось куда больше, чем в Аркейе.

33
{"b":"7325","o":1}