Бумажные банкноты, изобретенные для того, чтобы без особых усилий обогатить многочисленных французских инвесторов, ценились теперь словно простая бумага. Некоторые из их обладателей решили, что лучшего применения для них, чем в нужнике, они не найдут. Одна из любимиц общества, Мазе, прославившаяся как актриса, восприняла эту потерю более серьезно. Тщательно нарумянившись, в чулках телесного цвета, чтобы позволить полюбоваться своей красотой без неприличного обнажения, церемонно вышла на берег Сены и на глазах своих поклонников бросилась в воду.

Крах экономики тяжелее всего сказался на тех, кому было что терять. Граф де Сад, как большинство аристократов своего времени, сполна ощутил волны катастрофы эксперимента Ло, прокатившиеся по финансовой жизни Франции и потрясшие даже основы земельной собственности. Крупные поместья неминуемо теряли свою стоимость, когда арендаторы оказались не в состоянии платить своим хозяевам ренту. Заниматься этим вопросом вплотную и систематически граф де Сад не имел возможности. Ему приходилось все силы отдавать службе королю на военном и дипломатическом поприще, а не наводить порядок в разбросанных по обширной территории вотчинах. Обязанность взымать ренту и налоги, следить за имением хозяин возлагал на своего юридического поверенного или управляющего. Владельцу при этом не приходилось оставлять службу или лишать себя столичных удовольствий.

Жалкое состояние французской экономики и обнищание широких масс семейству Садов, конечно же, немедленным банкротством не грозило. Однако долги графа возросли, и это, в свою очередь, повлияло на решение многих вопросов, имевших непосредственное отношение к будущему новорожденного сына. Когда придет время, маленький Донатье-Альфонс-Франсуа должен будет жениться исключительно по финансовому расчету. Но это не могло послужить причиной для особого беспокойства. К женитьбе граф де Сад относился очень серьезно, но это не значит, что он не знал парижских острот того времени на сей счет. Согласно одной из них, на ранних этапах веры у истинных христиан существовал обычай проявлять воздержанность и не прикасаться к своим невестам после свадьбы в течение первых трех суток. «Но сегодня, — говорилось в анекдоте, — это стали единственные три ночи, когда жены их видели».

Мир с неустойчивой моралью и хрупкими общественными устоями стал в такой же степени наследием ребенка, как и его поместья в Мазане и Сомане и замок на вершине холма в Ла-Косте.

Уже в самом раннем детстве Сад начал проявлять себя особо, как он сам вспоминал в художественном контексте «Алины и Валькура». Будущий маркиз слыл «заносчивым, злым и страстным» до такой степени, что эти качества могли бы снискать ему дурную репутацию в мировом масштабе, проживи он и половину жизни.

«Со стороны матери я оказался связан с высшей аристократией Франции, а со стороны отца — с наиболее выдающимися семействами Лангедока. Как бы то ни было, я родился в Париже среди необыкновенного богатства и роскоши. Лишь только во мне сформировалась способность во что-то верить, я пришел к заключению, что Природа и Судьба, объединившись, ниспослали на меня свои благодеяния. И я тем сильнее веровал в это, чем настойчивее окружавшие меня люди внушали мне эту мысль».

Маленький Сад, воспитываемый в неге и любви, приобрел все традиционные недостатки характера, свойственные единственному дитяти. В своем окружении во дворце Конде он стал ребенком-деспотом. За кончиной «месье ле Дюка» в 1740 году в возрасте сорока восьми лет на другой год последовала смерть его жены, принцессы Каролины. Графиня де Сад, оставшаяся во дворце Конде, теперь стала опекуншей и наставницей осиротевшего принца Луи-Жозефа и собственного сына, который по возрасту отставал от принца на четыре года. Хотя Луи-Жозеф де Бурбон был старше, ход событий в детской дворца Конде диктовал не он. У графини и ее компаньонок имелись все основания с беспокойством наблюдать за развитием личности ее сына. У него крепла потребность, как запишет он позже, чтобы все подчинялись его воле и выполняли все детские прихоти. Добившись удовлетворения одних желаний, он тотчас менял свои требования просто из стремления увидеть, как ухаживавшие за ним дамы бросятся выполнять и их. Возможно, все это представлялось не таким уж важным, как он думал. Всегда имелись причины полагать, что ребенок перерастет свое дурное и своенравное поведение. Но летом 1744 года в детской произошел скандал. Сад и принц Луи-Жозеф, бывший в два раза старше, играли вместе. Считалось, что нежное воспитание в преимущественно женском окружении привьет воспитанникам мягкость манер и не позволит проявляться физической агрессивности. В этом состоял серьезный просчет. Сада, напротив, раздражала власть женщин и матриархат, причем, в более глубоком понимании этого слова.

В тот летний день игра, которой занимались дети, им наскучила. Возникла ссора. Луи-Жозеф отстаивал свое старшинство, ссылаясь на возраст и социальное положение. Тогда маленький маркиз налетел на старшего мальчика и, не помня себя от ярости, начал его избивать. Говорят, Сад в том возрасте имел хрупкое сложение и в некоторой степени даже походил на девочку, но решимость, с которой он атаковал своего товарища по играм, выглядела поразительно. Принц Луи-Жозеф, не будучи в состоянии противостоять подобной атаке, получил, по словам самого Сада, «хорошую трепку». Только после того как визг отпрыска Бурбонов привлек внимание взрослых, юного маркиза оттащили от своей жертвы.

Драка двух детей даже самой голубой крови, не могла иметь особого значения, но жестокость и манера агрессивного поведения Сада стали причиной совещания взрослых во дворце Конде. Накал атмосферы грозил чем-то сродни исключению из школы, поскольку ни одно из возможных наказаний не соответствовало тяжести проступка. Не имея иного выхода, взрослые решили, как это ни печально, отослать четырехлетнего Сада из дворца. Но куда он мог идти? Граф де Сад по долгу службы жил при дворе кельнского курфюрста. Графиня рано или поздно должна была присоединиться к нему.

Дипломатическая миссия являлась не самым подходящим местом для агрессивного четырехлетнего ребенка. Решили, что Сада на некоторое время отправят в Авиньон к его бабушке по отцу. Сказано — сделано. Он простился с родителями и дворцом Конде и в августе 1744 года впервые оказался в Провансе. Деревенский совет Сомана не преминул отправить послание, в котором раболепно приветствовал прибытие в Прованс своенравного ребенка, своего господина и хозяина.

Жизнь в элегантном городском доме Садов в Авиньоне оказалась вполне приемлема. Произошло это благодаря тому, что бабушка Сада не знала истинной причины прибытия мальчика. Ничего не зная о его выходке во дворце Конде, она приняла на себя роль утешительницы и ангела-хранителя бедного ребенка, лишенного общества родителей, занятых своей дипломатической работой. Ссылка оказалась приятной. Мальчика окружали во всем потворствовавшие ему тетушки, почтительные кузины и кузены и товарищи по играм, включая Гаспара-Франсуа-Ксавье Гофриди, который впоследствии станет прокурором города Апта, лежащего восточнее Ла-Коста. Кроме того, Гофриди возьмет на себя беспокойный труд стать адвокатом Сада и будет одним из наиболее активных его корреспондентов. Но в 1744 году ничего, кроме гордости по отношению к внуку, престарелая дама не испытывала. Как писал Сад из тюремной камеры четыре десятилетия спустя, ослепленная любовью, бабушка потакала всем его прихотям. «Она преуспела в укоренении всех моих недостатков». На другой год свою ошибку бабка поняла сама. Поведение ребенка стало невозможным, и ее терпение лопнуло. Появилась необходимость найти нового опекуна для маленького деспота.

К счастью, Авиньон располагался неподалеку от трех других владений Садов: Ла-Косты, Сомана и Мазаны. В Сомане проживал младший брат графа Жак-Франсуа, аббат де Сад. Во Франции, как и в Англии, во многих семьях существовала традиция одного из сыновей «отдавать» Церкви, которая в случае с аббатом де Садом имела все основания с сомнением отнестись к подобной щедрости.