С той самой минуты, когда за необычными посетителями бабушкиной мансарды затворилась дверь, Гиви потерял покой. При первой встрече он назвал странных гостей «волшебниками», и его фантазия все последние дни без устали рисует невероятные приключения, героями являются таинственный старец в чалме и его телохранители…

Гиви утверждает: зеленую чалму может носить лишь тот, кто побывал в Мекке, поклонился священной могиле Магомета. Значит, и наш Волшебник был там. Почему-то по пути с Черепашьего озера я все время думаю об этом, думаю о Гиви.

Дома, наскоро поужинав, я сразу же бегу на балкон — не терпится показать Гиви черепаху и красавиц пепел, рассказать о старом пастухе, о схватке Шайтана с орлом. И, как ни странно, я чувствую себя виноватой перед Гиви: я-то весь день развлекалась, а он без конца скручивал бумажные свои цветы. Бедный, ему так хотелось поехать! Наверно, соскучился и ждет меня.

Предчувствие не обманывает — я застаю нахохлившегося Гиви на балконе в качалке, на коленях раскрытая книга, но он не читает, а невидяще смотрит куда-то вдаль. Я довольна: он рад моему возвращению.

Черепашка ему нравится, мы по очереди вертим и нянчим ее, а наигравшись, укладываем спать в корзинку. И тогда я собираюсь торжественно показать мои главные сокровища.

Осторожно, чтобы бабочки не разлетелись, я приоткрываю железную коробку и поднимаю ее к глазам Гиви. Но, к моему удивлению, лицо его становится печальным, губы кривятся, словно ему причинили боль.

— Тебе не нравится? — обиженно спрашиваю я.

— Они мертвые, Ли, — с усилием произносит Гиви и отстраняет коробку. — Они умерли.

И лишь тогда я сама заглядываю в жестяную сокровищницу. Во что превратились мои разноцветные пепелы, куда исчезла их красота… Кучка блеклой пыльцы, измятые, похожие на тряпочки, выцветшие крылья, беспомощные, сморщенные тельца. Зачем, зачем только я их ловила?! Я же не собиралась их убивать! Папа, как всегда, был прав…

Гиви понимает и жалеет меня и, стараясь утешить, восклицает с неестественным оживлением:

— Ну конечно же, Ли, не собиралась! И ты знаешь… ты не плачь, они вечером все равно бы умерли. Помнишь песенку: «Но короток мой век, он не долее дня. Будь же добр, человек, и не трогай меня»? Не будешь ловить пепел?

— Ни за что!

— Ну хорошо, Ли, успокойся… Знаешь что? Давай мы с тобой как будто отправимся путешествовать… Нет, нет, не на озеро!

— На Руставели, — предлагаю я сквозь слезы.

Больше всего я люблю именно эту самую нарядную и красивую улицу нашего зеленого города. В тени вековых платанов и акаций, раскинувших над ней зеленые шатры крон, всегда так прохладно и приятно гулять.

Но Гиви отрицательно качает головой.

— Нет, Ли, не на Руставели. Мы с тобой отправляемся в Индию, в незнакомые нам горы. Слу-шай вни-ма-тель-но… Мы переплываем священную реку Ганг, и на нашем пути неожиданно вырастает замок. Он оранжевый и светится изнутри оранжевым светом, будто громадный драгоценный камень. Мы подходим близко-близко — нам хочется войти в серебряные ворота, но замок отодвигается от нас. Он словно бы и рядом — рукой подать, а дойти до него никак не можем. Мы делаем шаг, и замок отодвигается на шаг. Он кажется живым и всё понимает. И смеется над нами. Ты видишь, как от смеха блестят у него окна? И вот мы устали, измучились и садимся в траву перед серебряными воротами. Трава душистая и густая, нам она почти по колена, но почему-то тоже оранжевая и тоже светится… А ты, Ли, начинаешь капризничать, просишь пить, и еще не успеваешь договорить, как у наших ног вдруг появляется оранжевый ручей. Течет и журчит, и трава качается. Я зачерпываю в ладони воду, хочу напоить тебя, но вода превращается в сухой оранжевый песок и сыплется у меня между пальцами. Ты слушаешь?

— Да.

Я, конечно, понимаю, что все это — Гивины выдумки, но меня зачаровывает его мечтательный голос, его таинственный тон. А он продолжает:

— Ты плачешь, Ли, зовешь Катю, но откуда в Индии, на берегу священного Ганга, быть Кате? Она далеко, она живет в Цагвери со своим мужем. Я пытаюсь успокоить тебя, но, представляешь, вдруг серебряные ворота распахиваются и из них выплывает оранжевое облачко, оно приближается к нам, становится больше, больше, и из него появляется фигура. И знаешь, кто это? Наш Волшебник! Да, он! Но глаза у него удивительно строгие, даже жестокие. И он поднимает обе руки и грозно кричит:

«Непосвященным гяурам вход в святую страну воспрещен! Вы должны сначала посетить Мекку, поклониться гробу пророка!»

Я пытаюсь помочь ему:

— А может, Волшебник не хочет пускать нас в замок, потому что боится — мы что-нибудь там сломаем? Бабушка Тата всегда боится, что я разобью у нее вазочку или статуэтку. Или, может, сам Волшебник добрый, а его слуги не хотят, чтобы мы вошли в замок?

— Нет, слуги покорны! — твердо возражает Гиви. — Слуги делают лишь то, что велит Волшебник! Он же могущественный чародей. Он может превратить воду в песок и песок в воду. Он может появиться и может исчезнуть, как дым.

— Ну и что же дальше? — тороплю я, — Дал Волшебник мне напиться? Я же хотела пить! Пустил в замок?

— Нет! — Гиви так печально качает головой, что мне кажется, он сам верит своим придумкам. — Нет, Ли, не дал воды, не пустил в замок! Представляешь, он опять сказал: «Гяуры!», вытащил из рукава золотую палочку, взмахнул ею — и все исчезло, как дым, как привидение. И Индия, и светящийся оранжевый замок, и священный Ганг. И мы с тобой оказались дома, вот здесь… На нашем балконе!

Увлеченная Гивиной фантазией, я не замечаю, как рядом с нами появляется Васька. По своей привычке он усаживается на корточки возле качалки и, когда Гиви замолкает, бесцеремонно заявляет:

— А я бы твоему Волшебнику голову отрубил! Он — злой! Почему не дал ей пить?

Я вздрагиваю от неожиданности: очарование сказки исчезло.

— Он Волшебник! Ему невозможно отрубить голову! — Гиви смотрит на Ваську с сожалением — рыжий тигренок ничего не понимает в сказках.

— И никакой он не волшебник! — сердито возражает Васька. — Я вчера газеты на базаре продавал, видел его. Все ходит, ищет чего-то, высматривает… В старье ковыряется!

— На базаре? — оживляется Гиви. — Вчера?

— Да, вчера, на базаре. И с ним эти… Как ты их зовешь? Его тела охранители…

— А может, он каждый день ходит там? — Гиви спрыгивает с качалки, словно собирается бежать куда-то. — Ах, если бы увидеть еще раз!

Я тоже поднимаюсь: порыв Гиви увлекает, мне тоже ужасно хочется снова посмотреть на царственного хаджи в зеленой чалме, мне кажется, что тогда и я поверю в придуманный Гиви оранжевый замок.

Но язвительный и практичный Васька охлаждает наш пыл:

— Базар-то закрыт. Вечер же!

— Тогда завтра! — не отступает Гиви. — Будем ходить по всему городу. Может быть, встретим!

Да, Васька, к сожалению, прав: сегодня слишком поздно. Красное солнце уже касается пылающим краем вершины горы Мтацминда. Значит — завтра!

…Но тетя Верико не любит пускать Гиви бегать по городу просто так, она обязательно придумывает ему поручение: отнести заказчице готовую шляпку, купить в магазине цветной ленты или тесьмы. Так случается и на следующее утро.

Вообще-то самая свободная личность в нашем дворе — Васька, он «крикун» — так называют в Тифлисе мальчишек-газетчиков. Васька бегает со своей газетной сумкой где и сколько ему угодно. Счастливый! Да и Амалия, если ей удается отделаться на время от надзора за младшими братцами, тоже может пробежаться по городу. Мне вырваться из дома труднее всех: на страже непреклонно стоят мама и бабушка. Но все же время от времени и я удираю, и тогда мы носимся по улицам дружной, неразлучной четверкой.

Ваське, достойному первенцу дворника Тиграна, знакома в городе каждая подворотня, каждый проходной двор, везде у него дружки-приятели, с которыми он охотно делится газетными новостями: где кого ограбили, где что продают…