Когда он повернулся к ней, его глаза полыхнули жидким огнем. Жар пронесся через нее, обжигая все нервные окончания одним этим взглядом.

— А что насчет тебя, Нина? Ты была бы рада, если бы я остался?

— Я… — как именно она должна была ответить на это? Честно и опрометчиво? Должна ли солгать, чтобы защитить себя и Шейна? Понял бы он разницу? Нина попыталась вымолвить хоть что-то. Пробовала выдавить отрицание, которое остановило бы то, что между ними происходит. А потом в ее голове промелькнуло изображение Чета, его пальцев, пробегающих по мягкой шерсти Шарлотты и ласковых слов. Его образ в аэропорту с собакой, вместе направляющихся в Европу, мысль о том, что она больше никогда его не увидит, сдавили горло, так что Нина не могла сказать ни единого чертового слова.

— Правда в том, что я сумасшедший. Я облажался. Как я уже говорил, увидев твою фотографию с выпускного, вместе с Шейном, я не мог перестать думать о тебе, ты все время в моей голове. Каждая женщина, образ которой я когда-либо создавал, рисовал или татуировал на ком-то, похожа на тебя. Я не псих, даже не смотря на то, что так может показаться. Ты не просто призрак или видение в моей голове, я не одержим. Я просто…не могу не думать о тебе. Не знаю, слышала ли ты когда-нибудь слово «муза», может оно и не подходящее, но единственное, что приходит на ум, чтобы описать тебя. У меня никогда не было настоящей связи с кем-либо за всю жизнь, но когда я здесь рядом с тобой, то чувствую ее. Я ощущаю эту энергию и не могу это остановить. Меня всегда тянуло к тебе, и я не мог рисковать, просто попросив разрешения нарисовать тебя, и услышать отказ. Мне пришлось наложить условия на эти деньги, как бы хреново это не звучало.

— Это…это безумие, — Нина запнулась. Ей казалось, что сердце сейчас выскочит из груди. Она хотела, чтобы он прекратил говорить эти безумные вещи. Но другая, гораздо менее разумная ее часть, желала, чтобы он продолжал, и это чертовски пугало.

— Может быть и безумие, но это правда. Не знаю, что сказать, чтобы ты поняла. Как будто я всегда был уверен, что приехать сюда и найти тебя было правильно. Это единственный раз, когда я чувствовал, что мне не нужно ни от чего убегать.

— Чет, пожалуйста!

— Дело вот в чем, Нина, — он наклонился и взял ее за руку прежде, чем она могла его остановить. Его прикосновение обожгло всепоглощающим огнем, пожирающим ее заживо, — я знаю, что ты тоже это чувствуешь.

И снова отрицание вертелось у нее на языке. Он был так близко. Одно слово могло оттолкнуть его, дать ей немного личного пространства, чтобы сформулировать ложь и выиграть немного времени. Она обещала Шейну…дала слово.

Ее губы приоткрылись, но не было слышно ни звука. Нина провела по ним языком, пытаясь смочить пересохший рот, надеясь, что это поможет сказать застрявшие внутри слова.

Глаза Чета потемнели. Когда он склонил голову вопреки всем ее лучшим побуждениям, она подняла лицо, чтобы встретить этот недозволенный поцелуй, которому нельзя было случаться.

Чет

Губы Чета обожгли её, податливые и мягкие, райские на вкус. Она такая сладкая и чистая. Дикий расплавленный жар разлился внутри него. В его груди, животе и в месте гораздо ниже ожили все нервные окончания, о которых он даже не подозревал. Чет провел языком по ее нижней губе прежде, чем втянул и пососал.

Девушка застонала, разомкнув губы. Его язык, лаская, проник между ее губ, и через мгновение, встретившись с ее, слился в танце, разжигая огонь, который уже был готов поглотить его.

Чет прикоснулся к мягкой линии ее челюсти, прежде чем зарыться руками в ее волосах. Господи, пряди как шелк на ощупь. Ему очень хотелось прикоснуться к ним с тех пор, как он впервые увидел Нину вживую. Все в ней было хрупким, требующим особого внимания, и бархатная линия челюсти и скул, и розовые губы.

Она вся такая мягкая? Ему не терпелось узнать.

Девушка отстранилась, тяжело дыша. Чет знал, что она попросит его остановиться, что происходящее преждевременно, слишком неуместно и неправильно по тысяче причин.

Вместо этого, Нина потянула свою рубашку за край и сняла ее через голову. Он смотрел, нет, пялился на нее, пока она расстегивала бюстгальтер, позволив ему медленно соскользнуть с плеч.

Ее грудь была великолепной, идеальной во всех отношениях, небольшая, помещающаяся в ладонь, с тугими бутонами сосков. Жар накрыл его с головой, угрожая разорвать на куски. Чет чувствовал себя живым сильнее, чем когда-либо за всю жизнь.

— Ну… ты так и будешь смотреть на меня или снимешь наконец свою одежду?

— Тут? — он был поражен тем, как низко и хрипло прозвучал его голос.

— Не знаю, предпочитаешь раздеться в спальне? Здесь не годится?

Чет колебался, — Я просто не знаю, хотела бы ты, чтобы я склонил тебя над этим раритетным диваном, рискуя…ну…

— О, понимаю, — она снова покраснела, как раз вовремя. Больше всего он любил этот нежный румянец на щеках Нины, — Тогда, наверное, в спальне.

— Наверное? Всегда есть кухня.

Уголки ее губ приподнялись вверх в чуть заметном намеке на улыбку, — Лучше поторопись, пока я не передумала.

— Ну, спальня, так спальня, пойдем.

Он спрыгнул с дивана, поднял Нину на руки и пошел в единственном возможном направлении. Как он и думал, спальня и ванная находились в конце коридора. Чет толкнул дверь, вошел в комнату и положил Нину на ее кровать, едва заметив антикварную мебель и красное покрывало.

Все, что он видел, была она. Только Нина. Она была для него всем.

Его руки метнулись к талии девушки, расстегивая пуговицу ее джинсов и стягивая их с бедер. На ней не было трусиков. Должно быть, она планировала отправить в его в нокаут прямо тут. Он не мог отвести взгляд от совершенства ее длинных, стройных ног, идеальной алебастровой кожи и ее лона… о, боже.

— Я делаю эпиляцию, — прошептала она, внезапно занервничав.

— Я вижу, — черт, он даже не мог заставить голос не дрожать, — Я действительно вижу.

Она медленно развела ноги, дразня его, доводя до самого края, — Хочешь ощутить, какая я на вкус?

Чет застонал. Это было слишком. Она была слишком. Слишком красивая. Слишком дерзкая. Слишком много «слишком». Абсолютное совершенство. Он закрыл глаза и рухнул на колени у края кровати. Его руки обхватили ее колени, подтянув ближе.

Нина так тяжело вздохнула, что ее плечи приподнялись, прежде чем она снова откинулась назад. Девушка вздрогнула, когда Чет провел рукой вверх по ее бедру, где кожа была такой же мягкой, как кожа лица.

Жажда только росла. Сильная и неистовая. Как будто кто-то живой внутри него вгрызался во внутренности, скручивая и изматывая его.

Он медленно ласкал ее складки. Она была такой теплой и влажной. Нина стала невероятно влажной для него.

Его член был настолько твердым, что только тот факт, что Чет был на коленях, мешал ему стоять прямо.

Нина подалась вперед, намекая, что хочет его. Ее тело было великолепным. Она — нимфа, фея, такая миниатюрная, гибкая, стройная и женственная одновременно.

Чет провел пальцами по ее бедру, наслаждаясь роскошным, теплым бархатом ее кожи, проложил путь вверх, остановившись всего в нескольких дюймах от эпицентра ее зноя.

— Господи, ты хочешь, чтобы я тебя умоляла? — прошипела Нина.

— А ты будешь?

— А разве я не уже? Разве ты не слышишь мои тихие мольбы?

— Я хочу услышать, как ты говоришь, что хочешь меня.

— Конечно, я хочу тебя! Это должно быть более чем очевидно.

— Ты предпочитаешь мою руку или мой рот?

— Нельзя и то, и другое?

Он застонал. Это была полностью его вина. Сам виноват, что хотел поиграть с ней. Вместо того чтобы ответить, Чет наклонил голову и прижал свой рот к жару ее разведенных бедер. Ему понравился ее вкус, терпкий и мускусный, пьянящая сладость женщины.