В день своего возвращения (как и раньше, миссис Стетсон и Билли остановились в пансионе) Билли сказала Бертраму и Уильяму:

– Мне нужен дом. Настоящий дом, с печкой и землей, в которой можно было бы покопаться.

– Думаю, такой дом найти нетрудно, – улыбнулся Бертрам.

– Но это еще не все. Я хочу очень много кладовок и веранду. Это важно.

– Может, проще его построить?

Билли сделала нетерпеливый жест.

– Слишком медленно. Дом мне нужен сейчас.

Бертрам рассмеялся, а потом многозначительно прищурился.

– Судя по словам Колдервелла, множество ваших воздыхателей готовы обеспечить вам дом нынче же.

Щеки Билли порозовели.

– Я сказала про кладовки, веранду, печку и землю, – весело ответила она. – Но не говорила, что мне нужен муж.

– Конечно не нужен! – решительно вставил Уильям. – Ты слишком молода для этого.

– Да, сэр, – кротко согласилась Билли, но Бертрам готов был поклясться, что глаза ее коварно сверкнули.

– А где Сирил? – спросила, входя в комнату, мисс Билли.

Уильям беспокойно заерзал на месте.

– Сирил не смог прийти, – сказал он под напряженным взглядом брата.

– Жаль, – пробормотала Билли, и снова вспыхнула странная искорка в ее глазах.

Едва Бертрам задумался, чтобы познакомиться с Билли поближе, как принесли визитную карточку Колдервелла. «И это положило конец всему», – строго сказал себе Бертрам.

Вскоре Билли нашла свой домик, печку и землю в Бруклайне. Были там и кладовки, и огромная веранда. Из окон симпатичного домика на склоне холма Кори открывался восхитительный вид на разноцветные крыши в просветах высоких деревьев, огромное небо и туманный силуэт холмов на горизонте.

– Этот дом настолько близок к совершенству, насколько только возможно, – объявила Билли. – Главное, чтобы он не отрастил крылья и не улетел. Я назову его Гнездом.

Превратившись в домовладелицу, Билли поняла, что топить печь только сначала весело, а потом утомительно. Ко всему прочему у нее появился роскошный автомобиль, и тогда понадобился шофер. Так в доме появился Джон, который умел топить печь и водить автомобиль.

Сразу после покупки автомобиля мисс Билли решила дать ему имя.

– «Автомобиль» звучит слишком длинно. А если называть его «мотором», то я буду думать, что за дверью меня ждет пульмановский вагон или большой черный грузовик. Пусть он будет Пегас, а для краткости – Пегги. Я не стану оскорблять безликим словом «машина» произведение инженерной мысли.

И она действительно называла автомобиль Пегги. И если вначале Джон презрительно сопел, а знакомые озирались в поисках неизвестной девицы, очень скоро в Бостоне пошла мода давать автомобилям имена. И даже Джон смирился с этим и заказывал «бензин для Пегги» без всякого смущения.

Джон познакомил хозяйку со своей женой Розой, женщиной, положительной во всех отношениях. Очень скоро Роза превратилась в незаменимую экономку Гнезда и привела за собой горничную Энн, вдвоем с которой они занялись хозяйством, освободив Билли и миссис Стетсон от забот. Все эти люди, да еще канарейка с котенком, похожим на Спунка, поселились в Гнезде.

– Теперь я готова принимать друзей, – объявила Билли.

– Думаю, ваши друзья тоже готовы вас навестить, – заверил ее Бертрам.

Так оно и было. Или, по крайней мере, так оно и выглядело.

Маленький домик на склоне холма немедленно стал Меккой для друзей Хеншоу, которые помнили Билли веселой восемнадцатилетней воспитанницей Уильяма. К ней приходили знакомые, которых Билли повстречала за границей, а еще тихие сладкоголосые старушки – подруги тети Ханны, находившие юную хозяйку Гнезда очаровательной. Чаще других заходили братья Хеншоу, а Колдервелл и вовсе околачивался там постоянно. По крайней мере, так считал Бертрам.

Младший Хеншоу приходил даже чаще Уильяма, а вот Сирил был редким гостем. Он нанес один визит, внимательно осмотрев дом под руководством церемонной Билли. Вежливо похвалил вид из окон и приготовленный ею чай. После этого появлялся изредка, молча усаживался в углу и предоставлял возможность вести беседу своим братьям.

Что до Колдервелла, то он вдруг утратил интерес к непроходимым лесам и заснеженным вершинам гор. Теперь он исследовал изгибы и повороты длинной Бикон-стрит и штурмовал неприступный холм Кори. Он твердо решил остепениться и заняться чем-то достойным, по его собственным словам. Утренние часы он сидел в юридической конторе в Бостоне, окруженный увесистыми томами, переплетенными в телячью кожу. Остальное время – почти все время – он проводил с Билли.

Однажды, вскоре после приезда в Бостон, Билли спросила Колдервелла о Хеншоу.

– Расскажите мне о них, – попросила она. – Чем они занимались все эти годы?

– Неужели вы сами не знаете?

Она покачала головой.

– Нет. Сирил – молчун, Уильям никогда не говорит о себе, а Бертрам всегда не то шутит, не то говорит всерьез.

– Между прочим, Бертрам превратился в известного художника.

– Неужели? Как я рада!

– Да, публика его обожает. Критики превозносят «нежную, выразительную манеру», что бы это ни значило, «великолепное чувство цвета», «элегантность штриха». И никак не сойдутся во мнении, идеалист он или реалист.

– Он все еще пишет «девичьи лики»?

– Не только. Портрет кисти Хеншоу нынче в моде. Он вообще изменился к лучшему за последние годы. Вы можете не знать, но раньше в его окружении появлялись люди с сомнительной репутацией…

– Вроде мистера Сивера?

Колдервелл вздрогнул.

– Вы знаете Сивера? – откровенно удивился он.

– Я видела его в компании Бертрама.

– Да, он, к сожалению, был одним из них. Но Бертрам поссорился с ним несколько лет назад.

Билли просияла улыбкой и немедленно сменила тему.

– А что мистер Уильям? – спросила она.

– Он по-прежнему заядлый коллекционер и прекрасный человек, что куда важнее!

– Что скажете о мистере Сириле?

Колдервелл пожал плечами.

– Этот человек – загадка для меня, Билли. Я, видно, не настроен на его волну. Бертрам однажды сказал, что Сирил как чувствительная струна: не отзовется, пока не найдешь верную ноту. Признаюсь, я ее еще не нашел.

Билли засмеялась.

– Кажется, я понимаю, что он имеет в виду. И он прав. Теперь я начинаю понимать, какой диссонанс я внесла в его жизнь, пытаясь подружиться с ним три года назад. Как его музыка?

– Он, конечно, играет очень хорошо, но настолько капризен, что уговорить его непросто. Ему нужна особая обстановка, идеальный инструмент и чуткая публика. Говорят, написал какой-то сложный трактат о музыкальной гармонии.

– А музыку он пишет, как раньше?

– Вот уж не знаю. Я слышал пару раз что-то из его сочинений, но их невозможно слушать! Заунывные, медленные и мрачные, как стенания неупокоенных духов.

– А мне нравятся стенания неупокоенных духов, – заявила Билли с неясной обидой.

Колдервелл с удивлением поднял бровь.

– Что ж, я предпочитаю духов разумных и радостных.

Помолчав недолго, Билли задумчиво сказала:

– Меня удивляет, почему никто из них троих не женится.

– Вы просто их плохо знаете, иначе бы не удивлялись, – заметил Колдервелл. – Сирил, по словам Бертрама, терпеть не может женщин и прочие неудобства. Уильям очень мил, но не годится для брака. Отец говорит, – тут голос Колдервелла смягчился, – что не встречал такой любящей пары, как Уильям и его юная жена. Но она унесла сердце Уильяма с собой в могилу. Вернее, то, что осталось от его сердца после смерти ребенка. У него был сын, который умер.

– Я знаю, – вздохнула Билли, – тетя Ханна рассказывала. А как же Бертрам? Вы ничего о нем не сказали.

– Бертрам! – воскликнул Колдервелл. – Билли, он не способен всерьез влюбиться в девушку. К тому же ни одна из них не поверит, что он говорит серьезно. Он умеет восхищаться девичьим поворотом головы или подбородком, но рассматривает женщин как модели для портетов. Не более того. Теперь вы понимаете, почему никто из них не женится?