Вокруг царило безмолвие, – овцы внимали слову своего бога, – и Агна, поморщившись, все чаще замечала на лицах окружавших ее людей бесконечный восторг. Они никуда не хотели идти, но они были готовы, чтобы их вели. Куда угодно, даже если это была самая черная тьма, темноту которой не может выдержать ни одно человеческое сердце. Боковым зрением Агна заметила, как под очередным призывом оратора рука Харри слегка дернулась, и ладонь сжалась в кулак. Затем пальцы медленно выпрямились, и левая рука Кёльнера спряталась за спину.

Агна уже почти заглянула в лицо мужа, желая узнать, какое оно в этот момент, но рядом с ней раздался какой-то неясный мычащий звук, и справа от нее возникло тело толстого Геринга, вернее, его часть – насколько могла заметить его Агна, еще не успев повернуть голову в сторону внезапного пришельца, одно воспоминание о котором приводило ее в ужас с того самого дня, как она и Харри впервые встретили его в день своей свадьбы на Александерплатц.

Сердце испуганно дернулось, когда она поняла, что перед ней действительно стоит Геринг. Широкая улыбка на его лице скрывала зубы, и для полного сходства с нелепой ухмылкой шарнирной марионетки – какие иногда рисуют дети – ей не хватало скобок, разбросанных по углам глумливого рта.

Несколько мгновений он молча смотрел на Агну, продолжая улыбаться, а затем назвал ее и Харри по имени, даже слегка склонив голову в приветствии. Рукопожатие Геринга и Кёльнера было несколько неловким, – словно против своих ожиданий, Герингу не удалось пожать руку Харри так, как он, должно быть, привык, – накрывая протянутую вперед ладонь сверху, и от неожиданности глаза его несколько расширились, быстро и удивленно окинули высокого Кёльнера взглядом, но, снова возвращаясь к своему привычному скользкому выражению, перекинулись на Агну, которая даже не желая того, притягивала к себе взгляды окружающих, а сочетание темно-голубого вельвета, из которого было сшито ее приталенное пальто, и темно-рыжих волос, завитки которых задорно выбивались из-под шляпки, делало ее еще заметнее.

– Что за неожиданная встреча! – голос Геринга звучал так радостно, словно он был старым другом Кёльнеров, который встретил их впервые после долгой разлуки, – на этот раз в улыбке Геринга показались блестящие от слюны зубы, и он кратко рассмеялся, ожидая ответа.

– Мы не могли пропустить выступление, – Харри сказал это так легко, словно он был первым поклонником Гитлера.

Агна опустила голову, рассматривая камешек, лежавший на земле рядом с ее ногой в бархатной туфельке, – в цвет пальто.

– Да-да, как же! Это я уже слышал от вашей очаровательной супруги, не правда ли, фрау Кёльнер?

Жена Харри ответила не сразу:

– Да, рейхсмаршал.

– Когда же вы мне это сказали? – блестящие смехом глаза Геринга поползли вверх, будто отыскивая нужное воспоминание в памяти своего хозяина.

– На вечере в доме министра пропаганды, – голос фрау Кёльнер, смешиваясь с голосом оратора, звучал тихо, и Геринг вплотную приблизился к ней.

– Да, конечно, как я мог забыть! Славный Геббельс! Он там, там, видите?

Не оглядываясь, Геринг наклонил голову вправо, и прямо за его плечом Агна снова увидела эти выжженные черные глаза. Геббельс стоял в нескольких метрах от них и говорил с Гиммлером. Мог ли он почувствовать на себе ее взгляд так быстро? Фрау Кёльнер не успела ответить себе на этот вопрос – Йозеф Геббельс пристально посмотрел на нее, заново разглядывая своими темными глазами каждую линию и черту ее лица. Затем он улыбнулся, попытался завершить разговор, но Гиммлер остановил его жестом и беседа, к огромной досаде маленького министра, продолжилась. Но с того момента, как он заметил Агну в толпе, его мертвенный взгляд то и дело возвращался к ней, и, горя блеском, останавливался на ней.

Наслаждаясь смущением фрау Кёльнер, которая быстро отвела глаза от заметившего ее Геббельса, Геринг рассмеялся и спросил, как у них, супругов Кёльнер, дела? Рейхсминистр авиации заверил, что это не праздное любопытство, – просто ему стало известно, что фрау Кёльнер уже однажды ночевала в библиотеке своего роскошного дома в Груневальде, по Херберштрассе, 10, что совсем недалеко отсюда, – в библиотеке, а не в одной постели со своим красивым мужем, чью внешность отметила первая красавица Третьего рейха, и, к слову, жена Геббельса, – Магда.

Так все ли у них хорошо? Агна оглянулась на Харри, и, чувствуя себя персонажем замедленной фантастической съемки, кивнула. Да, у них все хорошо, в тот вечер они просто немного поспорили, что случается со всеми супругами, не только с молодоженами. Она выдержала взгляд Геринга и улыбнулась. На этом встреча с великолепным Герингом закончилась, – он «совсем забыл», что ему уже пора идти, но, сказав, что им снова и непременно нужно встретиться, так же незаметно, как и при первой их встрече, исчез в толпе. Агна, не оглядываясь, протиснулась сквозь плотное кольцо людей, и быстрым шагом пошла вперед.

Эдвард легко догнал Элис, и, перейдя на шаг, взял ее за локоть, уводя в сторону леса. Они молча и долго шли, но как только мост через реку Хафель остался позади, Элис выдернула руку из мягкой хватки Эда и побежала прочь. Теперь, вдалеке от посторонних глаз, она, наконец, могла дать волю эмоциям, но…ничего не выходило. С гримасой боли и отвращения на лице Эл хваталась за горло и вновь опускала руки вниз. Так продолжалось уже долго – девушка замирала на месте, делала несколько шагов и снова хватала себя за горло. Может быть, если бы она умела плакать, ей стало бы легче. Но Эл знала про себя, – еще с того дня, когда тетя сообщила ей, что ее папа и мама умерли от испанки, – что она не может плакать. Боль застревала в груди громадным комом, в такие минуты она не могла дышать, и, с какой бы силой Эл ни била себя кулаком по грудной клетке, это не приносило облегчения и не возвращало способность дышать, а только увеличивало мучения.

В первые минуты Эдвард не осмеливался подойти к ней, и только наблюдал с небольшого расстояния за Элисон, не зная, что ему стоит предпринять: женщины, которых он знал, не только умели плакать, но и при случае, умело пользовались этим весьма сомнительным оружием, в своих целях. Но с Элис все было иначе. Она двигалась резко и быстро, и в том, как девушка повернула шею, он снова узнал то же, что замечал ранее – движение, которое делает человек, желая освободиться от удавки, уже накинутой на его шею. Руки Эдварда начали сжиматься в кулаки, снова и снова. Тяжелое дыхание наполняло грудь свежим лесным воздухом, но, как и Элис, он не находил облегчения.

Девушка затихла, стоя на одном месте. Солнечный луч, проходя сквозь листву, переносил на ее спину причудливые тени, сотканные из очертаний первых весенних листьев, которые уже успели появиться на ветках берез и хвои. Милн подумал, что опасность миновала, но вдруг Эл сбросила пальто на землю и медленно пошла вперед. Он перехватил Элисон и набросил пальто ей на плечи, когда она делала новый шаг, сбивая ее с ритма. Пошатнувшись на каблуках, она крепко схватила Милна за руку и с удивлением взглянула на него, – так, словно видела впервые в жизни.

– Пусти, – глухо пробормотала Эшби, отпуская рукав темного пальто.

Элисон начала падать, но Милн успел подхватить ее на руки.

Она была без сознания.

В окружающей темноте мартовской ночи высокое окно в доме № 34 по улице Кайзердамм светилось особенно ярко. Электрический свет смешивался с жаром и светом огня, разведенного в камине, но человеку в парадном мундире все еще казалось, что тьма сгущается и окружает его. Он сползал на пол с высокого венского кресла, проползал по ковру по прямой, и, уткнувшись лицом в бархатную обивку дивана, замирал на несколько минут. Потом все повторялось снова и снова. Крупные капли пота катились по толстой шее, черный воротник рейхского мундира душил его, но толстяк, косо обхватив себя руками, трясся в ознобе. Был ли он, рейхсмаршал авиации Третьего рейха, Герман Геринг, под действием кокаина, первитина, юкодала или морфия, сейчас бы никто не мог сказать. В такие минуты «уединения» тревожить героя войны запрещалось решительно всем, даже верной домработнице Цилли, которая еще помнила первую жену Германа, красавицу Карин, «тонкую» и изящную, как он сам ее называл.