Пиромана Ван дер Люббе, который, по слухам, страдал психическими отклонениями, и в часы, когда горел Рейхстаг, находился в состоянии наркотического опьянения, осудят и казнят очень быстро и очень выгодно для «великолепной четверки», как тогда называли Гитлера, Геринга, Гиммлера и Геббельса. Его тело не отдадут семье для погребения, а обезглавленное, сбросят в очередную братскую могилу где-то на окраине Берлина – ведь убитых в застенках тюрем в те дни, коих были сотни, все-таки нужно было как-то хоронить. Досадная, но неизбежная работа.

Позже выяснится, что Рейхстаг был подожжен по прямому указанию великолепного Геринга, – но, обвинив в поджоге неугодных им коммунистов, национал-социалисты сделали еще один большой шаг в сторону тотального захвата власти. И если еще одним следствием этой лжи стали доносы, ужас и страх людей, что ж, то было только на руку новой правящей партии.

Но, несмотря на все знаки тех дней, даже горевший Рейхстаг для большинства обывателей не стал предостережением. Гитлер кинул им в тарелки обещания побороть массовую безработицу, присыпав это, со временем исполненное обещание, спортивными праздниками, салютами, ночными восторженными шествиями с факелами, и словами, множеством слов и криков, об исключительности «арийской» расы. О том, что сами новые вожди на арийцев совсем не похожи, и что в руках у них – острые ножи, уже измазанные кровью, которые в любой момент могут повернуться в сторону самих немцев, почти никто не думал. А те, кто думал – бежал на вокзал и спешно уезжал в Австрию, Швейцарию, Америку. Те дни в Берлине были странными, тревожными, кровавыми и противоречивыми. Берлин оставался Берлином, но, украшенный тысячами свастик, постепенно переставал быть собой.

Поморщившись от утреннего света, Элис открыла глаза и вздрогнула: перед ней, одетая в черную форму с белым накрахмаленным фартуком, стояла Ильза и изумленно смотрела на фрау Кёльнер, спящую в библиотеке на кушетке. Взгляд домработницы был настолько красноречив, что, казалось, будто и вся ее фигура изогнулась в форме вопросительного знака. Не сдержавшись, Эл весело рассмеялась, пожелала Ильзе «доброго утра» и вышла из кабинета. В поисках своего мужа она обошла весь дом, но, как выяснилось, Herr Kelner полчаса назад отбыл на завод компании «Байер» и вернется только во второй половине дня.

Эдвард вернулся около шести часов пополудни. Столкнувшись с Ильзой в дверях, чей рабочий день уже закончился, он поздоровался и попрощался с ней, а между этими словесными ритуалами успел выдержать въедливый взгляд прислуги и выслушать подозрения, произнесенные шепотом: фрау Кёльнер, судя по всему, ночевала в библиотеке, – утром, придя на работу, Ильза лично застала фрау спящей на кушетке у окна в одежде – черном костюме, состоявшим из пиджака, и черной узкой юбки, под пиджаком у фрау была белая шифоновая блузка с воротником жабо. Кроме того, заметив Ильзу, хозяйка рассмеялась, пожелала ей «доброго утра» и вышла из комнаты. Почти весь день хозяйка провела дома, исключение составила поездка в Берлин, время отсутствия фрау – два часа и десять минут.

Завершив свой доклад, Ильза, явно довольная собой, кивнула и вышла из дома на Хербертштрассе, 10.

Все время, пока Милн слушал прислугу, он рассматривал ее лицо и фигуру с высоты своего роста, с интересом думая о том, что в голове или организме иного человека отвечает за это свойство человеческой природы – донос, прикрытый сверху самыми лучшими и благородными – по мнению носителей этого качества – целями. Когда за Ильзой закрылась дверь, он снова напомнил себе, что с ней нужно быть как можно осторожнее, и поднялся на второй этаж, в спальню, где, к его новому удивлению, была Элис.

Сидя на кровати, она что-то увлеченно писала, а закончив, подошла к Милну и протянула ему записку. Не глядя на девушку, он повернулся к большому напольному зеркалу, медленно развязывая темно-красный галстук с тонкими белыми линиями.

– Я запрещаю тебе ночевать в любой другой комнате кроме этой, – Милн произнес фразу предельно спокойным тоном.

– У тебя нет права запрещать мне что-либо, ты мне никто, – стоя за спиной Эдварда, Элисон буравила взглядом его широкую спину.

– Ошибаешься, Агна. Я – твой муж. И в нашей паре именно я – старший агент. И если еще раз в отчете праведной Ильзы о твоем дне я услышу ее сомнения в благополучии нашего брака, я сделаю то, что тебе не понравится, – в зеркале Эдвард успел заметить, как Элис вздрогнула от его слов, но, сжав руки в кулаки, высоко подняла голову.

– И что? – Элисон так высоко подняла голову, словно на ее шее затягивали веревку, а ей хотелось хотя бы еще на мгновение продлить свою жизнь. Это движение Милн не замечал в ней раньше, и потому с удивлением посмотрел на девушку, приближаясь к ней. Их разделяло всего несколько сантиметров, когда наклонившись, Эдвард прошептал:

– Узнаешь, если не послушаешь меня.

Со всей силой, что могла быть в ее ударе, с учетом минимального расстояния, разделявшего их, Эл прислонила к груди Эдварда записку, которую он предпочел не заметить, и которую она все это время сжимала в руке. Получив слабый удар в грудь, Эдвард улыбнулся и, повышая голос, выразительно прочитал написанное Эл вслух: «Рейхстаг горел сегодня ночью. Сейчас пожар потушен. Великолепная четверка подозревает коммунистов, но это провокация Геринга. В городе беспорядки, сотни задержанных и убитых. Точных данных еще нет». Милн отступил от девушки на несколько шагов, прочитал записку еще раз, а затем, подойдя к камину, в котором был разведен огонь, порвал записку и бросил ее в камин.

– Если это и поджог, то доказательств этому нет. Пока нет. К тому же, сообщение уже отправлено, а это – слишком длинное, и эпитет про четверку излишне пышный.

На глаза Элис навернулись слезы, но проходя мимо Эдварда в ванную комнату, она сообщила ему, что он идиот.

На следующее утро она заставила себя лежать в кровати до прихода Ильзы, и, убедившись, что прислуга заметила, как она выходит из спальни, снова пожелала ей доброго утра и улыбнулась. За завтраком, накрытым по случаю воскресенья в большой столовой, царила тишина, нарушаемая только шелестом страниц главной нацистской газеты «Фолькишер беобахтер», которую Харри Кёльнер читал каждое утро. На первой полосе сообщалось о том, что в этот день Гитлер выступит на площади Груневальда. А значит, чета Кёльнер будет там.

В день выступления Гитлера на площади в Груневальд собралось не менее тысячи человек, многие приехали специально, чтобы услышать новую речь того, кого позже с легкой руки кого-то из приближенных назовут – и будут звать до конца – «фюрером», что в переводе означает «вождь». Он уже бился в громких призывных конвульсиях, в эффекте которых были заметны уроки актерской игры (к решению и этого вопроса Гитлер подошел со всей возможной педантичностью, обучаясь ораторскому и актерскому мастерству у оперного певца Пауля Девриента), когда Агна и Харии Кёльнер вошли в людское море, застывшее в порыве обожания и послушания перед гнилой силой своего пустого Посейдона.

Его руки еще не тряслись и не дрожали, лоб пока не был изрезан глубокими поперечными морщинами, и многие из тех, кто, как жертвы – вполне возможно, что и ритуальные, об этом лучше всех знал «верный из вернейших», Генрих Гиммлер, первый мистик и основатель концентрационных лагерей, в которых одних только евреев было уничтожено более шести миллионов человек, – будут убиты, но позже, сейчас, вполне возможно, были среди тех, кто с замиранием сердца слушал недавно избранного ими рейхсканцлера. В сухом и холодном ветре этого мартовского утра, который, как кинжал, врезался в каждого прохожего, срывающийся голос Гитлера звучал особенно громко. Позже его «менеджеры» введут в обыкновение разъезды своего кандидата – или разлёты? – в рамках предвыборной кампании, на самолете, чтобы он мог донести свое единственно «верное» слово до всей своей паствы, но сейчас этого еще не было, и, окружив импровизированную сцену, люди с радостью внимали всему, что он им обещал. Стоя рядом с Харри, Агна словно застыла под силой пронизывающего ветра. Пальцы ее правой руки так крепко сжимали меховой воротник элегантного темно-голубого пальто, что, если бы не черные перчатки, то наверняка можно было бы увидеть, как от усилия побелели костяшки пальцев.