Послышалось тихое «merde!», и зеленое платье исчезло в темноте. Элисон вернулась очень быстро, и вытянув вперед левую руку, продемонстрировала Эдварду массивное обручальное кольцо, закрывавшее всю фалангу ее безымянного пальца. Оно было сделано в форме ромба, острые вершины которого расходились вверх и вниз, а центр кольца, где сходились грани, выполненные из золота и серебра, украшало множество бриллиантов. Милн коротко кивнул и поднес руку к замку зажигания, когда Элисон спросила:

– Как мне себя вести?

– Просто хорошо сыграй свою роль. И притворись, что любишь меня.

От поворота ключа «Мерседес» взревел и выехал на дорогу.

Особняк на Рейсхканцлер-платц светился огнями, когда Харри и Агна Кёльнер шли к широкой мраморной лестнице. Харри подал руку, и Агна с улыбкой сжала его ладонь.

– Я была влюблена в тебя. В то Рождество, помнишь? И потом, долго после него.

Черные блестящие ботинки застыли на месте.

– Я хотела, чтобы… – огромная входная дверь особняка медленно отъехала в сторону и слова Элис, сказанные шепотом по-французски, исчезли в темноте. Служанка с улыбкой смотрела на то, как Харри и Агна неторопливо приближаются к дому ее хозяина Йозефа Геббельса. Фрау Кёльнер любезно улыбнулась девушке, а Харри, ловко сняв с плеч своей супруги накидку с меховой оторочкой, расшитую сзади золотой ниткой по темно-зеленому бархату, застыл на месте, уставившись на спину Агны.

На обнаженную красивым вырезом спину Агны.

Почти соприкасаясь с краями выреза, по спине сбегала вниз тонкая золотая цепочка. Харри пробежал взглядом по спине Агны, удивляясь тому, как точно все грани цепочки образуют идеальный золотой треугольник, и, посмотрев на его перевернутую вершину, увидел ответ – внизу, в точке соединения двух граней треугольника, раскачивался маленький бриллиант. Сверкая разноцветными огнями, он едва касался ложбинки на спине Агны, и снова уходил назад, создавая эффект драгоценного маятника, к которому неизменно возвращался взгляд стороннего наблюдателя.

Тихо выругавшись, Харри прикрыл глаза. А открыв их, увидел как Агна, улыбаясь, идет навстречу Герингу, который уже заметил и ждал ее. Левая ладонь министра едва скользнула по спине девушки и вытянулась вдоль толстого тела Геринга.

Сделав шаг вперед, Харри быстро прошел по гостиной, остановился рядом со своей женой и обнял ее за талию.

– А вот и он! – Геринг, страдая манерами устаревшей театральности, широко улыбнулся Кёльнеру, и, изучив его лицо за пару секунд, энергично выбросил вперед правую руку для приветствия, – а я подумал, что вы не придете.

– Мы не могли пренебречь таким приглашением, – голос Агны прозвучал так близко, что Харри почувствовал ее дыхание. Фрау Кёльнер перевела взгляд на мужа и чудесно улыбнулась ему.

– Рад это слышать, фрау Кёльнер. Такой случайностью нельзя пренебрегать, тем более в день свадьбы. Оркестр заиграл «Ich Steh mit Ruth gut», и последние слова Геринг прокричал, наклоняясь вперед, к фрау Кёльнер. Затем он отошел к большой группе гостей и Харри пригласил Агну на танец.

Незатейливая песня звучала в точности как рождественские мелодии, и Агна очень старалась танцевать как можно лучше, хотя все время, что длился танец, ее не покидало ощущение нереальности происходящего.

Музыка еще звучала, когда Йозеф Геббельс подошел к Кёльнерам и остановил их танец. Не утруждая себя приветствиями, он остановился в двух шагах от Агны, и рассмотрев ее фигуру жестким взглядом темно-карих глаз, сказал так громко, чтобы его слышало как можно больше гостей.

– Кто вы?

Повернувшись лицом к Геббельсу, но успев посмотреть на Харри, Агна ответила:

– Здравствуйте, министр. Я Агна Кёльнер, а это мой муж, Харри Кёльнер.

Взгляд Геббельса остановился на темно-рыжих волосах Агны и вспыхнул.

– Геринг сказал мне, что вы приехали только сегодня утром. Для чего?

– Я назначен главой филиала фармацевтической фирмы «Байер», министр, – учтиво ответил Харри, переводя внимание министра пропаганды и просвещения на себя, – моя супруга сопровождает меня в поездке. К тому же, мы не могли отказать себе в удовольствии пожениться в таком прекрасном городе, как Берлин.

Пепельно-черный взгляд Геббельса обратился на Кёльнера, и в эту минуту к ним присоединился Геринг.

– В самом деле, Йозеф! Я могу сам рассказать тебе о них всё, – Геринг рассмеялся собственной фразе, проверяя взглядом улыбки Кёльнеров. Лица Харри и Агны улыбались, и большим пальцем левой руки Агна не переставая трогала обруч своего кольца.

Геринг заговорил с Геббельсом и медленным шагом увел его в противоположный угол зала. Отвечая своему коллеге по партии, Геббельс вдруг быстро оглянулся на Агну и вновь остановил свой выжженный взгляд на ее лице. Кольцо на безымянном пальце фрау Кёльнер снова сдвинулось вперед.

Элисон забежала в свою комнату, на ходу закрывая дверь перед Милном. Но это не помогло – стеклянная дверная ручка, ударившись о стену, разбилась на мелкие осколки.

– Ответь мне!

– Нет, я не стану с тобой говорить, когда ты так злишься, – Эл вернула Эдварду его же слова, сказанные им несколько часов назад, и теперь смотрела на него в ожидании ответа.

– Как ты могла надеть такое платье?! Это безумие!

– Неужели? А по-моему, всем оно очень понравилось! – Элис попыталась пройти мимо но Эдвард встал у нее на пути.

– Что ты сказал мне перед тем, как мы поехали туда? «Сегодня важный вечер, Агна. От того, как он пройдет, будет зависеть очень многое», – Элисон так точно изобразила голос Эдварда, что он забыл о своем гневе и в удивлении посмотрел на нее, – и вечер прошел так, как было нужно, Харри Кёльнер. Спроси у Геринга.

– Лучше у Геббельса, – лицо Милна скривилось в отвращении, – он не отстанет от тебя, Элис. И может случится так, что никто не сможет тебя защитить от того, что натворила сегодня твоя красота. Никто. Эдвард долгим взглядом посмотрел на девушку и вышел из комнаты.

Он проснулся мгновенно, как только почувствовал рядом с собой движение. Нож со свистом рассек темноту, но не встретил никакой преграды. Убрав оружие обратно под подушку, Эдвард поднялся с кровати. Эл стояла перед ним в длинной белой сорочке, застегнутой под самым горлом. Ее правая рука заметно дрожала.

– Ты…ты…они убьют нас? Да? Убьют? – слезы застилали пеленой глаза Элис, и у нее никак не получалось сфокусировать взгляд на фигуре Эдварда. Вместо того, чтобы быть четкой и высокой, она расплывалась и распадалась на светлое и темное пятно. Почувствовав объятия Эдварда, Элисон заплакала еще сильнее. И если бы он не обнимал ее так крепко и тепло, кто знает, сколько бы еще она мучилась от жуткого страха, который не давал ей заснуть. Слезы сбегали на его грудь, она обнимала его так крепко, как только могла, как никого не обнимала до этого. Мерный стук его сердца и слова, которые он шептал ей на ухо, постепенно возвращали Элис из пучин черного страха. Она почувствовала, как сильно устала, и, тяжело втянув воздух в легкие, уткнулась носом в шею Милна. Легко подняв Элис на руки, он отнес девушку в ее спальню.

Паркет под ногой тихо скрипнул, и Элис вздрогнула от собственного движения. Опустившись в кресло, она медленно осматривала гостиную своего нового дома. Камин с черной решеткой, и зеркало в тяжелой золотой раме над ним…взгляд задержался на картинах с изображением лесных пейзажей и сцен охоты, а потом снова вернулся к Эдварду. Он спал, откинув голову на спинку дивана, на коленях лежал новый номер Volkischer beobachter, а простой карандаш, которым он, очевидно, делал какие-то заметки, по-прежнему был зажат в правой руке. Во сне Эдвард выглядел не таким суровым, а светлая прядь волос, упавшая на лоб, придала его лицу еще больше мягкости, отчего он казался почти ровесником Элис. Ей вдруг захотелось прикоснуться к этой пряди волос, она поднялась из кресла и уже сделала шаг вперед, протягивая руку к лицу Эдварда, как он открыл глаза, с удивлением смотря на нее туманным ото сна взглядом. Она улыбнулась и отошла назад. Полы шелкового халата едва слышно прошелестели, когда она, по своей привычке, устраивалась в кресле, подогнув под себя ноги. У нее оказалось еще несколько секунд, пока Эдвард приходил в себя, окончательно просыпаясь, и Элисон, может быть впервые с момента их встречи в Лондоне, открыто рассматривала Милна.