Вероятно, тогда совпало сразу несколько обстоятельств – еще в самолете я чувствовала недомогание и первые признаки лихорадки, а сообщение о смерти близкого мне человека просто стало тем клином, что выбило в буквальном смысле почву у меня из-под ног.

Доехав до дома, я вызвала Таню – мою подругу и по совместительству врача из нашей поликлиники. Таня печально констатировала грипп. Она даже дала ему какое-то сложное название, состоящее из букв и цифр, что должно было как-то подчеркнуть сложность моего положения. Но это было лишне. Достаточно уже того, что у меня с детства аллергия на большую часть фармакологической продукции, включая жаропонижающие препараты. Поэтому мы обе знали, что схватка с болезнью в таких неравных условиях будет тяжелой.

Таня приложила всю свою медицинскую сноровку, но высокую температуру не удавалось сбить восемь дней. Потом еще столько же температура скакала, будто подтрунивая над нами и все больше изматывая мой организм и Танину веру в правильность выбранного ей лечения. Кашель душил меня днем и ночью, есть мне не хотелось, поэтому в конце третьей недели я стала похожа на чудом выжившего выходца из концлагеря.

Свекровь тоже старалась, как могла, приложить руку к моему выздоровлению. Она передавала через Таню и Игоря перетертые с сахаром ягоды и еду, которую я не ела. Я была ей благодарна за заботу, но еще больше благодарила за то, что она, панически боясь заразиться гриппом, свела к абсолютному минимуму свои посещения моего одра болезни.

Этому счастливому обстоятельству можно было бы даже порадоваться, если бы Раиса Ивановна по своему обыкновению не добавила в него ложку дегтя. Она так запугала себя и моего мужа смертельной опасностью, исходящей от меня, что Игорь буквально съехал жить к ней домой. За три недели, которые я находилась в строжайшем карантине, он всего несколько ночей провел у нас дома. При этом он тщательно соблюдал меры предосторожности – ходил по дому в маске и стелил себе на диване в зале.

Кроме Тани, связь с внешним миром я могла осуществить только путем мобильной связи, поэтому иногда чувствовала себя прокаженной, оставленной всеми родными умирать в далеком от людей лепрозории. Конечно, я с пониманием относилась к таким вынужденным мерам. У меня не было осознанного намерения заражать тяжелым недугом ни мужа, ни даже Раису Ивановну, хоть последнее утверждение и может показаться спорным. Оставалось только уповать на то, что, согласно мировому закону смены событий, моя горячка рано или поздно отступит и прежняя картина мира вернется, заиграв привычными красками.

Но, увы. Когда я, благодаря или вопреки всему, выздоровела, то обнаружила, что прежней картины уже нет. За эти три недели вынужденного отдаления с Игорем наша с ним семейная жизнь дала трещину и оттуда веяло заметной прохладой.

У меня появилось стойкое ощущение, что моего мужа за время моей болезни подменили. Нет, оболочку оставили – он такой же красавец мужчина с косой саженью в плечах и прямым взглядом томных карих глаз. Но в остальном беда. Моя рабочая версия – его подменила моя свекровь. Заразила своей бациллой ненависти ко мне и прочистила ему мозги. Теперь он очень напоминал мне свою маму даже в мелочах и интонациях.

Да, так уж сложилось, что наш треугольник свекровь – сын – невестка не являлся редким исключением из правил для подобных треугольников. Я все понимала: единственный сын, материнская ревность, осознание ненужности, когда сын влюбляется… Поэтому стойко выносила ее придирки к моему несовершенству. Я редко спорила и никогда не ругалась с Раисой Ивановной. Все скандалы были больше похожи на ее монолог, что тоже ставилось мне в упрек. Но больше всего ее расстраивало то, что все попытки рассорить нас с Игорем заканчивались тем, что Игорь вставал на мою сторону. «Это моя жена, – говорил он, – я лучше умру сам, убью ее и еще полмира, чем допущу, чтобы мы расстались». В такие моменты я особенно гордилась своим мужем и мысленно дорисовывала Раисе Ивановне усики Гитлера. Правда, ревность Игоря ко мне и его вспыльчивый характер иногда давали повод думать о том, что он может воплотить свои слова в жизнь, но на Раису Ивановну они действовали как холодный душ.

Так неужели это возможно, что всего за три недели моей болезни моей свекрови удалось достигнуть того, чего она не могла добиться за три года нашей совместной, треугольной жизни?

Был у меня еще вопрос, на который Игорь отказывался давать ответ.

Борясь за фирму, которая стала ему важнее наших отношений, Игорь совершенно разругался с Тимуром. Об этом я узнала от своей подруги Оли, которая со слезами рассказала мне, как случайно услышала разговор наших мужей по телефону. Ни она, ни я не могли понять: неужели партнерские разногласия на работе могут стоить многолетней дружбы?

Конечно, для нас с Олей не было секретом, что разлад у них начался гораздо раньше. Еще тогда, когда Саша предложил им обоим поехать в Адлер, где у него планировалась встреча с хозяином «МЭЛД» Максом. Тимур тут же ухватился за эту встречу, как за возможность каким-то образом поправить дела фирмы. Игорь же был против связей с «МЭЛД». Он считал, что от «стервятников», как Игорь называл подобные «МЭЛД» компании, еще никто ничего хорошего не получал. Такие фирмы скупают за бесценок хорошие идеи, выкидывают тех, кто претендует на авторство, а идеи развивают, чтобы потом продать их дорого, ни с кем не делясь прибылью. Игорь не хотел ни себе, ни Тимуру участи Саши, который продал свою фирму «МЭЛД» ниже себестоимости, а теперь работает в ней же простым директором и ждет, когда его выкинут оттуда за ненадобностью.

Тимур возражал Игорю буквально во всем. Он утверждал, что, во-первых, для того, чтобы продать уже раскрученную фирму, «МЭЛД» вкладывает в нее огромные средства. Поэтому имеет полное право на прибыль. Во-вторых, они не воруют идеи, а покупают их. Хочешь продать дороже – торгуйся. А Саша, как считал Тимур, не продешевил, а выторговал рабочие места для своего коллектива и для себя. На тот момент, когда его фирму уже ничего не могло спасти, это был хороший ход. И проект, в который Саша когда-то вложил душу, растет и сам он пристроился с перспективой роста в крупной корпорации. И, судя по тому, что сам хозяин «МЭЛД» оценил Сашин потенциал и согласился на встречу, рост обещает быть стремительным.

Я знала, что встреча в Адлере особых результатов не принесла. «МЭЛД» не работает с украинскими фирмами, поэтому Макс не выказал особой заинтересованности предложением Тимура. Но тем не менее обещал над ним подумать. Сказал, что скоро будет в Украине проводить то ли какие-то семинары, то ли тренинги, поэтому обязательно заедет к нам в офис, чтобы осмотреться на месте. И, похоже, что, чем ближе был приезд Макса, тем шире становилась пропасть между Игорем и Тимуром…

Это дождливое, воскресное утро мало чем отличалось от предыдущих дней. Вчера вечером Игорь вернулся поздно и изрядно выпившим, поэтому спал в зале. От запаха его перегара можно было спиртовать бабочек, а его скомканная одежда валялась в кресле рядом.

Если бы существовала инструкция для идеальных жен, то в первом пункте там бы значилось, что ругаться с мужчиной, испытывающим похмелье, дело неблагодарное, а порой и опасное. А так как я решила сегодня поговорить с Игорем на тему, которая для нас с ним довольно щепетильна, то вторым пунктом в инструкции должно быть приготовление любимого блюда моего мужа. Не долго думая, мой выбор пал на шарлотку с яблоками.

Ближе к обеду Игорь вышел ко мне на кухню, потирая припухшее ото сна лицо.

– Привет. Завтракать будешь? – спросила я, разглядывая его помятый вид.

– Нет, не хочу, – ответил он и плюхнулся на стул. – Я кофе выпью и уеду сразу.

Я уронила на пол полотенце, которым вытирала руки.

– Уедешь? Но…

– Мне позвонили, – оборвал меня Игорь, – сказали, что уже ждут. Завтра трудный день, нужно подготовиться. Я тебе уже говорил, у нас большие проблемы на работе.

Игорь встал и начал самостоятельно заваривать себе кофе. Мне даже стало интересно, знает ли он, где у нас находится турка. Такой несвойственный ему порыв можно было объяснить только тем, что ему или неприятно, или неловко быть со мной. Я с удивлением понаблюдала за ним, а потом взяла из его рук банку с кофе и стала заваривать сама.