Игорь обернулся к Максу и несколько секунд смотрел на него. Я не видела его лица, но лицо Макса было совершенно спокойно. На его губах была легкая усмешка, но глаза смотрели твердо и требовательно.

Игорь, не глядя больше на меня, взял свое пальто и вышел за Максом.

От нервного напряжения меня трясло. С трудом поднявшись с пола, я скинула куртку Макса и поплелась в зал. На столе лежал большой букет белых роз. Мне не захотелось ставить их в вазу.

Я успела переодеться и смыть кровь с подбородка, как в дверь позвонили.

Выглянув за плечо Макса, я увидела, что он пришел один.

– Игорь ушел, – опередил он мой вопрос. – Поговорите потом, когда оба успокоитесь.

Я облегченно выдохнула:

– Спасибо. Проходи в зал, можешь не разуваться.

Макс сделал несколько шагов, но остановился возле моего портрета.

– Это мой отец писал, – сказала я ему, усаживаясь на диван. – Он был художником. Этому портрету больше двадцати лет.

– Как это возможно? – удивленно спросил Макс, не отрывая взгляда от портрета. – На картине же ты такая, как сейчас. Или это не ты?

– Нет, это я. У папы была такая игра, – объяснила я подробнее. – Он писал мои портреты, изображая меня такой, какой я буду выглядеть в будущем. Папа умер, когда мне было четырнадцать лет. Видимо, он чувствовал, что никогда не увидит меня взрослой, поэтому ему нравилось фантазировать на эту тему.

– По-моему, он все угадал.

– Мне тоже так кажется, – согласилась я. – Таких портретов под названием «Маришка» существует целая серия. Она сохранилась полностью, от первой его работы и до последней, потому что отец запретил продавать картины из этой серии.

– Почему именно «Маришка»? – Макс удивленно взглянул на меня и опять стал смотреть на портрет. – Это же производное от Марины.

– По документам я Марина. Но так меня называл только папа. Мама всегда настаивала, что я Мария. Ей это имя больше нравилось. Поэтому с детства она звала меня Маруся, а отец Мариша. Я себя называла Машуша, отсюда, кстати, и Шуша взялась.

– Значит, Маришка… – задумчиво произнес Макс. – А можно еще посмотреть картины из этой серии?

– Нет, они все у мамы в Италии. Она сейчас там живет. А у меня только этот портрет и еще картина из серии «Период слонов». – Я кивнула на противоположную стену, где висела большая картина с тремя африканскими слонами. – Папа несколько лет жил в Африке и рисовал этих животных.

Макс быстро посмотрел на слонов, но они его не заинтересовали. Он продолжил разглядывать мой портрет так, будто искал в нем что-то.

– Разве ты интересуешься живописью? – спросила я у него.

– А что, не похоже? – Макс кивнул сам себе. – И правильно. Не очень интересуюсь. Живопись мне нравится только та, которую я понимаю, и которая мне кажется красивой. Этот портрет именно из таких картин. Еще мне нравятся графические картины Эшера. Правда, это своеобразное искусство, больше оно привлекает меня с математической точки зрения. Ты знаешь такого художника?

– Конечно, – улыбнулась я. – А мой отец даже знал его лично. Они познакомились, когда папа навещал своего приятеля в доме престарелых для художников в северной Голландии. Эшер тогда был старый и очень больной, но они подружились. У нас есть его картина, подаренная моему отцу с его личной подписью. Она тоже в Италии, у мамы.

– А почему все картины у мамы в Италии? Они тебе не принадлежат?

– Нет, дело не в этом. Просто мама делает выставки этих картин, а у меня бы они только пылились. Я себе оставила только эти две, потому что они особенно дороги моему сердцу.

– Интересно… – тихо произнес Макс, продолжая рассматривать картину. – Все это очень интересно… Значит, твой отец был художником, который дружил с Эшером… А ты? Почему же ты не рисуешь?

– Вообще-то я рисовала до папиной смерти. А со слонами, которых видела только на его картинах, я даже призовое место заняла в одном конкурсе. Мы тогда с папой около месяца провели в Питере у его друга и художника, Самуила Марковича Ашбеля, и это была первая и последняя выставка, в которой я участвовала.

Макс посмотрел на меня удивленно.

– Почему последняя, если ты заняла призовое место? – спросил он.

– Потому что папа считал, что мне это пока не нужно. Чтобы писать, необходимы вдохновение и умение, а обильная критика или похвала могли только навредить мне в том возрасте, что я была.

– А сколько тебе тогда было?

– Девять лет. Папа говорил, что я еще успею покорить мир, когда вырасту и решу, что мне нужно его покорять. Да я и на том конкурсе оказалась случайно. Самуил Маркович, зная о том, что мы с папой приедем к нему, сам внес мою фамилию в список конкурсантов, а когда я приехала, то заставил меня нарисовать что-то по памяти. Я обожала папиных слонов, поэтому изобразила их.

Макс опять взглянул на слонов и сел рядом со мной на диван. Несколько секунд он разглядывал меня, сравнивая с тем, что увидел на портрете, а потом спросил:

– У тебя лед есть? Надо бы к губе приложить.

– Да, в холодильнике.

Макс вышел из комнаты, а вернулся с кубиком льда в руке.

В этот момент зазвонил мой мобильный телефон, поэтому я взяла из рук Макса лед и, держа его у губы, сняла трубку.

– Яна, здравствуй, – со вздохом сказала я и покосилась на Макса.

Он поднял брови и недовольно покачал головой.

– Ты куда вчера делась, подруга? – весело спросила Яна. – Ребята говорят, что тебя увели мужики какие-то. С тобой все в порядке?

– Да, все нормально.

– Муж вернулся?

– Нет, не совсем, – уклончиво ответила я. – Он… опять ушел.

– Ну и пусть катится. Одна ты не останешься! Вчера, между прочим, тобой такой мужик симпатичный заинтересовался, что даже я позавидовала. Да и Алик с ребятами от тебя просто без ума были!

– А вот в этом ты права, – усмехнулась я. – Не много надо ума, чтобы подмешать мне наркотиков в коктейль.

Яну мои слова нисколько не удивили.

– Да просто ты зажата была, а тебе бесплатно удовольствие доставили и помогли расслабиться как следует, – услышала я в ответ. – Ладно, заноси мне платье, тогда и поговорим. Твое пальто у меня. Обменяемся заодно.

– Я порвала твое платье, – сухо сказала я. – Так что пальто можешь оставить себе в качестве компенсации.

Я отключила трубку и бросила ее на стол. Следом полетел остаток кусочка льда.

– Как меня только угораздило связаться с этой Яной? – пробормотала я и плюхнулась на диван.

Макс взял со стола мой кусочек льда и протянул его мне. Я вздохнула и снова приложила лед к губе. Она больно пульсировала и, видимо, распухала.

В дверь настойчиво позвонили. Макс ушел открывать и вернулся с Тимуром.

Тимка присел на корточки передо мной и внимательно посмотрел на мою подбитую губу:

– Больно?

– Только не вздумай сейчас жалеть меня, – предупредила я его вместо ответа. – А то я окончательно расклеюсь.

Тимур тяжело вздохнул и сел рядом со мной.

– Мне кажется, или ты злишься на меня? – спросил он, нахмурив брови.

– Есть немного, – честно призналась. – Ты ведь знал про Игоря, да?

Тимур молча погладил меня по голове.

– Знаешь, кто она? – спросила я, но он опять не ответил.

Тимкины шея и скулы покраснели, но взгляда он не отвел.

– Ладно, расслабься, – махнула я рукой и откинулась на спинку дивана. – Я понимаю, что Игорь твой друг, а слушать сейчас про вашу мужскую солидарность и полигамность мне будет скучно и не интересно.

Тимур еще немного помолчал, а потом сказал:

– Маша, я никогда не говорил, что не ценю нашу с тобой дружбу. Заметь, что я сейчас рядом с тобой, выслушиваю твои незаслуженные упреки, а не с Игорем пью пиво.

Я кивнула, глядя в потолок. Да, Тимка прав. Он не пьет сейчас пиво с Игорем. Но он ведь и не хочет говорить мне всей правды. Поэтому, если учесть тот факт, что для Тимура жизненно важно слиться с «МЭЛД», а Макс, от которого зависит это слияние, волей случая оказался на моей стороне в нашем с Игорем конфликте, то выбор Тимура становится довольно предсказуемым.