Сон резко прерывается, когда мне на живот прыгает огромный пушистый кот. Он, основательно потоптавшись по моему телу и пару раз запустив в меня когти, кусает за пальцы на правой руке. Изумленно распахиваю глаза и сажусь на постели. Откуда здесь кот? Или это часть моего сна? Настолько реалистичного, что не удивлюсь его правдивости. Может, без манипуляций психолога мои воспоминания понемногу возвращаются? Теперь-то я понимаю, что Юрий Федорович делал все, чтобы я забыла родителей и свою жизнь, а не наоборот, как он мне твердил все то время, которое за мной наблюдал.

Мельком кидаю взгляд на ярко-красный маленький будильник на тумбочке возле кровати моей соседки, и понимаю, что пары начнутся через полчаса, а мы еще в постелях, обе, между прочим. И если я уже поднялась, разбуженная котом-призраком, то моя соседка мирно почивает, сладко посапывая носом в подушку. Что же делать?

С одной стороны кто я ей такая, чтобы будить, но с другой — как-то нечестно получается. Проспать первый день и опоздать на лекцию намного неудобнее, как по мне, чем упасть перед мальчиком, показав часть ноги.

Осторожно подхожу к спящей красавице, до последнего надеясь, что она, все же проснется сама, но чуда не случается. Девушка лишь переворачивается на другой бок, что-то пробормотав во сне.

— Ей! Е-е-ей! Соседка, — зову я, легонько встряхнув ее за плечо. Вчера мы, будучи взаимно недовольные друг другом, так и не познакомились, и теперь я не знаю, как к ней обращаться. — Как там тебя, проснись!

— Ну, мамочка, ну еще немножко… — слегка всхрапнув, отмахивается от меня новообретенная доця.

— Какая я тебе мамочка, — фыркаю сквозь смех. — Я Есения. Твоя соседка…

— Какая еще Есения! — приоткрывает один глаз девушка. — Ты что здесь забыла?

— Живу я тут, — складываю руки на груди. — К слову сказать, это и моя комната.

— Твоя? — второй глаз тоже открывается и теперь смотрит на меня с не меньшим изумлением, чем первый.

— Нет… Ну, ты можешь валяться и дальше, рассуждая, чья это комната, — безразлично пожимаю плечами и отворачиваюсь к своей тумбочке, извлекая из нее зубную щетку и пасту. — Но я иду на пару. До звонка осталось двадцать пять минут, а первая лекция у нас по основам артефакторики и, говорят, лектор жуть какой злобный.

— Профессор Квинтин? — за спиной раздается сиплый шепот.

— Он самый, — не оборачиваясь, подтверждаю и поспешно выхожу из комнаты.

Успеть-то мы успеваем, но в последнюю минуту, залетев в аудиторию как раз перед приходом злобного преподавателя. Я еще и за пару шагов до двери в эту самую аудиторию успеваю налететь на какого-то весьма неосторожного парня, имевшего несчастье попасться мне на пути.

Двинув изо всей силы бедолаге локтем прямо в бок, я все же успеваю выкрикнуть извинения, и несусь дальше по проходу, увлекаемая за руку своей соседкой. Несчастный студент остается стоять посреди коридора, согнувшись в три погибели и держась рукой за ушибленную часть тела. И хоть выражение его лица, закрытое длинными платиновыми волосами, я не успеваю разглядеть, но ручаюсь — на нем отнюдь не великодушное прощение, несмотря на мои искренние раскаяния.

Профессор Квинтин, о котором с таким ужасом и страхом отзывались все опрошенные мною однокашники, мне представлялся похожим на Снейпа. Мрачный. Загадочный. Строгий. И харизматичный.

На деле же, когда в аудиторию является низенький и круглощекий мужчина с убеленными сединой торчащими пучками волос вокруг блестящей лысины, я просто не верю своим глазам. И вот этот милый старичок — гроза всей академии? Да быть такого не может!

Я даже поворачиваюсь к соседке, с которой мы уже успели познакомиться, и едва слышно спрашиваю, уточняя:

— Это и есть Квинтин?

Юлалия лишь испуганно кивает, не решаясь даже взгляда оторвать от объекта вызывающего у всех столь сильные эмоции, слегка побелев от страха как полотно. Вот это аура у человека!

Мужчина, окинув зорким взглядом замерших, как кролики перед удавом, студентов, становится за кафедру.

— Доброго утра, уважаемые, — начинает он. — На прошлых лекциях у нас было ознакомление с историей артефакторики, известнейшими учеными, занимающимися ею, первыми открытиями в этой области. Напоминаю, там, кто был невнимателен, а так же уведомляю тех, кто к нам присоединился только сегодня. Каждую пару я начинаю с летучки. Наугад вызываю несколько студентов и задаю вопрос по теме прошлой лекции. Таким образом, у вас есть шикарнейшая возможность заработать балы к сессии. Ежели ответ не знаете… — делает многозначительную паузу лектор. — Жаль. Готовьтесь к дополнительным заданиям на экзамене. Но хуже, если я обнаружу отсутствие адепта без уважительной причины. Поверьте, с первой попытки вы мне предмет не сдадите.

Нервно сглатываю, теперь понимая, почему его ненавидят. А казался таким добродушным старичком.

— И так. Первый вопрос… — оглашает мужчина. — И, думаю, нам пора познакомится с новоприбывшими.

Он склоняется над журналом, ведя ручкой сверху вниз, скрупулезно высматривая жертву. Мои ладони потеют от страха, я никогда не любила отвечать возле доски. А тут не меньше сотни студентов, а может и больше. Я же даже если и буду знать ответ, ничего выдавить из себя не смогу.

Кидаю взгляд на Лали. Соседка, побледнев еще больше, тихо попискивает от страха.

— А отвечать нам будет… Будет нам отвечать… — тянет интригу неугомонный лектор. — Скляревич.

Он поднимает голову от списков и внимательно обводит глазами аудиторию.

— Есть Скляревич? Нет? Есения Скляревич!

Только после этих слов я вспоминаю, что сменила фамилию. Это ж надо было забыть!

Поспешно встаю со своего места, чувствуя, как дрожат коленки, и перехватывает дыхание.

— Нашлась таки, Скляревич, — хмыкает профессор Квинтин. — Итак, Есения. Хоть вас и не было на прошлой паре, но материал вы знать обязаны. Так что расскажите-ка мне, кто считается основоположником теории о замыкании магических контуров охранных артефактов.

Сердце пропускает удар, и в первый момент мне кажется, что мысли, как тараканы, разбежались по углам и не желают собираться в кучу. А ведь я читала об этом в учебнике, точно помню.

— Ну, Есения? Кто же?

То тут, то там поднимаются одинокие руки особо рьяных и ботанистых студентов, но преподаватель пока их игнорирует, сосредоточив свое внимание на мне.

— Это… Это… — тяну я время. Вычурное имя изобретателя никак не приходит в голову. — Свиникус Атерика! — Наконец вспоминаю я, и победно выкрикиваю заветное имя.

Аудитория взрывается от смеха, и даже у профессора на долю секунды на губах появляется легкая улыбка.

— Почти правильно Скляревич. Только его звали Сбиникус. Но весьма похвально, что вы ознакомились с параграфом, прежде чем явится на пару. Молодец.

Я мигом становлюсь свекольного цвета, чувствуя, что жаром наливаются не только щеки, а еще и уши, и плюхаюсь обратно на сидение. Это ж надо было так опростоволоситься!

Плечи соседки тоже подозрительно подрагивают.

— Очень смешно, — обиженно ворчу я.

— Очень, — подтверждает Лали. — Я прям, чувствую себя отомщенной.

Кидаю искоса взгляд на нее, и тоже начинаю хихикать. И в самом деле, чего это я? Оговорка-то и взаправду получилась забавная и, ручаюсь, не одна я стала жертвой коварного имени известного ученого.

Квинтин опрашивает еще парочку бедолаг, которые отвечают с переменным успехом, а после, довольный результатом, начинает читать лекцию.

Несмотря на строгость преподавателя, сам предмет оказывается довольно-таки увлекательным и интересным.

Как выясняется, все достижения техники, которыми пользуются в этом мире, и есть своеобразные артефакты. Например, те же порталы, оплетенные сетями магических нитей, позволяют соединить две точки пространства. Или элементарный светильник, заключивший в своем корпусе частицу излучения, которая преобразовывает энергию в свет.

Одним словом — технический прогресс был бы попросту невозможен без науки артефакторики.