Комната небольшая, без окон, с каменными стенами и таким же полом, влажным и холодным. Подо мной тонкий матрас, на котором я лежала, напротив обитая железом деревянная дверь, под потолком в углу мерцает тусклым желтоватым светом шарик светильника. Вот, пожалуй, и все.

Эта комната смутно напоминает камеры заключенных в какой-то средневековой тюрьме — промозглая, сырая, но хоть чистая, и на том спасибо.

Особенно сильно напрягать мозги не нужно, чтобы угадать, кто и зачем меня сюда приволок. Таки добрались гады. Столько времени я успешно пряталась от карантов, даже, признаюсь честно, иногда забывала, какая опасность мне грозит, увлеченная учебой и приключениями. А не стоило. Нужно было быть всегда начеку, постоянно.

Тихо вздыхаю и поднимаюсь на ноги. Знаю, что бесполезно, но топаю к двери и в слепой надежде дергаю ручку. Естественно закрыто, на другое я и рассчитывала.

Возвращаюсь обратно к своей лежанке и как только сажусь на тонкий тюфяк, замок тихо скрипнув, щелкает, и в комнату кто-то заходит. Открытый дверной проем залит ослепительным светом, и зашедший кажется, будто окружен каким-то странным ореолом, но лицо его скрыто тенью.

Прикрываю ладонью глаза, чувствуя, как выступают на них слезы. Приходится часто-часто моргать, чтобы их смахнуть и, наконец, разглядеть своего незваного гостя.

— Зря вы тогда отказались от моего предложения, мисс Есения, — присаживается возле меня на корточки посетитель. — Это было ошибочное и весьма опрометчивое решение.

Голос назгула, звучащий из уст пришедшего ничуть меня не удивляет. Так и знала, что этот человек доставит мне немало хлопот. И решение мое, как погляжу, было вовсе не ошибочным, а наоборот.

— Свидание в тюремной камере, признаюсь честно, меня вовсе не привлекает, — вскидываю взгляд, чтоб, наконец, рассмотреть визитера. — Так что, пожалуй, вы ошиблись.

— О, в предыдущий раз у меня в планах была отнюдь не темница, а вполне достойные апартаменты в моем городском особняке, — криво усмехается он. — Но вы жестоко отвергли мое щедрое предложение, посему, будете довольствоваться этими…

Вот же мелкий отвратительный мстительный гад, с огромным комплексом неполноценности… Ну и ладно, посмотрим, какую выгоду я могу извлечь из своего нынешнего местоположения. Ничегошеньки в этой жизни не делается просто так, значит, для чего-то нужно, чтобы я оказалась именно тут.

— Чего вы от меня хотите? — зло прищуриваюсь, окидывая взглядом черную расстегнутую мантию назгула, шейный платок темно-синего цвета, повязанный на вороте и необычно яркий узорчатый жилет поверх шелковой черной рубашки, из кармана которой торчит цепочка часов.

— Вам в таком положении не мешало бы быть повежливее, — хмыкает он и с ожиданием буравит меня взглядом.

Упрямо сжимаю губы и задираю подбородок. Уверена, я нужна им живой, иначе, зачем это все? Если б хотели убить, то убили бы уже, возможностей было хоть завались, вон сколько я валялась в отключке.

Ноздри Георга Лайла в гневе белеют и начинают хищно раздуваться, несмотря на показное спокойствие на лице. Это хорошо, в ярости люди могут много чего наболтать, теряя здравый смысл и осторожность.

— От вас, мисс Есения, нам ничего не нужно, — справившись с эмоциями, цедить сквозь зубы мужчина. — А вот ваши родители очень и очень важны… И ваше благополучие напрямую зависит от их действий.

— Мои родители? — горло сдавливает удушающий спазм. — Где они?

В глазах назгула мелькает мрачное торжество.

— О, бедная-бедная мисс Есения, вы так и не вспомнили своих дорогих маму и папу… Как это печально… — с издевательским сочувствием покачивает головой этот негодяй. — Ну, что ж, пока вы тут сидите в одиночестве, можете подумать и попытаться вспомнить…

С этими словами он поднимается с корточек и направляется к двери, уже перед самым выходом бросая насмешливое: “Желаю удачи!”.

Вот гад! Ударил по больному… Гнев и обида захлестывают волной. А еще тоска. Мама, папа — они где-то там. Ждут меня. Верят, надеются.

Впрочем, назгул просчитался. И весьма сильно. Его едкая речь принесла свои плоды. Этому бесчувственному куску грязи никогда не понять, что это, когда ты чувствуешь себя никому не нужной и настолько никчемной, что даже собственные родители отказываются. Но теперь, теперь-то я знаю, что я им нужна, настолько нужна, что мной даже пытаются шантажировать. И это дает силы бороться.

Значит, думаем логически. Что еще можно извлечь полезного из его слов? Хм… Оказывается много чего. Допустим, такой вопрос — если он был так близко все эти дни, то почему меня раньше не украл? Вначале, ладно, дарку подкинули, ибо я была под защитой Эзофилуса, потом по-доброму пытались завлечь, но и этот план не сработал. А дальше их действия как-то заглохли. Академия стала полностью им подконтрольной и, меня уже не требовалось выманивать, как глупую утку из болота — куда я денусь-то с подводной лодки. Что же изменилось сейчас?

Обхватываю руками колени и склоняю на них голову. Она до сих пор немного побаливает, что, впрочем, не мешает мне думать.

Итак, для чего бы я не была им нужна, очевидно, что не для благой цели. Возможно родители мои, так же, как и отец Лали, связаны с разработкой лекарства против лисмы, или какие-то военные, это не суть важно. Выбираться мне нужно в любом случае, чтобы не быть рычагом давления на семью.

Снова поднимаюсь с лежанки и обхожу свою камеру. Пять шагов в длину, четыре в ширину. Стена сплошная. Под потолком помимо лампы имеется еще и вентиляция, но такая маленькая, что туда еле крыса пролезет. С дверями обстоятельства не лучше. Толстые, скрепленные железными полосами поперек балок, и по краю обиты металлической лентой. Замок наружный, сквозь щель между створкой и косяком видно массивный засов, тут отмычкой не откроешь. К сожалению, в тускло освещенном коридоре я не вижу, следит ли кто-то за дверью или нет, но периодически наведывать меня все же должны, хотя бы, чтоб поесть принести или в уборную сводить. В животе, как назло, начинает громко урчать, как только я вспоминаю о хлебе насущном. Ну вот, теперь помимо головы, еще и желудок ныть начинает.

Иду обратно к своему “царскому” ложу и принимаюсь терпеливо ждать, разрабатывая план побега. Ребята, надеюсь, уже успели сбежать и теперь в безопасности, а значит, Кейн вернется за мной. Не представляю, чтобы он меня кинул тут. Но надеяться только на своего рыцаря я не могу, деятельная натура требует самой искать выход, а адреналин начинает бурлить в крови. У Ашкая и так хлопот не меряно. Ему еще из лазарета выводить заболевших.

Очевидно, что самой мне не выбраться — ни через стены, ни через закрытые двери ходить я не умею. Значит, нужно подождать, пока кто-нибудь сам их откроет. А если попросить меня сводить к назгулу, например, чтобы важные сведения передать, а по дороге сбежать, или, хотя бы местность осмотреть? Такое вполне может сработать. Осталось дождаться кого-нибудь из дежурных.

Тихонько вздыхаю, вспоминая друзей и любимого. Как они там? Наверное, беспокоятся обо мне. Представляю, какой кипиш подняла Лали, когда я не вернулась в комнату. Зная подругу, могу с уверенностью сказать, что она всех на уши поставила. Плохо, что толку от такого не будет ни капли, ведь к похищению липкую руку приложила сама административная верхушка. А что чувствует сейчас Кейн, я даже и предположить не берусь, настолько и сама ощущаю в сердце боль и тоску.

Подумать только, еще полгода назад я была закрытым колючим подростком, который не знал ни своего имени, ни своей семьи. Теперь же у меня есть любимые люди, где-то там далеко родственники, которые тоже с ума сходят от беспокойства. Но самое главное — я четко знаю кто я. Я Есения, даже если меня и звали по-другому, теперь это совсем не важно.

Мысли становятся все более и более несвязными, путанными, глаза начинают слипаться и я, сдавшись на милость организму, ложусь на тонкий тюфяк, решив, что пока можно и поспать. Потом может такой роскоши и не предвидится, а для побега мне силы ой как нужны. План на первое время у меня есть, а там посмотрим.