Вначале показалось, что туров тут нет. Джордано достал бинокль и начал, было, осматривать склон, когда вдруг Фархат толкнул Джордано в бок и указал на небольшой уступ в полукилометре от их стоянки.

Крупный самец с широко расставленными, загнутыми назад рогами стоял и смотрел в их сторону. Люди вжались в камни.

— Далеко, — почти беззвучно прошептал Фархат.

— Нужно ждать. Смотри выше… И там!

Почти на вершине склона, как часовые, вглядывающихся в даль, появились еще два рогатых существа. Ниже несколько грациозных самок и молодых животных щипали траву, лишь иногда приподнимая головы и прислушиваясь. Периодически они легко перепрыгивали с камня на камень, медленно продвигались вперед к уступу, скрывающему людей.

Николаю показалось, что он даже перестал дышать от напряжения и почувствовал усиление зова напарников. Он взглянул на Фархата и учителя и понял, что стрелять ему сегодня не придется. Два карабина уже были готовы, и оба лишь ждали момента, когда кто-то из козлят-первогодков перепрыгнет роковую черту трехсот метров.

Выстрелы прозвучали почти одновременно. Молодой годовалый тур споткнулся раз, другой, упал на передние ноги, еще попытался подняться, но перевернулся и начал сползать по склону, пока туша не зацепилась за камень. Остальное стадо со склона сдуло точно ветром. Фархат, сам почти как горный козел, выскочил на склон и понесся к упавшему животному.

— Черт! Вот бешеный, — выругался Джордано, вылезая и направляясь следом.

Он добрался до Хана, только когда тот уже осматривал упавшую тушу. Николай вообще безнадежно отстал.

— Ну, и сколько отверстий?

— Два. Где чье, правда, не узнаешь.

Хан достал кинжал, собираясь спустить кровь.

— Будешь?

— Что?

— Перед завтрашней игрой сегодня лучше больше не есть, а вот выпить можно, — он кивнул на турью тушу.

— Слушай, гад, ты решил Кольку достать? Зачем ты его провоцируешь?

— Ну, не хочешь солью так. Хотя жалко, что добро пропадет! — Хан ухмыльнулся и перерезал глотку убитого животного.

— Зачем тебе это надо?

— Чтобы мясо не испортилось! — Хан попытался отшутиться, но опять наткнулся на жесткий взгляд Джордано. — Да, не психуй ты. Играть будет интереснее.

— Он тебе не игрушка!

— Вот именно. Я предпочитаю людей, умеющих держать свои желания в узде.

Они замолчали при приближении ученика.

Когда туша была разделана, до захода солнца оставалось не больше часа. С собой забрали шкуру, килограммов тридцать мяса и ливер: Джордано отобрал у Хана из рук печень: ему показалось, что тому таки неймется слопать кусок сырого мяса.

До темноты успели спуститься к кромке леса и разбили стоянку на краю очередной лавины. Из валежника развели костер.

— Ты так и настаиваешь на посте или шашлык все же сообразим? — спросил Джордано у Хана, заканчивающего возится с костром.

Хан оторвался от своего занятия и поднял глаза на Джордано:

— Я тебе, если хочешь, все изжарю, только завтра не жалуйся!

— Ты вначале доберись до моего брюха.

— Постараюсь!

— Это еще посмотрим.

— А мне молодой человек поможет, — Хан кивнул на Николая, замершего у костра.

Джордано тоже взглянул на вновь насторожившегося ученика и ухмыльнулся.

— Слушайте, вы мне все-таки объясните, что собираетесь делать.

— Завтра узнаешь! Куда торопиться? — Хан снисходительно улыбнулся. — Лучше не сиди, а достань из моего мешка лук, да почисть.

— Джордано!

— Что тебе? Фархат велел заняться луком, значит, им и занимайся.

— Да кто он такой! — Николай все-таки сорвался, и его понесло. — Ты ведешь его в горы, организуешь охоту, и после этого он заявляет…

— И что ж он такое заявляет? — нескрываемая насмешка звучала в голосе Джордано.

— Что? — ученик остановился на мгновение, но, взглянув в глаза Фархата, упрямо продолжил, — Что вы завтра собираетесь устроить поединок.

— Допустим, собираемся. Что в этом предосудительного? — Хан улыбнулся. — Мы не встречались с твоим учителем уже двадцать лет, а не выясняли возможностей друг друга со времен, когда ты, должно быть, еще под стол пешком ходил. И теперь должны, что ли, на это у тебя разрешения спрашивать?

— Но…

— Парень, послушай, я не знаю, какой процент общепринятого в наших кругах бреда и в какой интерпретации преподнес тебе Джордано, но ответь на простой вопрос. Как ты думаешь, кто имеет большие шансы победить, если один имел сто побед, но последняя произошла, скажем, лет пятьдесят назад, а другой — десяток, но на протяжении последнего года?

— Так ведь смотря кого убил этот последний…

— Смотря кого… — передразнил Джордано. — Тьфу! Лук где?

Николай осекся и взглянул на учителя:

— Так вы будете просто тренироваться?

— Я сейчас твою голову сниму! И скажу, что так и было.

Мальчишка еще мгновение смотрел на Джордано, перевел глаза опять на Фархата и, кажется, поверил. Джордано чувствовал, как уходит его напряжение.

— Да, сейчас достану.

Следующий час они занимались турьей печенкой. Дожидаясь, когда прогорят угли в импровизированном мангале — обложенной камнями яме, Фархат замариновал печень с луком и лимоном, а Джордано очистил березовые веточки под шпажки. Потом, маясь от ожидания и в вожделении принюхиваясь к запаху маринующейся печени, Фархат припомнил петербургского повара из какого-то кабака на Большом Проспекте — большого мастера в приготовлении всяких печеночных закусок под коньячок и под водочку, а Джордано рассказал, какой замечательный паштет из гусиной печенки готовила его петербургских же времен кухарка.

Николай, слушая их излияния, мрачно молчал, прикидывая про себя, кем же был Фархат в петербургской жизни, раз гулял так кучеряво, уж не пролетарием — точно. От очередных вопросов он, правда, пока воздержался. Два бутерброда, всухомятку прожеванные еще утром на снежном плато, были что коню дробина, и есть хотелось ужасно. Он с усмешкой подумал, что если сейчас что-нибудь скажет, то эта спевшаяся парочка оставит его без ужина, как провинившегося школьника.

Наконец, костер почти прогорел, и Фархат, перемешивая угли, кивнул Джордано, чтоб тот нанизывал мясо. Через пару минут шашлык, наконец, был водружен над углями.

— Граждане бессмертные, а вода? Про чай то мы и забыли. Коль, дуй за снегом.

— А ручья тут рядом нет?

Джордано лишь отрицательно пожал плечами и принялся устанавливать колья под котелок над большим костром.

— Может, и кулеш сварим? Я картошку еще брал, — Джордано вопросительно взглянул на Фархата.

— Лучше уж испеки в золе.

Пока Николай растапливал снег, наполняя котелок водой, сжарился шашлык, и Фархат вручил Джордано с Николаем по благоухающей шпажке, оставив для себя пару лишь слегка обжаренных.

Глядя, как Фархат жмурится от удовольствия, Джордано с усмешкой спросил:

— Что, надул меня все-таки.

— Зачем мне тебя надувать? Я что, не могу раз в столетие на охоте съесть кусок мяса?

— Ну, да! Залил мальчишке уши изысками французской кухни, а теперь удовлетворяешь первобытные инстинкты.

— Почему первобытные? Скажем мягче — охотничьи, — Хан улыбнулся. — А, кстати, товарищ писатель, ну-ка скажи мне, что тебя больше шокировало: французская кухня или эта полусырая печень?

Николай дожевал кусок, поднял глаза на Фархата:

— Вкусно, между прочим. А вы, оказывается, для меня концерт давали? Я могу считать, что поваром в том кабаке были вы.

— О как! Это что, особая форма благородства?

— Какая там форма! Джордано вон тоже с белогвардейцами якшался. И у вас, должно быть, были на это свои причины.

— Профессор! А ты, оказывается, умеешь быть убедительным, — Хан ухмыльнулся. — И ты, мальчик, проглотишь, если я скажу, что за моей спиной виселицы красных комиссаров?

Кровь отлила от лица Николая, шпажка с недоеденным шашлыком сломалась.

— Вы лжете! — он смотрел в глаза Фархата. — А если это правда, то я сделаю все, чтобы вас убить, как бы к этому не относился Джордано.