— Что ты делаешь, Фархат?

— Отстань! Он все равно узнает правду, — Хан даже не взглянул в сторону тоже побледневшего Джордано, — Да, я солгал насчет комиссаров. В мае семнадцатого я вступил в большевистскую партию и всю гражданскую мотался по красным фронтам. Даже орден Боевого Красного Знамени сподобился получить. Только это ничего не значит потому, что весной двенадцатого года по высочайшему приказу Его Императорского Величества Николая II мне было присвоено звание генерал-майора. И ты, наверное, знаешь чем занималось Третье Отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии?

— Знаю, — совсем тихо произнес Николай.

Наступила звенящая тишина, только трещал костер, и искры разлетались в темноту ночи.

Николай потер виски. Поднялся.

— Простите. Я пойду, прогуляюсь, — он беспомощно взглянул на Джордано.

— Погоди! Он еще не кончил. — Джордано вздохнул. — Ну, остальное будешь выкладывать?

Хан усмехнулся.

— Чего уж теперь. Мелочи остались!

Остановившийся Николай молча, как кролик на удава, смотрел на Фархата:

— И последнее, что ты должен знать. Как видишь, я — не европеец. Я — тюрк. На Русскую равнину впервые пришел в XIII веке с ордами Батыя. Был тысяцким. Мои воины штурмовали Золотые ворота Киева, а потом мы сожгли город со всеми, кто остался в живых.

Хан поднялся.

— Я думаю, этих фактов из моей бурной биографии тебе будет достаточно, чтобы в общих чертах представить остальное, — он помолчал, хищно ухмыльнулся. — А завтра мы будем играть. Партия два часа. Двое против одного. Через десять минут партнеры меняются. Ты будешь иметь фору — у тебя на защиту будет пять минут.

Николай обвел взглядом обоих бессмертных, вздохнул, достал с мангала еще одну порцию шашлыка из отложенных Ханом для себя и сел на место.

Хан хмыкнул, подмигнул Джордано и тоже достал еще шашлыка.

Оба приятеля некоторое время молча наблюдали за мальчишкой.

— Ну и как? — не выдержал Джордано.

— Есть можно, но — дрянь!

— А тебе это и не предлагали.

Вернувшись утром на станцию, Джордано и Фархат, казалось, забыли о предстоящем поединке. Николаю, как обычно, пришлось снимать показания приборов и править журнал. В десять утра предстояло выйти на связь, объясниться о причине пропущенного сеанса: Джордано велел передать, что были проблемы с одной из растяжек мачты после прошедшего снегопада. Сам с Фархатом разбирал поклажу, потом они возились с мясом и завтраком. Фархат перетряхнул всю их продуктовую кладовку в поисках завалявшихся там специй, замариновал мясо на ужин, часть оставшихся кусков натер извлеченными из кладовки приправами, о существовании которых Николай даже не подозревал, часть они с Джордано отправили в подвал, на ледник. Завтрак оказался спартанским: чаек с какими-то галетами из запасов все той же кладовки, и Николай понял, что вечерний треп все-таки предполагает конкретные действия. После завтрака до десяти оставался еще час. Фархат ушел организовывать костер для копчения мяса, а Джордано подошел к Николаю — проверить успехи с корректировкой данных за пропущенный день, удовлетворенно кивнул.

— Сойдет. Какое распределение ты взял для разброса параметров?

— Гаусса, как обычно.

Джордано опять кивнул:

— Досчитывай скорее.

Он дождался, когда в журнале была дописана последняя строчка. Собравшись уходить, вздохнул:

— Еще баню протопить надо, и воды на троих натаскать.

— Это зачем сегодня?

— А где ты предлагаешь смывать кровищу? Здесь? — и улыбнулся, глядя в расширившиеся зрачки ученика.

Николай тряхнул головой, мрачно пробурчал:

— Могли бы сразу по-человечески объяснить.

— Вот и объясняю. Твоя задача сегодня не подставиться. Если продержишься двадцать минут, до своей очереди, то считай, что у тебя все получилось на сто процентов. А потом, мы с Фархатом будем драться. Старайся ни на что не реагировать, просто смотри и не вздумай влезть.

Глаза ученика остановились на какой-то ведомой только ему точке. Джордано накрыл ладонью руку Николая:

— А Фархата убить все еще хочется?

Рука под ладонью вздрогнула, глаза метнулись, остановились на учителе:

— С чего ты взял? — краска ползла по щекам.

— Это естественно после получения силы. Так становятся охотниками.

— Но ты же не охотишься?

— Специально нет, но ведь это не значит, что я не убиваю, а тем более, что ничего не чувствую при этом.

— Может мне лучше не драться сегодня.

— А что изменится завтра?

— Ты хочешь сказать, что это желание будет всегда?

Джордано вздохнул, похлопал Николая по руке и поднялся:

— Передашь сводку и спускайся к реке. В одиннадцать хорошо бы начать.

Он направился к выходу.

— Постой!

Джордано остановился и обернулся.

— Если все это знают, то зачем Фархат вчера…

— Спроси у него сам или подумай немного.

— Но…

— Коля! У меня мало времени.

Опять эта сакраментальная, набившая оскомину фраза, будто он глупый мальчишка и не прожил свою пусть короткую, но не слишком легкую жизнь. Кто дал им право?.. Но Джордано велел думать, и он думал. Думал еще раз после наполненной призраками прошлого ночи в горах у догорающего костра.

Все было просто в детстве и ранней юности: холеная рожа, дорогая одежда, и человек — твой враг; еще проще, когда смотришь на человека через щель винтовочного прицела. Сложно стало потом, когда оказалось, что настоящими большевиками могут быть выходцы из дворянских фамилий с идеально правильной речью и изысканными манерами, а, казалось бы, свои рабочие парни превращались в кичливых, зажравшихся ублюдков. А теперь… Он легко представил Фархата в обличье царского генерала, в этот образ так органично вписывались самоуверенность, холодность и дворянский лоск капитана, что Николаю стало страшно. А кошачья грация в горах, по-азиатски косой разрез татарских глаз и нелепый джорданов ватник! Николай опустил веки и увидел Фархата в лисьем малахае, войлочном халате верхом на мохнатом, невысоком степном коне. Черная лава с диким визгом неслась по степи. Видение отозвалось четко различимым ощущением зова Фархата. Николай открыл глаза, отгоняя наваждение. Как же избавиться хотя бы от этого желания, бреда, сумасшествия, почти лишающего его возможности трезво относиться к Фархату.

Зачем он рассказал о своем прошлом, мог ведь промолчать. Промолчал бы, если б стыдился этого прошлого, или, что еще невероятнее, боялся молодого бессмертного.

Неожиданный писк проснувшегося передатчика вернул Николая к реальности.

В одиннадцать на краю тренировочной площадки были установлены десяти- и пятиминутные песочные часы. Смена противников должна была происходить, когда защищающийся переворачивает часы следующего участника. Подходя к площадке, Николай видел что-то обсуждающих Джордано с Фархатом, но стоило ему ступить на площадку, как они прервали беседу. Джордано ободряюще улыбнулся ученику, а Фархат лишь кивнул, одев на мгновение назад оживленное лицо привычную маску бесстрастия.