Джордано снова взвыл. Если бы можно было высвободить хоть одну только руку. Но нет, сколько раз он старался проделать это — ничего не получалось! В который раз бессмертный напрягся, расходуя последние силы. Вывихнутое плечо щелкнуло, стало на место, резкая боль свела провернувшееся на сто восемьдесят градусов в тугих браслетах кандалов предплечье и запястье. Джордано осторожно, пытаясь обмануть боль, перевел дух. Начал осторожно сжимать и разжимать пальцы, пытаясь вернуть кровообращение. Если бы не сведенные за спиной локти! Он почувствовал как по щекам впервые за долгие, долгие годы текут слезы, бессильно опустил голову на провонявшую мочой и калом подстилку.

— Ползи сюда!

Он что, бредит? Джордано поднял голову и встретился с горячечными глазами, оказывается, все еще живого Мустафы. Извиваясь, мучительно медленно он двинулся к решетке, думая лишь о том, что может не успеть: или умрет Мустафа, или кто-то из колодного сброда оторвется от своего занятия, или явится сам Ахмед.

Джордано не знал, сколько времени ему потребовалось, чтобы оказаться у решетки. Прислушался. Клокочущее дыхание вырывалось из груди умирающего.

— Мустафа!

Тот поднял голову. Джордано рывком перевернулся, подвинулся так, что его закованные локти оказались у самой решетки напротив руки Мустафы. Опять бесконечные минуты ожидания. Сердце билось так, что, казалось, эхо отдавалось в трюме. Наконец щелкнул замок. Локти были свободны, и он, сдирая кожу до самых костей, на одном дыхании выдернул кисть правой руки из колодки и из кандалов сцеплявших запястья.

Джордано рывком вновь перевернулся к решетке. Голова Мустафы уткнулась в пол, по подбородку стекал кровавый ручеек. С ним все было кончено. Но у самой решетки валялись спасительная связка ключей от его кандалов и ключ от самой камеры. Он в последний раз сосредоточился, вырвал левую руку из колодки. Дальше все понеслось галопом.

Колодники даже не успели сообразить, что происходит, они так и остались лежать, как поваленные снопы, у ног изнасилованных женщин. Младшая была мертва. Джордано для верности пощупал пульс на сонной артерии, потом осторожно закрыл ей глаза и прикрыл куском оборванной юбки. Старшая — дворяночка еще живая глядела одним, как у дикой птицы, глазом. Второй был выколот.

Он опустился перед ней на колени, погладил по руке. С трудом подбирая забытые французские слова, произнес:

— Прости, сестра! Я не успел.

Ему показалось, что женщина улыбается.

— Спасибо тебе. Добей меня.

Он задохнулся от жалости, хотя давным-давно разучился жалеть.

Отвернулся, поискал глазами, замеченный у одного из колодников кинжал. Поднял и точно всадил в сердце гордой женщины.

Долго сидел перед ней на коленях не в силах сдвинуться с места. Откуда-то сверху неслись ругань и пьяные выкрики, визжали женщины. Время уходило, а он не мог заставить себя подняться и вновь идти убивать ради ставшей такой близкой свободы. Потом почувствовал, что тело начала сводить знакомая боль. Организм после пережитого с новой силой требовал наркотика. Времени почти не осталось. Бессмертный резко поднялся, выдернул кинжал из начавшего холодеть тела. Осторожно, пытаясь не шуметь, поднялся вверх по трапу. Люк выходил на нижнюю палубу. До свободы было еще три перехода…

Уловив слабое движение джорданова ученика, Хан перевел на него глаза.

— Ничего… — Николай понял, что это предназначалось только ему, капитан как будто просил его о чем-то. — Ничего! Вот найдем этого последнего гада. С него и спросим.

Он поднялся, с шумом отодвинув табурет, достал из внутреннего кармана кителя плоскую стальную фляжку.

— Помянем, товарищи, девушек, комсомолок. Жаль, не удалось наказать бандитов как положено. Но смерть наших товарищей, подруг не была напрасной. Жизнью своей они предотвратили преступление, большую беду.

Николай дернул под столом Джордано за руку. Тот, беспомощно моргнув, начал приходить в себя, возвращаясь к действительности. Как сомнамбула поднялся, подставил кружку под разливаемый Гасановым спирт. Николай сбегал, принес в кувшине чистой воды. Но народ оказался крепким. Никто не потянулся за водой. Молча выпили, постояли минуту и опустились на свои места.

На лицо Джордано начала возвращаться краска.

Приподнятое утреннее настроение отряда ушло. Люди мрачно вздыхали:

— Ушли гады, — смерть бандитов от рук одного из членов террористической группы была не понятна и раздражала.

Вскоре застучал телетайп. Николай сорвался с места к передатчику. Остальные поднялись было за ним, но Гасанов властно приказал остаться на месте.

Поздно вечером, когда оставшиеся на станции милиционеры уже спали, Джордано спустился к реке. Часть группы, с Николаем в качестве проводника, Хан по договору с центром отправил вверх, к перевалу, где Макарыч должен будет встретиться с поисковой группой, поднимающейся с северной стороны хребта. Если все будет нормально, то к завтрашнему вечеру Николай вернется, проводив отряд мимо лавиноопасного участка. Дальше милиционеры пойдут самостоятельно. Теперь же на станции осталось всего трое смертных, которым предстояло обследовать лавину на каменной речке.

После ухода основной группы Джордано показал оставшимся дорогу на склон, выводивший к тому участку лавины, где, может быть, можно было отыскать следы пропавшего члена банды, в случае если он собирался идти к перевалу верхней, летней дорогой. Эта экскурсия окончательно вымотала людей, так что Джордано не сомневался — до утра на станции будет тихо.

Стоя на берегу, он ждал Хана. Не умолкая, шумела вода, вырываясь из под ледяного купола, перекатываясь на камнях, и срываясь вниз небольшим водопадом. Вчерашней бури как небывало, и яркие, как будто нарисованные звезды освещали склоны кажущихся неприступными Кавказских гор. Похоже, период растительного существования близится к концу. И может быть эта льдистая, наполненная звездным светом и шумом весенней воды ночь будет одной из последних перед прыжком в неизвестность — в реальность того мира, что строит выбранная им для жизни страна. Джордано улыбнулся.

Наверху чуть слышно скрипнула дверь станционного домика. Фон зова усилился. Наконец Хан спускался к реке. Джордано не обернулся и, подойдя, Хан тоже не сказал ни слова. Задрав голову кверху, он некоторое время рассматривал рисунок весенних созвездий.

— Умеешь ты, однако, выбирать места для отшельничества! — Хан выжидающе взглянул на Джордано, но тот лишь улыбнулся в ответ. — И на сколько времени ты тут решил обосноваться?

— Предполагалось, что до весны. В мае заканчивается договор. Сюда обещали подобрать людей для постоянной работы, — Джордано на мгновение замолчал. — Зачем ты спрашиваешь? Наверняка ведь в городе ознакомился с документами.

— С чего ты взял?

Джордано впервые с начала беседы обернулся к Хану и взглянул в изображавшие честное простодушие глаза энкаведешника.

— Да ладно, не смотри. Конечно, ваши бумажки я внимательно проштудировал. Документики, между прочим, не плохо сработаны. Если б не твоя физиономия, даже я бы липу с ходу не предположил.

Джордано кивнул и вновь отвернулся к реке.

— Эй, не отворачивайся! На паспорт дашь взглянуть?

Джордано вновь кивнул:

— Паспорт тоже не плох был. Я его, правда, потерял. Размок он у меня в воде при благовидных обстоятельствах. Так что, теперь у меня настоящий. — Хан чувствовал, что Джордано смеется.

— И кто тебе это произведение искусства делал?

— Ты что, издеваешься! С чего б я тебе это сказал?

— Это кто-то из наших?