— Я, кажется, таки не смогу дальше ехать, — виновато произнес он, подняв глаза на бессмертного.

— Это еще почему?

— Вся кожа, должно быть, растерта.

Джордано весело рассмеялся:

— Сними штаны!

— Зачем?

— Проверишь сохранность своей шкурки!

Николай недоуменно смотрел на бессмертного.

— Я тебе дело говорю. Заодно узнаешь, как быстро у тебя происходят процессы регенерации.

— Чего?

— Восстановления! Поспеши, а то вообще ничего не увидишь!

Сбросив брюки, Николай таки успел пронаблюдать, как глянцевая красная корочка посветлела и действительно обрела вид нормальной кожи.

— Не плохо, правда!? Расслабь мышцы и радуйся жизни.

— Ну, ты садист!

— А мне нравится, когда ты злишься. Забываешь выкать. А ноги натирать будешь еще не один день, наверное. Двигательные функции у нас тренируются почти как у обычных смертных. Я же говорил, что у тебя не мышцы, а тряпки. Ты ими сколько не пользовался? Вот теперь и расплачиваешься.

Николай встал и на все еще немного сведенных от напряжения ногах подошел к краю площадки. Долго стоял, смотрел на море.

— Как объяснили мое исчезновение?

— Я занимался тобой, агентуры в городе у меня нет. Так что этого я не знаю. Пока сообщений о твоей смерти нет.

— Если Рая пострадает, я тебя убью. Чего бы это мне ни стоило.

— Ладно, посмотрим, — Джордано усмехнулся. — Проблемы, наверное, будут, но, — он на минуту задумался, — в доме было достаточно много людей, совершить убийство никто не мог (а даже если бы и убил, то это почти акт милосердия), а уж зачем прятать труп — вообще не понятно. Я думаю, что компетентным органам не захочется раздувать скандал. Все-таки героический пролетарский писатель. Похоронят пустой гроб с почестями бригадного комиссара и дело с концом. И с барышней твоей все будет нормально.

— Нормально!?

— Послушай, успокойся. Проблемы у твоих близких были бы и без моего участия. Ведь не я сделал тебя потенциальным бессмертным. Я не знаю, что хуже — просто пропажа трупа, или некая чертовщина, происходящая с этим трупом.

— Что ты имеешь в виду?

Джордано вздохнул, подошел к обрыву и тоже посмотрел на море:

— Твой случай довольно сложно спрогнозировать. Это долго объяснять. Давай искупаемся, пообедаем, а потом я постараюсь рассказать все, что знаю.

Николай промолчал.

Привязав лошадей чуть ниже по тропинке, у просачивающейся сквозь камни воды, они налегке спустились к морю, перебрались через железную дорогу.

Море было удивительно спокойным, галька, нагретая солнцем, обжигала, и окружающий Николая мир был ирреально красив. Он ослеплял яркостью красок, оглушал шепотом моря, шелестом леса, ветер шумел в ушах. Этот мир, казалось, кричал: — «Живи! Радуйся жизни, забудь о прошлом!» И рядом был дух искуситель. Он смеялся над его прошлой жизнью, над страхом и непонятностью нового существования и звал за собой. Как сейчас, когда, сбежав со склона и сбросив рубаху и башмаки, кинулся в воду и, вынырнув метрах в двадцати и отряхнувшись, как собака, спросил с насмешкой:

— А плавать-то ты умеешь?!

Николай не удосужился ответить, просто последовал примеру итальяшки.

Они долго плыли вдаль от берега. Вода, вначале охладившая разгоряченное солнцем тело, оказалась теплой, пахла йодом и водорослями.

Джордано опять смеялся, что так не плавают даже собаки, и показывал, как двигать руками, ногами, как поворачивать голову, вдыхая воздух при следующем гребке. Вначале у Николая ничего не получалось, сбивалось дыхание, он хлебал горьковато-соленую воду, злился. Потом неожиданно почти получилось, он поймал ритм и минуту или две плыл, казалось, как положено. Дальше не хватило дыхания, он остановился и посмотрел на Джордано.

Тот лениво шевелил конечностями, лежа на спине чуть впереди:

— Уже лучше, брызгаешься сильно. Дальше не плыви, возвращайся назад. А я тут задержусь минут на пятнадцать, — развернулся и резко ушел под воду.

Николай почувствовал, что зов, сопровождавший присутствие бессмертного исчез. Он оглянулся, берег был далеко, стало видно, как за крутым склоном, по которому они спустились, поднимаются горы.

Назад плыть пришлось довольно долго, периодически он оглядывался, но Джордано не было видно, и только, когда был у самого берега, почувствовал зов. Двигаясь немного боком и загребая одной рукой, Джордано догнал Николая и вытащил на берег довольно внушительную рыбину. Опасливо оглянулся по сторонам:

— Сырую рыбу ешь? — увидев отвращение у того на лице, ухмыльнулся. — Я тоже не большой охотник до таких экстравагантностей. Тогда сгоняй, собери дерева для костра. Шторм недавно был, так что тут понабросано достаточно. А я изображу какое-нибудь удилище. Нагрянет еще кто ненароком …

Минут через двадцать, когда они еще жарили рыбу на углях, действительно показался всадник.

— Здоров, мужики!

— И тебе того же, дорогой, — в речи Джордано прорезался легкий кавказский акцент.

— А, это ты, Аванес!

— Садись с нами, — Николаю показалось, что приглашение прозвучало достаточно обреченно.

— Кто это с тобой? — спросил мужик, доставая из переметной сумы внушительный сверток и бутылку домашнего вина.

— Племянник друга, Николаем зовут.

— Федор, — мужик протянул руку. — Давно тут?

— Да нет. Вот решил показать ему побережье, — Аванес кивнул на Николая.

— Ну и как, нравится?

— Да, тепло тут у вас, и море замечательное.

— Наше море самое теплое, вон, сколько народа теперь ездит сюда. Всесоюзная ударная стойка у нас теперь, как Днепрогэс. Санатории да дома отдыха строим, — мужик заулыбался от удовольствия и принялся разворачивать сверток, в котором оказалась домашняя колбаса и пирожки. — Раньше тихо было.

— А ты, видно, далеко собрался!? — то ли вид продуктов несколько примирил Аванеса с присутствием Федора, то ли он просто взял себя в руки и пытался перехватить инициативу с вопросами, но его вид излучал полнейшее дружелюбие.

— В контору, в Сочи. Опять с материалами задержка вышла. О чем они там думают? Поздно только выехал. Не успею сегодня обернуться. Так что придется ночлег в городе где-то искать…

— Кто бы прибеднялся!

Федор ухмыльнулся.

Пока Аванес выкладывал рыбу на срезанные листья лопуха, гонял Николая к оказавшемуся рядом источнику за водой и доставал кружки из вещмешка, Федор успел рассказать кучу новостей о делах на стройке детского санатория, где он работал мастером молодежной бригады отделочников. Оказалось, Джордано был достаточно осведомлен в делах этого коллектива, девушки которого были дочками и невестками их общих с Федором знакомых. И после кратких сетований на безголовость Галины — комсомольского вожака бригады, протолкнувшей предложения о немыслимых сроках сдачи бальнеологического корпуса, из-за которого, кстати, Федор и ехал в город обсуждение плавно перешло на амурные дела девушек.

После второго куска рыбы и пространных рассуждений о том, что прошлогоднее вино Федора ничем не уступает пойлу, которым торгует какой-то Савик, выдавая его лопоухим отдыхающим за настоящее грузинское вино, Николаю показалось, что Аванес совсем расслабился.

Сам Николай молчал. Слушал и молчал, грелся на солнце. Почему-то подумал, что раньше, до болезни, уже давно бы высказал Федору, что тот не прав, а сейчас в какой-то момент просто понял, что Галина — дочь мастера. И он не ругает, а гордится ее настырностью, смеется над ее проделками по заморачиванию голов окружающих пацанов, и никак не может решить, кто из ребят годится его девочке в мужья.

После того, как бутылка опустела, а рыба и колбаса были съедены, Аванес заявил, что пирожки Федор должен оставить на завтра, и, не слушая его возражений, вернул в сумку хозяина. Затем достаточно ловко спровадил подвыпившего мужика дальше, так и не дав тому возможности поинтересоваться, с кем он шаболдается по побережью и каково происхождение съеденной рыбы.

— Да, подзадержались мы с тобой! — задумчиво произнес Джордано, глядя вслед удаляющемуся Федору.