— Прости! Я ведь… — сначала извиняется и лишь потом задумывается, удивленно оглядывая его Флинн. Азартно выкрикивает, почти уличая. — Я бросал в птицу!

Ёрзает и подскакивает на месте! Фуф! Мальчишки!

Впрочем и пыльные узоры на полу тоже забыты, все внимание обращается к разговору и собеседнику.

Ворона хмыкает, не отрицая и не оправдываясь. И не подтверждая — тоже! Но Флинну хватает и этого, чтобы рассказать, поговорить, продлить общение еще на реплику. Лесовик воодушевлен и прямо-таки окрылен.

Странная реакция на обмен мнениями, право слово.

— Я не первый раз видел снег, но первый раз за месяц рядом не было никого, ну знаешь, там, присматривающего! Ни отца! Ни его советников! Ни ярлов прочих Домов, составляющих Дом Леса! — Флинн даже подается вперед, съезжая на самый краешек дивана, так ему не терпится рассказать, слова летят сплошным потоком. — И первый раз выбрался из леса, того, дальнего леса, который наши владения и который был моим приютом триста лет, и откуда я не выезжал ни разу за эти триста лет!

Лесовик приостанавливается, чтобы просто перевести дух, дыхание захватывает, но взгляд прикован к Бранну неотрывно. Пусть наш неблагой выглядит обычно спокойным, но смотрит в ответ живо, слегка улыбается и кивает.

— Отец считает меня не слишком… — Флинн трет щеку с родимым пятном, — умным. Не слишком умным, да, я задаю очень много вопросов, которые кажутся нелепыми. Ну вот послал меня в ту ночь на огонь посмотреть, велел страже позадавать вопросы, раз я их так люблю, вопросы эти! Уточнить, должны же выбрать были Лес, там точно горит серебряное пламя? — Флинн изумленно приподнимает брови, да, формулировки лорда Фордгалла слишком далеки для понимания его второго сына. — Я так и сказал! — рука выразительно вытягивается ладонью вверх по направлению к Бранну. — Я так и сказал стражникам на вопрос о цели визита: «выяснить, какое горит пламя и как на это смотрит стража». Вернулся, доложил: «горит серебряное, стража смотрит хорошо». А отец недоволен, хоть стража Дома Волка меня даже проводила.

Флинн потрясает свободной рукой, второй придерживая на коленях книгу, к которой не спешит обращаться. Кажется, книг он в своей жизни прочитал достаточно и может отложить знакомство даже с самой интересной, когда у него есть настоящий живой собеседник.

Ну, насколько может быть живым собеседником Ворона.

Бранн смотрит на лесного отстраненно, но на самом деле оценивающе, а я не знаю, кто из них более странен. Потому что Флинну нравится, как на него смотрит Бранн.

— И я тебя давно видел! А еще недавно! В трапезной, — вспоминает и тут же хмурится Флинн. — Нечестно это было! А ты сразу догадался, да? Я мало с кем говорил, кроме родни, и пока собирался с мыслями… Но я сказал потом! — срывается с места, отбрасывая книгу на диван, и сжимает кулаки. — Я сказал отцу! Там, внизу, когда все начали кричать, что это все волки не знают понятия гостеприимства. Я сказал!

— Флинн, Флинн! Не горячись, — отвечает Бранн, поднимая руки и удобнее усаживаясь в кресле. — Я понял, да и офицер Г-вол-к-х-мэй обмолвился…

Как по заказу, дверь в библиотеку распахивается — и на пороге виднеется сердитый Мэй. Флинн ошарашено оглядывается, замечая за спиной волка еще несколько воинов, но собирается поднять капюшон. Встречается взглядом с недовольным Мэем и понимает, что опоздал, руки бессильно опускаются.

Офицер вышагивает от двери прямо к Бранну, махнув патрулю с порога, что они тут не нужны и могут возвращаться к своим обязанностям. Кивает по пути лесовику, узнавая плащ и стараясь не смутить коротким взглядом на лицо.

— Флинн, — отрывистое движение, которое неосознанно повторяет рыжий маг, изображая учтивый кивок в ответ. — Бр-ранн?

Ой-ой, теперь понятно, почему Мэй так сердит!

Не успевает Ворона даже открыть рот, на стол перед ним припечатывается давешняя пуговка-капелька. Вот только по краям деревянная капля отчетливо черна.

— Она нагревается! — указательный палец Мэя без экивоков тычет в эллипс. — Ты сказал, что мера будет лишней! Ты просто сидишь тут! А она! Она — нагревается!

Руки нашего офицера сходятся на спинке кресла, над которым он навис, чтобы перегнуться напротив Бранна через стол, и под пальцами Мэя темное дерево жалобно поскрипывает. Впрочем, не привлекая ни малейшего внимания самого благого волка. Зато производя явное впечатление на Флинна — лесовик поёживается и скрещивает руки на груди, поддерживая локти раскрытыми ладонями. Удивительно мирный жест.

— Я не совсем понимаю… — Бранн потирает лоб в очередной раз, стягивает перчатку с левой руки, заставляя Флинна любопытно уставиться на цветок, а Мэя досадливо вздохнуть. — О, теперь понимаю, — стоит нашему неблагому взять пуговицу в руку, очевидно, ему становится понятно то, что пугает Мэя.

Да, как бы спокоен ни был Бранн, как бы обыкновенно ни смотрелся в библиотеке среди книг, его прямо сейчас пытается найти смерть.

— Понимает он! — офицеру трудно не сорваться, пуговица продолжает чернеть, пусть и медленно. — Тогда скажи мне, кто хочет твоей смерти! Что угрожает твоей жизни! Откуда смотрит опасность! Я думал, тебя тут убивают!

Офицер Дома Волка с трудом переводит дыхание: ему отчетливо хочется найти и разметать, порвать в клочья угрозу, шерсть на загривке сама собой встает дыбом, спинку кресла слегка царапают когти, глаза сияют злым желтым, а зубы, за которыми Мэй не уследил от волнения, вытягиваются из-под верхней губы белыми клыками.

Восхищенный вздох и зачарованный взгляд слегка не вписываются в представления Мэя о боевой обстановке — и он удивленно вскидывается на Флинна, о котором, кажется, успел забыть.

— О, лесовик, и почему я не удивлен, — хищные желтые глаза серьезно оглядывают фигуру в плаще. — Извини, но это внутренние дела Дома Волка… Хотя! — желтизна отливает сталью и яростью. — Скажи-ка мне, лесовик, что ты делаешь здесь? И не угощал ли ты Бранна какими-нибудь своими, лесными деликатесами?

Флинн успевает недоуменно нахмуриться и один раз моргнуть, а Мэй уже стоит перед ним, ясно различимые клыки больше не вызывают восхищения и любопытства.

— Отвечай! — волк выше лесовика больше, чем на голову, однако коренастый Флинн много крепче тощего Мэя. — Я мог составить о тебе в первый раз неверное суждение, если это правда был ты, если этот плащ не переходит из рук в руки, чтобы вернее подкрасться к неблагой жертве.

Мэй шагает ближе, и любой другой, я уверен, почувствовал бы желание отшатнуться, однако Флинн лишь задирает голову, чтобы следить за собеседником. Мэй пристально вглядывается в яркие каре-зеленые глаза, и хотя Флинн молчит, гнев гаснет.

— Нет, похоже, я не ошибся, а ты все еще ты, — ладонь Мэя обрушивается на плечо лесовика, и волк отворачивается, указывая на Бранна. — Но что тогда с ним? И как, спрашивается, помочь? Вот, за что я недолюбливаю магию…

Вопросы и вообще вся реплика адресуются скорее самому себе, и офицер недоверчиво косится на заговорившего Флинна.

— Это только мой плащ, да, а что не так с Бранном? — из-под руки лесовик совсем не выкручивается, тут он на Ворону не похож. — Мне казалось, он всегда такой…

Последние слова цепляют внимание офицера, обращая его к другим обстоятельствам, несколько, очевидно, упущенным:

— Всегда? Всегда такой? — клыки втягиваются обратно, но глаза все еще отливают желтизной. — То есть ты в курсе, каков Бранн обычно? То есть… Ты и есть его преследователь! Ох-х! — раскрытая ладонь офицера довольно сильно врезается в его лицо.

Сквозь шум мыслей Бранна, все нарастающий, я слышу недовольное бормотание Мэя: что-то о детях и о том, с кем он связался.

Бранн напряженно вздыхает, морщится и неосознанно поглаживает лоб прямо над глазами, как делал сегодня не однажды.

— Боюсь, Флинн, я сегодня больше не могу с тобой пообщаться по поводу магии, но ты возьми книгу с собой, — жест кистью какой-то оборванный, будто сил не хватило махнуть рукой. — Что-то я не могу сосредоточиться, а сосредоточиться надо, где-то есть невыясненная угроза…