Главный смотритель императорского гарема Су побледнел.

– Мой главный визирь, как всегда, прав… – устало сказал император Ы, закрыв глаза. – Если бы все всегда все законы блюли, какая была бы у нас в Поддиной расчудесная жизнь с кисельными берегами да молочными реками, как говорится в одной чудной далвардайской сказке… Смотритель гарема Су, вы слышите, что говорит визирь Бо? Вы заслуживаете смерти наравне с Ву Ли и Ю. Начальник стражи офицер Ци тоже заслуживает смерти. Даже вертоградарь У, если бы он не был так стар и стёкла его очков не были бы так толсты, что он уже давно, кроме своей женьшеневой настойки ничего не видит, он тоже заслуживал бы смерти. Ведь именно об этом сейчас сказал нам наш безупречный главный визирь Бо, если я его, конечно, правильно понял… Но сказать по правде, мне бы не хотелось смерти ни Су, ни Ци, ни У… Я знаю, что по вечным законам Поддинской империи они все должны умереть, но моё нежное сердце, сердце простого смертного, сердце всего лишь одного из жителей Поддиной, хочет, чтобы все они остались живы…

Щёки Су после этих слов императора снова порозовели, а щеки Бо побледнели.

– Но я не хочу, – продолжал император Ы, – чтобы моё нежное сердце нарушало вечные законы, оставленные нам в наследство нашими предками. Как сказал один варвар, не нарушить законы я пришёл, но исполнить их… – император Ы печально улыбнулся. – Если говорить о том, кто больше всех виноват, то я думаю, что больше всех виноват смотритель гарема Су, потому что его обязанности как раз в том и состоят, чтобы блюсти в неприкосновенности то, что принадлежит императору…

Щёки Су стали белее мела, а щёки Бо порозовели.

– Вот что я думаю, главный смотритель императорского гарема Су… – император Ы открыл свои глаза и так пристально посмотрел в глаза Су, что лицо Су из белого стало красным, как варёный рак. – К сожалению, наш главный визирь Бо не может согласовать вечные, как само небо, имперские законы и скромные желания нежного императорского сердца. Слишком уж ревностно блюдёт он эти законы. Главный смотритель гарема Су, если до восхода солнца вы сумеете угодить и мне и небу, если вы сумеете сделать так, чтобы эти несчастные влюблённые дети умерли по законам Поддиной, но остались бы жить для моего сердца, то вы, Су, спасёте вашу жизнь… Начальник стражи! – крикнул император и, когда в хижину Ю вошёл офицер Ци, сказал: – Офицер Ци, я, император всей Поддиной, приказываю вам сейчас же взять под стражу нашего главного визиря Бо, чтобы он не мешал нашему главному смотрителю гарема Су думать… И ещё, офицер Ци, приготовьте к утру место для казни…»

И только Сергей Петрович подумал о том, что если рассказчик и дальше будет так подробно пересказывать весь их с Мальвиной роман, то он и к утру не управится, как рассказчик замолчал, обиженно вздохнул, откашлялся и, перепрыгнув с пятого на десятое, заторопился:

«После того как история вертоградаря Ю была дописана, Сергей Петрович и Мальвина придумали сбежать – Сергей Петрович от Лилечки и Верочки, а Мальвина от своего Кувшинникова – в какой-нибудь захолустный северный городок и начать там новую жизнь.

Вскоре нашёлся и городишко Б., в котором вскоре нашлась и школа №3 (Мальвина сама списалась с директором школы), в которой для Сергея Петровича нашлось место учителя биологии, а для Мальвины место учительницы русского языка и литературы. В городке Б. вскоре нашёлся и дом (его продавала сестра директора школы), именно такой, о каком как раз и мечтали Мальвина и Сергей Петрович: на фотографии, присланной из Б., над рекой, посреди запущенного сада, стоял крепкий двухэтажный деревянный дом с резными наличниками, с высокой кирпичной трубой, над которой вился уютный белый дымок…

Вот тут-то для Мальвины и открылось, что мечты мечтами, а Сергей Петрович сам, без её помощи, не сможет решиться ни объясниться с женой, ни сбежать от неё тайком.

В конце концов после долгих разговоров, Мальвина сумела подвести Сергея Петровича к нужному решению. Под диктовку Мальвины Сергей Петрович собственноручно написал жене письмо: «Лиля, я люблю другую женщину. Прости меня. Сергей. P.S. Береги Верочку».

По составленному плану Мальвина должна была пригласить к себе в гости Лилечку и ещё двух своих институтских подруг – Веру Ройфе и Надежду Лопатину. Сергей же Петрович, в то время, пока Лилечка и Верочка будет гостить у Мальвины, должен был отправить по почте к себе же это письмо и без всяких объяснений взять да и укатить в Б., в свою новую жизнь.

После того как Сергей Петрович написал письмо и спрятал его в шкаф для столярных инструментов в школьной мастерской, он стал смотреть на всё, что его окружало, как на что-то временное: его жизнь казалась ему ещё совсем необжитой, впереди маячило что-то такое чистое и свежее, что хотелось прямо сейчас, не откладывая, убежать на вокзал, на ходу запрыгнуть в отправляющийся поезд и укатить в Б., зная, что возвращаться уже никогда не придётся.

Сергей Петрович расстался с Мальвиной в начале июня, договорившись, что через три дня Мальвина позвонит и пригласит к себе в гости Лилечку и Верочку. Прощаясь, Мальвина пристально смотрела в лицо Сергея Петровича и говорила:

– Какая вокруг ужасная скука! Ты знаешь, Сережа, как хорошо, что скоро мы будем вместе работать в школе, будем вместе жить в нашем доме над большой рекой, будем вместе смотреть на проплывающие мимо нас большие белые корабли. А вокруг будет настоящая жизнь! Я хочу жить как все, я хочу быть простой учительницей, я хочу научиться доить корову, я хочу носить тебе молоко на сенокос! Я хочу просто жить, совсем просто! Боже мой, у нас скоро, совсем скоро будет свой собственный светлый дом! Мы будем сидеть с тобой возле камина, я хочу, чтобы у нас был в доме камин, и говорить о нашем будущем, правда, Сережа? Только с тобой мне хорошо, только с тобой я живу… Я и просыпаюсь только для того, чтобы увидеть тебя…

Сергей Петрович в ожидании звонка Мальвины, зачастил на вокзал: ему нравилось смотреть на уходящие поезда и думать, чувствуя незнакомый озноб и частый стук своего сердца, что вот так и он сам совсем скоро уедет из этой жизни в Б.

Но три дня прошли, потом прошли ещё три дня, а Мальвина так и не позвонила; и тогда Сергей Петрович решился позвонить ей сам. Разговор между ними вышел совсем коротким, Мальвина только успела сказать чужим, бесцветным голосом:

– Я сейчас говорить не могу… Я вам потом всё объясню… Я вам сама завтра перезвоню…

Но и на следующий день Мальвина не позвонила, не позвонила она и через десять дней. А когда Сергей Петрович снова сам позвонил ей, разговор снова был до неприличия краток, и снова Мальвина пообещала, что «потом всё объяснит» и что она «сама перезвонит завтра». И снова Сергей Петрович ждал, а Мальвина всё не звонила и не звонила.

В третий раз Сергей Петрович решил сам не звонить.

И вот как раз тогда, когда Сергей Петрович перестал приходить на вокзал смотреть на уходящие поезда, перестал с нетерпением ожидать звонка Мальвины, перестал смотреть на жизнь вокруг себя, как на что-то такое, что уже прошло, Лилечка, однажды вернувшись домой, как любил говорить Сергей Петрович, «дамою по обыкновению пьяненькой», заплетающимся языком (в её голосе Сергею Петровичу даже послышались слёзы) с порога объявила:

– А я этого дурачка сегодня выгнала… Я сегодня уволила учителя биологии, этого племянничка Зота Филипповича… Так вот… если твой приятель… ну тот… который хотел ко мне… биологом… ещё хочет… то скажи ему… пусть позвонит… нет… лучше пусть сам зайдёт…

Сергей Петрович молча лежал в своём спальном мешке, ни звуком не выдавая себя: слышит ли он слова Лилечки или нет. А она, постояв ещё над ним, сбросила с ног туфли и, шлёпая по полу босыми ступнями, ушла в спальню.

Сергей Петрович так и не смог уснуть до утра, всё пересчитывал свои накопленные обиды, глухо вспоминал о том, как Лилечка год назад отказала в месте учителя биологии его коллеге; думал и о том, что и его жизнь могла быть совсем другой, если бы его коллегу Сорокина, а не «этого племяша Зота Филипповича», год назад взяла к себе Лилечка.