– Нет, ничего… А что тут говорить? Он мне рассказал, что когда он только пришёл в школу, у него на уроках тоже и ноги подкашивались, и коленки дрожали, и зубы стучали, всё точь-в-точь как у меня… – смеялась Лилечка. – Видимо ему донесли, что я плакала в учительской… Наверное, Параша или Гомотетий…

– Ну, скоро я им покажу… – пообещал жене Сергей Петрович. – А обо мне он что говорил?

– Сказал, что «ваш муж, Лилия Феоктистовна, очень красивый мужчина… и учитель хороший»… А ещё он знает, что тебя в школе называют Мояженалилечка, а меня Моймужсергейпетрович… – и Лилечка снова засмеялась.

– А о квартире он с тобой говорил? – наклонившись к самому Лилечкиному уху, спросил Сергей Петрович.

– Нет, о квартире не говорил… Знаешь, мне его так жалко стало… Он мне сказал, что вот только, кажется, в школу пришёл, а, оказывается, и на пенсию уже пора… Прямо как Серафиме Пенсионовне… Так жалко мне его… Он, кажется, алкоголик… А ещё он сказал, что заменить его некем, и вот так мне смешно подмигнул… – и Лилечка показала Сергею Петровичу, как ей подмигнул Зот Филиппович.

– А что это может значить?

– Как что? А то, что Мояженалилечка непременно будет завучем… Обязательно будет…

В тот вечер по дороге домой они купили бутылку шампанского и коробку конфет. Хотели купить любимый ими «Тузик», но «Тузика» не нашли и купили «Белочку». Весь вечер они целовались, влюблено смотрели друг на друга, и каждый весело думал о том, что ему по-настоящему повезло в жизни. Впереди им не мерещилось миражом, а отчётливо виделось их будущее: счастливое, хорошее их будущее. Лилечка уже называла мужа «мой любимый завуч Сергей Петрович», а он в шутку командовал ею. И ещё он с удовольствием прикладывал ухо к животу жены, прислушивался и говорил кому-то:

– Слышишь, твой папа – завуч…

Это был один из счастливейших вечеров в их жизни.

Наступило утро: ясное, весёлое, солнечное.

В школе Сергея Петровича и Лилечку первым встретил Гомотетий (хотя уроки ещё не начинались, он был уже весь, с ног до головы, перепачкан мелом).

– Ну, что ж, поздравляю… Поздравляю… – Гомотетий кивнул им, отчего вокруг его головы тут же образовалось целое облачко меловой пыли, и, так и не подняв на Сергея Петровича и Лилечку глаз, пожал им обоим руки. – Поздравляю вас, Сергей Петрович, с назначеньицем…

Казалось, Гомотетий ещё что-то хотел им сказать, он даже скривил для этого свои припудренные мелом губы, но, видимо, тут же позабыв для чего он эти свои губы скривил, сказал только:

– Ну, да… Извините… Извините… – Гомотетий задумчиво заглянул в лица Сергея Петровича и Лилечки, отвернулся от них и побрёл, задевая плечом стену, вглубь залитого утренним солнцем школьного коридора.

Сергей Петрович и Лилечка, не сговариваясь, показали друг другу свои перепачканные мелом ладони, и, смеясь, наперегонки бросились наверх на третий этаж в учительскую, одновременно подбежали к доске приказов и вместе, вслух, прочитали, что новым завучем назначена Лилия Феоктистовна Жилина.

Поначалу они решили, что это просто ошибка, но секретарша директрисы Леночка, удивлённо пожав плечами, сказала, что никакой ошибки нет, что приказ напечатан совершенно правильно. Раскрасневшаяся Лилечка прошептала Сергею Петровичу, что она сейчас же пойдёт к директрисе и откажется от должности завуча или даже напишет заявление и совсем уйдёт из школы. И хотя Сергей Петрович пытался всем своим видом показать Лилечке, что он искренне рад её назначению, говорил, что никакой разницы нет, кто из них займёт это место, про себя к своему стыду он думал, что не может такого быть, чтобы Лилечка, а не он, или хотя бы Гомотетий или Параша, стала завучем.

Когда Лилечка вышла из кабинета директрисы со своим вечным вязанием в руках, Сергей Петрович сразу же догадался по густому румянцу на её щеках, что от должности она не отказалась и заявления не написала.

В тот же день Сергей Петрович сам написал заявление об уходе и, хотя директриса просила его не спешить с решением, не бросать свои классы и доработать до зимних каникул, ушёл из школы.

Всю ночь до самого утра Сергей Петрович не спал и всё думал, правильно ли он поступил, написав своё заявление, и правильно ли поступила Лилечка, согласившись стать завучем. На вопрос же, который он сам себе задавал: почему же не его, не Гомотетия или даже Парашу назначили завучем, а именно Лилечку, он сам же себе и ответил так – с Лилечкой было удобнее и директрисе и Зоту Филипповичу; а вот о том, почему же удобнее было именно с Лилечкой, а не с ним, с Гомотетием или Парашей, он и думать не хотел, потому что, что ж тут думать, когда – удобнее.

Под утро Сергей Петрович окончательно решил, что Лилечка как раз поступила правильно, а вот сам он написал своё заявление по глупости, и первое, что нужно теперь сделать ему самому, так это утром поговорить с Лилечкой, извиниться перед ней, потом пойти в школу, извиниться перед директрисой, забрать у неё своё заявление и жить дальше, радуясь тому, что именно его жену, а не Гомотетия или Парашу, назначили завучем.

Но когда утро наступило, так уж как-то вышло (Сергей Петрович и сам не знал как), что и с Лилечкой он не поговорил, и заявление своё не забрал, а только ещё больше на всех обиделся за свои ночные мысли.

Несмотря на то что Сергея Петровича не раз, и даже не два, просили вернуться в школу и Лилечка и директриса, Сергей Петрович каждый раз отказывался и, так как другого места учителя биологии для него в Н. не нашлось, пошёл работать учителем труда и домоводства в одну из окраинных городских школ.

А всего-то через месяц после назначения Лилечки завучем, неожиданно для Сергея Петровича, им дали двухкомнатную квартиру.

И хотя и переезд, и хлопотливые радости новоселья отвлекли их и снова сблизили, Сергей Петрович про себя всё ещё надеялся, что вот-вот и Зоту Филипповичу станет совершенно ясно, что Лилечка не может справиться с обязанностями завуча, и Зот Филиппович, одумавшись, разжалует её в простую учительницу, а сам ещё будет просить Сергея Петровича вернуться и занять её место.

Но проходил месяц за месяцем, а ничего подобного не случалось. По слухам, доходившим до слуха Сергея Петровича, Лилечка со всеми обязанностями завуча справлялась неожиданно легко и бойко, как бы без труда. Многие даже восхищались мудростью и прозорливостью Зота Филипповича, разглядевшего в молодой учительнице талант завуча, хотя поговаривали и о том, что назначение Лилечки было решено заранее самой директрисой и совершенно без участия Зота Филипповича, на что некоторые улыбались и называли Зота Филипповича Котом Филипповичем.

Вскоре все заметили приятную полноту, а затем и недвусмысленную округлость талии завуча школы № 37 Лилии Феоктистовны Жилиной. Разговоров об этом – и о приятной полноте, и о недвусмысленной округлости – было много, и как потом по топтаным – перетоптанным тропкам добежало до самой Лилечки, а от неё и к Сергею Петровичу, дело дошло даже до того, что учительница истории Параша вместе с учителем математики Гомотетием при всех в учительской подсчитывали времена и сроки, а, подсчитав, сказали вслух то, что у многих и так уже давно вертелось на языке: «Наша скромница Лилечка Феоктистовна преподленько скрыла от директрисы и от самого Зота Филипповича своё интересное положение, а то бы не видать ей места завуча как своих ушей».

Начала нового учебного года с большими надеждами ожидали и Параша, и Гомотетий, и даже сам Сергей Петрович, но когда новый учебный год наступил, завуч Лилия Феоктистовна, как и раньше, всё с тем же своим вечным вязанием в руках, приступила к исполнению своих обязанностей, словно и не жила теперь на свете Верочка Сергеевна Жилина»…

Сергей Петрович вздрогнул: он вдруг услышал, как за окном в землю, с хрустом разрезая волокна корней, вошёл остро заточенный штык лопаты; он слышал это так же ясно, словно копали прямо здесь, в его спальне на пятом этаже.