— В том-то вся и штука, что никаких новых колоний строить не нужно! — устало возразил Зелинский. — Вполне хватит и тех, что у нас имеются. — Опять не понял!

— Я считаю, что деление на общий, усиленный, строгий и особый режимы — давно отжившая система. Почему человека сразу отправляют на строгий режим, если у него уже есть судимость? Приведу пример: подросток совершил глупость и отбыл наказание на «малолетке»; лет через двадцать допустил какую-то провинность, за которую получил срок, и его, заметь, по закону, автоматически отправляют на строгий режим. Нет, я уверен, что это в корне неверно! Мне кажется, что в наше законодательство должны быть внесены существенные изменения, прежде всего в Уголовный кодекс. Но и это не решит проблемы, если в правоохранительные и в судебные органы не придут умные, честные, справедливые работники!

— С каких это пор ты стал фантазером? — с улыбкой удивился Воронов. — Такие работники нужны везде.

— Согласен, но начинать-то нужно именно с органов власти, от которых зависит судьба, а порой и жизнь человека. А фантазером я не стал, я всегда им был, — с грустью сказал Зелинский. — Просто так получалось, что мне много раз приходилось идти на компромисс с самим собой. Сначала в малом, потом в большом, пока я не встретил твоего братишку. Он заставил взглянуть на себя как бы со стороны. Взглянул и ужаснулся: что я делаю? Как живу? Чем живу? Савелий стал для меня своеобразным барометром, что ли. Сначала я к нему придирался, третировал его, а он… — прокурор глубоко вздохнул. — Никогда не забуду его взгляда. В нем не было жалобы, недовольства, страха или презрения. Я увидел в его глазах усталость умного, пожившего человека, который, казалось, говорил мне: «Ну, что тебе, человече, надо от меня? Ты еще так глуп!»

— Да, глаза у Савки… — начал Воронов, но не смог найти определения и лишь добавил: — Иногда так взглянет, что чувствуешь себя полнейшим идиотом.

— Даже не идиотом, а… как бы это сказать, маленьким человеком, который варится в своем мирке. Мне тогда показалось, что я стою рядом со старцеммудрецом, прожившим огромную жизнь, который все видит и все знает: твои достоинства и недостатки, хорошие дела и ошибки, и ты ничего не можешь возразить ему.

— Интересно! — Воронов задумчиво покачал головой. — Ты, Саша, открыл для меня Савку с совершенно неизвестной стороны.

— Никто не может до конца понять человека, разве что Бог, — заметил Зелинский.

— Трудно не согласиться с этим. Но у меня сейчас промелькнула одна мысль: мне кажется, что главные изменения произошли с ним в то время, когда он бежал из плена.

— Из плена? — нахмурился Зелинский. — Я чтото об этом слышал. Ты можешь рассказать поподробнее?

— Почему бы и нет, — улыбнулся с грустным вздохом Воронов, но в этот момент машина остановилась. — Мы что, приехали? — Воронов посмотрел в окно и увидел, что их «Волга» стоит перед зелеными деревянными воротами. — Что, выходим?

— Подожди, — улыбнулся тот и хотел что-то объяснить, но за маленьким окошечком слева от ворот мелькнуло чье-то лицо, и почти сразу же они стали автоматически открываться. Только сейчас Воронов заметил, что ошибся: ворота были не деревянными, а цельнометаллическими, но окрашены под дерево. Перехватив его взгляд, Зелинский смущенно пояснил: — Хотел, чтобы деревянные были, но, оказывается, не положено — техника безопасности, вот и пришлось пойти на компромисс — расписать их под дерево. Дача-то служебная. — Поэтому и охраняется? — Приходится мириться, — вздохнул он. — Ты напрасно смущаешься, Саша, — решительно заявил Воронов. — Время-то какое! А у тебя профессия и должность опасные для жизни. Так что все нормально. — Он хитро подмигнул: — Я бы и сам с удовольствием так жил!

«Волга» въехала внутрь, и ворота сразу же закрылись. Участок был довольно большой, соток шестьдесят. Огромные многолетние сосны росли по всей территории, но был там и довольно внушительный дуб, и три березки, похожие на деревенских сплетниц, сбежавшихся в кучку, чтобы обсудить какую-то новость.

К бревенчатому гаражу вела асфальтовая дорога, единственная на участке. Везде пролегали тропки, но вряд ли в сырые дни здесь было грязно: сосновые иголки, налетевшие с сосен за много лет, образовали мягкий ковер, и под ногами приятно пружинило.

— А это что за строение? — спросил Воронов, кивнув в сторону какого-то домика.

— А это… — Зелинский многозначительно причмокнул губами. — Догадайся!

Воронов машинально потянул носом и тут увидел чуть заметный, поднимающийся кверху белый дымок. — Неужели банька? — обрадовано воскликнул он. — А как же без баньки на даче? — улыбнулся довольный Зелинский. — Ты, выходит, тоже любитель? — Почему тоже?

— Краем уха слышал, что ваш Бешеный — большой любитель.

— Савка не любитель, Савка — профессионал, — поправил Воронов. — Если бы ты хоть разок с ним попарился, то понял, что такое париться по-настоящему. Высший пилотаж! Он к бане готовится как к священнодействию: тщательно выбирает веники, колдует над различными настойками… — Настойками? — удивился Зелинский. — Это еще зачем? Я бы не сказал, что пить и париться — совместимые вещи.

— Да не пить, — рассмеялся Воронов. — Настойки для раскаленных камней. Какой запах он делает в парной! — Андрей восторженно покачал головой. — Это нечто! После его парилки так легко дышится, а тело такое невесомое, что кажется, еще немного — и взлетит.

— Ты так здорово рассказываешь, что и мне захотелось попариться вместе с ним, — с завистью проговорил Зелинский.

— Это с кем тебе захотелось попариться? — раздался за их спиной женский голос.

От неожиданности Воронов даже вздрогнул и быстро повернулся: перед ними стояла довольно крупная миловидная женщина. Она приветливо улыбалась.

— Зинаида Сергеевна, здравствуйте! — радостно воскликнул Воронов, подхватил протянутую руку и поцеловал ее в полупоклоне.

— Какой галантный мужчина! — смущенно сказала она и, чтобы как-то скрыть смущение, шутливо бросила своему мужу: — Вот, Зелинский, учись, как нужно с дамами обращаться.

— Между прочим… — начал он, но его тут же перебила Зинаида Сергеевна:

— Между прочим, ты так и не ответил на мой вопрос: с кем это тебе так хотелось попариться?

— С кем? Никогда не догадаешься! — Он исподтишка подмигнул Андрею.

— А тут и догадываться нечего, — усмехнулась Зинаида Сергеевна, — вероятнее всего, речь идет о Савелии Говоркове.

— От тебя ничего не скроешь. Как это ты догадалась?

— Методом дедукции! — Она напустила на себя важный вид и пояснила этаким менторским тоном: — Все очень просто, дорогой Ватсон! Кого мы видим перед собой? Мы видим перед собой капита… простите майора Воронова, братишку Савелия Говоркова. О ком еще может идти речь, если вы столько времени не виделись? Конечно же о Говоркове! А он — ты мне это сам рассказывал — заядлый парильщик. Так с кем тебе хотелось бы попариться?

— Сдаюсь, уважаемый Холмс! — Зелинский поднял руки вверх. — Сразу видно бывшего майора внутренней службы.

— Еще бы. — Она хитро подмигнула. — Как-никак, а долгие годы проработала помощником министра внутренних дел, который курировал уголовный розыск, другими словами — сыщиков всего Советского Союза.

— Ты нам зубы-то не заговаривай! Люди, можно сказать, с работы, голодные, уставшие, а она тут воспоминаниями потчует. Хороша хозяйка!

— укоризненно проговорил Зелинский и покачал головой. — Как думаешь, Воронов?

— Не по адресу вопрос, — заметил он. — У меня есть правило: в чужой монастырь со своим уставом не хожу. А вдруг у вас заведено так, что перед тем, как сводить в баньку и угостить чем-то, принято сначала угощать разговорами? — Он проговорил это таким серьезным тоном, что Зинаида Сергеевна попалась на удочку и растерянно повернулась к мужу за помощью, но Воронов не выдержал и рассмеялся.

— Да ну вас… обоих! — добавила она, потом шутливо скомандовала:

— Быстренько в дом, переодеваться и в баньку. Все уже готово: веники, квас, пиво, простыни, шапки. — Золотце ты мое!