Гулда прониклась её помыслами без слов. Подарок приняла с великой честью: встала и поклонилась падчерице в ноги – прямо при своих челядинках. Поклялась хранить подарок для дочерей. Но про отдарки за богатые подношения не обмолвилась и словом.

Потом они всем своим семейством обедали и долго гуляли – даже Фротни вынесли погреться под полуденным солнышком. После прогулки Ринда намеревалась вернуться к себе, но как-то не смогла оторваться от Састи. Гулда не стала её прогонять, однако и наедине с дочкой не оставила. Винить её за недоверие язык не поворачивался: падчерица сумела оставить по себе такую память, что волосы дыбом. Княгинины челядинки косились на неё со страхом, то и дело зыркая на змеищу и ожидая, кабы та чего не выкинула.

Ринда смотрела сквозь пальцы на их многозначительные гримасы. И наслаждалась тем, чего больше никогда не отведает: душевной теплотой двух маленьких добрых сердечек, принявших её, как нечто важное и дорогое в их жизни. Да и Гулда чуть отмякла: тоже повзрослела за эти десять лет, научившись терпению и пониманию.

Кто знает, может, они бы, в конце концов, и сошлись, постаравшись забыть былое. Но это сердце Ринды не задело: у них не было общего будущего. Нашли, на чём слегка примириться – уже хлеб.

К себе она вернулась уже под вечер. Дарна ожидала её в светёлке, куда не впускала никого из теремных челядинок. Утром они покинут крепость, и всякие там гнусные неожиданности Ринде вовсе ни к чему. А неожиданности очень даже возможны: родню Торсела наверняка уже известили о его внезапной жестокой кончине. Вряд ли поганца так уж любили даже его домочадцы. Однако у него два сына, как и все прочие воины, повёрнутые на кровной мести. Мало ли что им стукнет в головы, по которым вечно молотят во время стычек, от которых молодцы не привыкли увиливать?

Ринда стояла перед своим единственным выпотрошенным дорожным сундуком. После того, как из него исчез ларец с подарками, осталось чуть ли не вдвое больше места. Впрочем, какая разница: эта громадина ей больше не понадобится. Разве доехать до наместника и там его бросить? Придётся привыкать к дорожной торбе. И отвыкать от книг. Такую тяжесть на себе точно не унести. А носильщиков в побег не прихватишь. Благо, хоть дорожный наряд не придётся в торбу пихать: на ней поедет. Интересно, сколько золота ей отвалит Гулда? Тоже ведь тяжесть приличная. Если, конечно, мачеха не пожадничает.

Ринда задумчиво приподняла небольшой битком набитый кожаный кошель: её собственное золотишко, несколько памятных матушкиных колец, две пары серёг и дивно сплетённая золотая цепочка южных мастеров.

– Плащ бери, – неправильно поняла её прикидки Дарна. – На ночёвку, понятно встанем не в поле, на постоялом дворе. Однако лето на исходе. Непогода в дороге застанет, не обрадуешься.

– И не думала его оставлять, – рассеянно пробормотала Ринда, поскрёбывая ноготком подбородок.

– Тогда чего замёрзла?

– Да вот думаю: брать книги, или нет?

– Книги-то тебе зачем?

– Скуку развеить, – равнодушно пожала плечами Ринда. – Кто знает, сколько мы у наместника проторчим.

– Там тебе найдут развлечение, – насмешливо предрекла Дарна.

– Смейся, – ласково дозволила княжна. – Я потом посмеюсь. Когда начну со скуки подыхать. А вы от моих капризов да злобства.

– Да ладно тебе. Я пошутила.

– А я нет, – холодно отрезала Ринда.

И взялась укладывать в сундук то, что оставит здесь. Ей верилось, что Гулда приберёт вещи падчерицы и станет хранить до новой встречи с ней. Отъезд намечался на предрассветный час: только-только успеть продрать глаза да что-нибудь по-быстрому съесть. Так что приготовиться нужно загодя. Чем она и занялась.

Дарна посидела, полюбовалась на её хлопоты да и слиняла по своим делам. Закрылась дверь, лязгнул снаружи засов.

Аки мигом сдуло с лежанки. Она скинула с себя безрукавку, размотала замшевую одёжку подруги и свернула её в тугую колбасу. Хотела, было, запихнуть в сундук, но Ринда предложила:

– Давай-ка мы его сожжём? Чтобы даже случайно не наткнулись. А то ведь сразу догадаются, куда я могла использовать такое.

– Жалко, – вздохнула Аки, прижавшись щекой к нежной замше. – Дорлогой.

– И мне жалко, – призналась Ринда, присев на край расчищенного стола. – Уж больно хорош. Словно вторая кожа. Вот только уходить мы с тобой, чучелка, будем не по ровной дороге. По таким дебрям, где от такой одёжки и клочков не останется.

– Прлодадим, – с надеждой посмотрела на неё Аки. – Сжигать плохо.

– Не продадим, – усмехнулась Ринда. – Те, кто захотят его купить, живут в городах. В больших да богатых. А нам туда хода нет. Крестьянам же такое не нужно. И с собой таскать лишняя тяжесть.

С другой стороны – тут же пришло ей на ум – из ненужного ей больше барахла можно скроить наряд для Аки. Всё лучше, чем её холстина. Там и делов-то, что лишнее отрезать, а после сшить – это тебе не толстую кожу колбать. В четыре руки они быстро управятся.

На том и порешили. Только взялись торопливо подгонять наряд на счастливо лупающую своими бусинами Аки, как явилась Гулда со свитой и подзадержавшимися отдарками. В светлицу вошла не одна – две рослые девки плюхнули на стол тяжёлый ларец. Затем отошли и остались торчать у двери, рыская глазищами по всем углам.

– Свадебный подарок, – степенно пояснила Гулда, подойдя к столу и откинув крышку. – Не побрезгуй, прими от всего сердца.

– Благодарствую, – улыбнулась Ринга, встав с ней плечом к плечу.

Так, чтобы стоящим за их спинами челядинкам не было видно, что в ларце.

– Вот, прими, – вынула мачеха широкое ожерелье из чеканных золотых бляшек.

– Знатный подарок, – не преминула восхититься Ринда. – Очень красиво.

А главное, чрезвычайно удобно, что в ожерелье ни единого камушка. Те камушки при нужде ещё поди продай. Не всякий купит вдали от больших городов да богатых купцов. А кто и согласится, так настоящую цену не даст. Золото же всякому пригодится, и цену имеет твёрдую. Знай отщипывай золотые бляшки, как понадобиться за что-то расплачиваться. Они, конечно, приметные, чеканные. Да потюкай по ним чем-то тяжёлым, и получишь просто золото. Умно – благодарно кивнула мачехе Ринда.

Заглянула в ларец, где на белом бархате лежали такие же подвески, пара браслетов да три перстня. Однако под бархатом было ещё что-то – уж больно высоко к крышке его настелили. Две трети ларца заняли чем-то, не предназначенным чужим глазам.

– Красота какая, – вновь восхитилась Ринда, опустив руку в ларец и ткнув пальцами в бархат.

Так и есть: почувствовала округлые края плотно стоящих столбиками монет. Судя по тому, что ларец не звенел, золото уложили плотно. Богато – оценила она, благодарно склонив голову. Гулда не пожадничала. На таком при скромном житье с десяток лет протянуть можно. А при подлинно скромном житье простого человека так и все тридцать.

– Я там уложила мази да притирания для мягкости кожи, – степенно соврала Гулда, тронув падчерицу за руку и незаметно вложив ей в ладонь невзрачный перстенёк. – Станешь такой красавицей, что Кеннер непременно тебя полюбит.

– Спасибо тебе, – вновь склонила голову Ринда. – Я утром ещё до света уеду. Передай девочкам… Передай, что я их люблю. Пусть Создатель не оставит их своей заботой.

– Да не оставит он и тебя, – вздохнула Гулда.

Развернулась и вышла прочь. Одна из челядинок за ней, а вторая состроила умильную рожу и прямо-таки пропела:

– Я сундук-то уложу.

– Я тебя сейчас саму уложу, – вполне миролюбиво пригрозила Аки, поигрывая ножом.

Девку, как ветром сдуло.

– Погань холуйская, – брезгливо проворчала Аки, заложив за ней дверь.

– Это не Гулда. Это их Виргид настропалил, – усмехнулась Ринга, выкладывая на стол украшения.

– А то. Тебя долго не было. Эти курлвы сюда так и лезли. По углам пошарлить.