Первая задача Николаи на посту начальника секции IIIb заключалась в том, чтобы выработать служебные инструкции в духе докладной Мольтке от 3 декабря 1912 г. (идущей от Людендорфа). Они следовали основному принципу «еще больше, чем прежде, ориентировать на войну» работу секции. Директивы по востоку гласили: «Оправдать существование секции IIIb могут только ее достижения в войне. Следовательно, подготовка к войне должна стоять на переднем плане нашей деятельности. Все мероприятия мирного времени должны рассматриваться с точки зрения их эффекта для войны. Пусть офицер разведки перед каждой новой вербовкой, покупкой сведений спросит себя: какую пользу для войны это принесет? Только так мы обеспечим связи и результаты, равно пригодные для разведки в мирное и в военное время. Сбор сведений в мирное время имеет целью знакомство с армией, укреплениями и территорией наших соседей на случай войны. Таким образом, разведка мирного времени есть лишь подготовка к войне, которая увенчивается получением материала о развертывании нашего вероятного противника. То же самое относится к контрразведке и контршпионажу. Первая должна мешать нашим соседям знакомиться с делами нашей армии… Второй служит для введения наших противников в заблуждение – всегда с учетом возможной войны! [Курсив и подчеркивание в тексте. – Е. И. Ф.]»

Важнейшие отдельные меры касались подготовки к войне против России. Первоочередной целью сбора сведений назывались планы развертывания русских западных армий Виленского и Варшавского военных округов, а также корпусов центральных армий Петербургского, Московского и Казанского округов. Отсюда вытекало «требование, чтобы военные агенты жили внутри России [подчеркивание в тексте. – Е. И. Ф.]»: «Вербовка и обучение русских на этих территориях и участках – ключ ко всей моб[илизационной] подготовке. Пока здесь нет “коренных” агентов, нам не выполнить наши моб[илизационные] задачи!»[326]

Так как вербовка и обучение русских агентов, постоянно проживающих в Российской империи, обычными способами требовали много времени, при подготовке к войне были затруднены, а в «период напряженности» перед конфликтом почти невозможны, секция IIIb теперь особенно нуждалась в том, чтобы кандидатуры надежных «коренных агентов» подбирали руководители сотрудничающих с ней партий. Иметь в осведомителях в столице и самых разных уголках страны проверенных, искушенных в нелегальной работе товарищей, владеющих методами тайных разъездов и передачи сведений, ждущих только знака, чтобы раздобыть и доставить нужную германской разведке информацию, означало получить большое преимущество. Тесная и прочная связь с действующей в условиях строгой конспирации партией большевиков создала для этого соответствующие предпосылки. Таким образом, значение потенциальных коллаборационистов из большевистского подполья внутри России росло вместе с предвоенной напряженностью. Ленин, как наиболее опытный партийный вождь-конспиратор, представлял для разведок центральных держав особый интерес.

В течение 1910 г. венское Военное министерство сделало выводы из последствий пренебрежения военной разведкой до и во время аннексионного кризиса. С начала 1911 г. оно приступило к приготовлениям на случай грядущего конфликта, которые и «разведке пошли на пользу»[327]. Оно велело центральным ведомствам наметить основные направления будущей деятельности с учетом возрастания военных потребностей. На ежегодном заседании разведывательной группы 10 марта 1911 г. ее руководитель Макс Ронге представил проект новой инструкции по разведке, который был принят в качестве директивы, обязательной для всех работающих в этой области учреждений и органов. В итоге увеличилось финансирование разведки, появились такие затратные современные подразделения, как служба шифрования и служба прослушивания телефона и телеграфа, укомплектованные первоклассным персоналом; «с 1911 г. Эвиденцбюро смогло частично провести некоторую кадровую перестройку»[328]. 24 ноября 1911 г. оно получило санкцию на интенсификацию и расширение деятельности, направленной против России, и в том же году усилило контакты с представителями антиправительственной русской оппозиции за рубежом, которые располагали необходимыми связями в Российской империи.

Я. С. Фюрстенберг (партийный псевдоним Ганецкий), давний конфидент Эвиденцбюро, работавший теперь на Краковское главное разведывательное управление, обратил внимание Ленина на новые финансовые и рабочие возможности австрийской разведки, «выяснил положение у властей», т. е. у той же разведки, и уладил все вопросы с его переселением в Краков[329]. Главное разведывательное управление Кракова, отвечавшее за Польшу, Украину и центральную Россию, до тех пор имело дело преимущественно с эмигрировавшими польскими социалистами Пилсудского, которые предназначались для революционизирования и захвата русской Польши, и украинскими эмигрантами-австрофилами, которым предстояло действовать на завоеванной Западной Украине. Для центральной России требовались русские партия и движение, готовые революционизировать свою родину с помощью армий центральных держав. Радикальный предводитель маленькой большевистской группировки в русской социал-демократии прекрасно соответствовал этим целям. Ганецкий сумел настоять в управлении на кандидатуре своего партийного босса и на все два года пребывания Ленина в Кракове был приставлен к нему в качестве ближайшего сотрудника.

Приглашение Ганецкого застало Ленина, страдавшего от депрессии в Париже, в самый подходящий момент. Работа его идейного вдохновителя среди социалистов Парвуса «Классовая борьба пролетариата» открыла ему глаза на то, что военные круги в Берлине теперь задумались о предмете его заветных желаний на рубеже 1907–1908 гг. – грядущей войне, которая нажимом извне создаст предпосылки для революционизирования России изнутри. Формулировка Парвуса: «Мировая война может… завершиться только м и р о в о й р е в о л ю ц и е й [разрядка в тексте. – Е. И. Ф.]»[330], – отвечала сокровенным мыслям Ленина и вмиг заставила его отринуть все сомнения по поводу момента и характера его будущих действий. Тот факт, что социалистический экономист-теоретик при этом, под влиянием немецкой социал-демократии, предостерегал, как будто специально обращаясь к Ленину, от форсированного «революционизма» («революционизм, который не хочет видеть ничего кроме последнего дня и последнего великого решения, не-историчен и ненаучен»[331]) и произвольного «революционного обострения» борьбы («не революционное обострение, а социальное расширение борьбы»), мало его беспокоил. Он ухватился за предоставленную возможность и сделал 1912 г., когда Вена настраивалась на кажущуюся неотвратимость войны с Россией, годом планирования собственной войны в тесной связке с генштабами центральных держав. Ленин с размахом начал «новую жизнь», которую переселившиеся вместе с ним в Краков товарищи позже славили как высший этап партийного развития[332], тогда как на самом деле она была отмечена глубочайшей зависимостью от военных планов центральных держав, направленных против их родины.

Краков 1912 г. – совсем не тот уютный провинциальный городок с доброжелательными полицейскими, каким его позже представила советским читателям Крупская[333]. Это был сильно милитаризированный город с «бесспорным господством военной формы»[334] на улицах. Жизнь там кипела вокруг корпусных штабов и австрийской крепости, где находился крупнейший многочисленный гарнизон. Рядом с различной австрийской униформой мелькала польская, принадлежавшая полякам-эмигрантам (по словам Крупской, в одном только Кракове их насчитывалось 4 тыс. чел.[335]), чьи «общества» под прикрытием занятий гимнастикой, стрельбой и прочей физкультурой воспитывали великопольский патриотизм и дожидались удобного момента для освобождения Польши от русского ига. За два года костюмы членов общества «Сокол» как-то незаметно превратились в хорошо известную полевую форму Польского легиона. «Чем удушливее в течение следующих двух лет становилась политическая атмосфера, тем более неприкрыто эти объединения словом и делом демонстрировали свои намерения, тем неосторожнее высказывались и вели себя, настолько, что даже власти пришли в некоторое смущение. Безбоязненно говорили о множестве оружия и боеприпасов, припрятанных по ту сторону границы, и самым решительным образом уверяли, что все готово к восстанию»[336]. В обстановке предвоенного оживления националистических эмигрантских организаций Ленину предназначалась задача создать русское движение под своим руководством. Он пользовался всеми привилегиями желанного будущего союзника[337]. Но, прежде чем войти в краковский привилегированный круг обладателей шикарных загородных домов в Высоких Татрах, почти неизвестному русскому предстояло выдержать испытание.